Chapter XXI. Ruthless.
Жесткие меры.Chapter XXI. Ruthless.
Жесткие меры.
***
В последнее время сигареты стали заканчиваться слишком быстро. Ритцу давно уже не вел счет скомканным пачкам в мусорной корзине для бумаг. Пепельница, как подушка для иголок, ощетинилась окурками. Их приходилось выкидывать самому, ведь бывшему директору не положен секретарь, которого можно озадачить этим. Впрочем, подобные мелочи не слишком досаждали Ритцу – наоборот! В своем положении он вскоре начал находить массу преимуществ: теперь сенсей был во многом предоставлен самому себе. Он обрел свободу без помех заниматься исследованиями и, как следствие, создавать в кабинете беспорядок в той степени, что удовлетворяла его вкусу, как ученого. Папки с копиями статей по психологии и энтомологии стопками лежали на столе и подоконнике. Многие издания из домашней библиотеки Ритцу переехали на стеллаж у стены. Сам Минами-сенсей, лишившись большей части полномочий и связанного с ними официоза, позволял себе бродить по кабинету в накинутой на плечи мягкой кофте, без галстука и в расстегнутой у ворота рубашке. Именно в таком виде его и можно было застать чаще всего – либо работающим за компьютером, либо сидящим в кресле у окна с очередной стопкой из библиотечных подшивок в руках. Перелистывая брошюрованные листки и пробегая их глазами, он подчеркивал карандашом какие-то отдельные строчки и делал выписки в лежащем рядом блокноте. Опальное положение вдруг стало приносить некое извращенное удовольствие. Если раньше Ритцу втайне раздражала необходимость поддерживать отношения с внешним миром, то теперь прежнее окружение само избегало контактов с Ритцу. Невидимая стена молчаливого отчуждения, обступившая его со всех сторон, ничуть не мешала – скорее делала существование более комфортным. Кроме надзора за делом Агатсумы, проявлявшегося в каждодневных посещениях госпиталя, сенсей был свободен от любых обязательств. И могло бы показаться, что Ритцу и сам дистанцировался от происходящего в школе Семи Лун. В то время как во внешнем мире творился хаос, сенсей укрылся в кабинете, словно крот в норе, и предоставил событиям идти своим чередом. Но это было не так. Сенсей ждал. Ждал момента, когда ситуация достигнет той крайней степени абсурда, когда Семь Лун более не смогут удерживать прежние позиции. Гибель Карателей должна была стать камнем, разбивающим зеркальное спокойствие озерной глади, горным эхом, вызывающим сход лавины... Так и вышло. И сейчас, расхаживая по кабинету с пепельницей в руках, Минами-сенсей терпеливо дожидался начала представления, коему он дал рабочее название: «Что нам делать с Агатсумой Соби»? Посвященное этому вопросу срочное совещание Совета Семи Лун могло начаться с минуты на минуту. Исход собрания должен был либо направить конфликт к его скорейшему разрешению, либо спровоцировать новый виток этой странной войны.
Прямоугольные окошки на экране монитора загорались, являя знакомые лица. Один за другим приходили извещения, что тот или иной участник конференции вышел в сеть. Последней прибыла Нана. Неловко заправив за ухо выбившийся из строгой прически светлый локон, она застыла, взволнованная и молчаливая. Но, пожалуй, только Ритцу заметил снедающее её беспокойство. И то, скольких усилий ей стоит его скрывать.
«Должно быть, чувствует себя вражеским резидентом, которого вот-вот раскроют. Не исключено, что, зная о моих планах, она шла сюда как на расстрел. Крепись, девочка. Доверься мне…»
В последний раз затянувшись, Ритцу вдавил окурок сигареты вглубь до отказа заполненной пепельницы и опустился в кресло, попадая в поле охвата веб-камеры. Закрыл глаза. Слабые всполохи света под веками означали, что система активна и готова принять его.
«Загрузка… Небоевой вход. Запуск…»
Чувство падения и секундная дезориентация... Краткий миг смены одной реальности на другую, по ощущениям – почти настоящую. Ноги вновь чувствуют пол, спина – удобный рельеф спинки кресла, а ладони – гладкую кожу подлокотников. Но достаточно открыть глаза, чтобы понять – таких панорам в реальном мире не бывает. Стоящий на открытой, без всяких перил, платформе огромный овальный стол словно плывет в бескрайней звездной пустоте. Зависшие над темной полированной столешницей прозрачные экраны отбрасывают на лица членов совета Семи Лун голубоватый свет. Пространство выстроено по немыслимым с точки зрения физики законам. Все вокруг теряется в темноте, но расположившиеся вокруг стола фигуры людей сияют, источая слабый белый свет – Ритцу отчетливо видит их лица, каждую деталь одежды. Кресла с сидящими в них участниками встречи расположены достаточно далеко друг от друга, но любой звук, любое произнесенное слово доносится до каждого из присутствующих громко и отчетливо, усиленное акустикой системы.
Всё вокруг кажется и знакомым, и непривычным. А всё потому, что отношение к Ритцу стало иным. Его прибытие было оставлено без внимания. Собравшиеся вели себя так, словно Ритцу здесь нет, и лишь украдкой бросали в его сторону косые взгляды. Не замечать Минами-сенсея им предписывало их собственное решение – опальный директор был лишен права участвовать в обсуждениях как один из Семи. И сегодня Ритцу был приглашен на это закрытое совещание в качестве зрителя и консультанта. Это означало, что высказываться сенсей мог, только если ему непосредственно дадут слово или же если кто-то из совета обратится к нему с вопросом. В остальном – ему надлежало уделять не больше внимания, чем пустующему креслу. Не самое завидное положение. Впрочем, Ритцу не сомневался, что его голос на сегодняшнем собрании прозвучит и не раз. Он был уверен, что ответить на вопрос «Что делать?» не мог никто из собравшихся.
Сенсей отодвинул от себя папку с документами, содержимое которой знал почти наизусть. Еще раз обвел взглядом знакомые лица, кожей ощущая всеобщее неумело скрываемое напряжение. Неуютно было всем, кроме председателя совета Гомон Микадо, которая одна среди общего смущения чувствовала себя вполне свободно.
– Итак, все собрались, а значит – мы можем начинать, – глава совета Сем Лун деловито поправила папку с документами, лежащую на столе. Окно чата ожило, фиксируя речь и переводя ее в текст. Вдоль нижней части виртуального подобия экрана побежали проворные строчки.
– Благодарю всех вас за внимание, с которым вы отнеслись к просьбе о внеочередной конференции, – словно выдерживая какой-то ритуал, Гомон Микадо степенно по-взрослому поклонилась, приветствуя собравшихся, и продолжила, сохраняя всё тот же официальный тон. – Время каждого из присутствующих крайне ценно. И потому позволю себе предложить совету опустить вводную часть заседания. Поскольку отчеты и медицинские заключения есть в предоставленных вашему вниманию документах, все здесь присутствующие в равной степени осведомлены об обстоятельствах дела, что позволяет сразу перейти к обсуждению.
– А можешь попроще, Мика-тян? – ловко переправив чупа-чупс из одного уголка рта в другой, лукаво попросила Чома. – Вот честно, я не поняла и половины из того, что ты только что сказала.
«Мика-тян», она же глава совета Семи Лун Гомон Микадо замерла от неожиданности и гневно сверкнула очами в сторону своей простодушной коллеги. Вид у Чомы был до крайности неформальный – головная повязка едва сдерживало буйство встрепанных светлых волос, запястья загорелых рук оплетали многочисленные браслеты и фенечки. Пирсинг в ушах, умопомрачительной высоты шпильки, короткий топ и супер-мини-юбка… В ответ на насупленный взгляд Микадо, Чома послала ей самую милую из своих невинных улыбок, чем окончательно вогнала главу совета в краску.
– Нельзя попроще! – впечатав ладошки в столешницу, Микадо вскочила с места, и сразу стало видно, насколько она мала ростом.
– Мы собрались тут, чтобы обсудить серьезные вещи! У нас очень тяжелое положение, между прочим! Каратели мертвы, и нам больше нечего противопоставить Агатсуме и младшему Аояги. Надо найти выход – нельзя больше медлить! Мы и так слишком долго выжидали, позволив положению сделаться не просто сложным, а катастрофическим! Решение нужно найти как можно быстрее! Желательно сегодня! – выпалив всё это, пунцовая, словно мак, Микадо приземлилась в кресло, и, не удержавшись, стрельнула глазами в сторону Ритцу, чем изрядно его позабавила.
Такая серьезная девочка… И так старается.
Стало вдруг ясно, для кого разыгрывалось представление, начало которого только что с треском провалилось.
– Всё это и так ясно, Микадо-кун, но зачем же так кричать? – поморщившись, Нагиса чуть сжала пальцами виски. – У меня, между прочим, голова болит. Уже неделю мучаюсь мигренью от всей этой ситуации. Все исследования пришлось отложить… Кошмар какой-то…
Наблюдая за разворачивающейся в зале заседания бессмыслицей, Ритцу вначале откинулся на спинку кресла, а затем вынырнул из мягких объятий системы и достал очередную сигарету из полупустой пачки. Щелкнул зажигалкой, затянулся, глядя на экран сквозь поплывший в воздухе табачный дым.
Это надолго… Вопреки открыто заявленному стремлению как можно скорее найти решение проблемы, участники «дискуссии» еще долго будут ходить вокруг да около. Никто из них не в состоянии предложить выход из образовавшегося тупика.
Тем временем, Микадо кое-как удалось навести в зале конференции порядок и направить обсуждение в нужное русло:
– Наши аналитики склонны считать, что Beloved и Loveless мстят Школе...
– Это еще не доказано, – тихо возразила Нана.
– Да какая разница, месть это или нет! – шумно возмутилась Нагиса. – В любом случае все эти нападения – настоящее издевательство над выпускниками Школы! Эти двое просто стремятся нас унизить…
Сенсей позволил себе скупо усмехнуться.
Унижение… В последнее время он успел переосмыслить значение этого слова.
Унизительно, если тебе раз за разом демонстрируют собственное превосходство. Но куда унизительней, когда тебя и вовсе не берут в расчет…
Гораздо. Более. Унизительно… знать ответы на все вопросы и безмолвно ждать, когда кому-нибудь из этих играющих во взрослые игры детей придет в голову поинтересоваться мнением бывшего директора Минами Ритцу.
Не слишком ли большую цену он платит за совершенные ошибки?
– Одно можно сказать точно, мы имеем дело со спланированной агрессией – в действиях наших противников есть четкая система, – худой и нескладный, как кузнечик, Кунуги ворошит свою папку с документами в поисках какого-то листочка. – Все нападения происходят в строгом соответствии с похищенными из базы Школы списками выпускников. В свете этого происходящее можно возвести в разряд осознанной военной кампании.
– Ты говоришь так, будто с нами сражается целая армия, – вытащив конфету изо рта, поддела юношу Чома. – Их всего двое.
– Это разве повод, чтобы их недооценивать? – обиделся Кунуги, от волнения прижав к голове аккуратные Ушки. – Неужели гибели Карателей недостаточно, чтобы начать воспринимать ситуацию, как нечто выходящее за рамки недоразумения?
– Он прав, – внесла свою лепту Микадо, – нельзя преуменьшать существующую опасность.
Преуменьшать опасность…
Ритцу подумал, что эти слова во многом созвучны его собственным мыслям.
Да, ошибка была именно в этом… Он недооценил младшего Аояги.
Поразительно, как быстро менялось отношение Минами к этому мальчику по мере развития организованной сенсеем рискованной партии. Вначале Ритцу был охотником, травящим уже подстреленную, обреченную дичь. Потом сделался провокатором, заманившим растерянную жертву в ловушку. Но когда он уже поверил в свой триумф, мир встал на дыбы, и игральная доска опрокинулась, перемешав фигуры. В один миг из триумфатора сенсей превратился статиста… Даже не так – в бесправного наблюдателя, обреченного следить за приближением трагического финала. Вероятность, что Соби-кун уцелеет после встречи с Карателями, была ничтожной. И с его гибелью эта партия теряла для Ритцу всякий смысл. Жалел ли он, что ради шанса отвратить непоправимое и вновь вернуться в игру пришлось согласиться на предательство? Нет, не жалел.
– Гибель Карателей только подчеркивает тот факт, что наши противники не намерены считаться ни с предписаниями Совета, ни с Кодексом.
– Тут ты не права, Мика-тян, – жизнерадостно отозвалась Чома. – По ходу дела наша главная проблема как раз в том, что все поединки проведены в соответствии с правилами, я проверяла. И, судя по всему, Агатсума-сан в курсе, что ничего не нарушает.
– Это бред какой-то, – пожаловалась Нагиса. – Где это видано, чтобы Кодекс защищал наших врагов больше, чем нас самих! Мы хоть что-нибудь можем им предъявить?
– К сожалению, нет, – печально качнул головой Кунуги. – Фактически мы имеет права требовать ответа лишь за их предыдущие преступления: взлом базы данных и хищение материалов.
– Так что ты предлагаешь? Устраниться и ждать, пока им не надоест играть в войну?
– Может, нам просто эвакуировать оставшиеся в списке Пары?..
Осторожное предложение Кунуги тут же вызвало синхронный всплеск негодования.
– Нет! Это хуже капитуляции! – припечатала Микадо.
– Нам теперь что, всю жизнь от них бегать?! – воскликнула Нагиса.
– Не вариант, мой друг, вообще не вариант, – с усмешкой резюмировала Чома, наклонившись в сторону Кунуги и хлопнув его по плечу.
Столбик серого пепла на кончике сигареты опасно накренился и бесшумно осел вниз, обжигая руку сенсея – Ритцу чуть вздрогнул и раздраженно смахнул горку пепла в корзину для бумаг. Вновь затянулся, ничуть не беспокоясь о том, что его отсутствие может быть расценено как неуважение к членам совета. Об этом мог бы задуматься кто угодно – но не Ритцу.
«Они еще долго могут упражняться в словоблудии. Итог, так или иначе, один. Это патовая ситуация. Конфликт будет длиться до тех пор, пока одна из сторон не сделает шаг навстречу, предложив перемирие. Само собой на выгодных для другой стороны условиях. На настоящий момент позиции Соби-куна прочнее, поскольку, в отличие от Семи Лун, он не несет потерь».
Ритцу нашел на экране изображение Наны. Та практически не участвовала в обсуждении, а только, как и он сам, следила за развитием разговора. Кажется, девушка немного успокоилась, но готова ли она? Нана – ведущий инженер-программист, отвечающий за работу системы, внешней сети и сетевой безопасности. Она по праву занимает свое место в Совете. Однако, по мнению Рицу, Нана никогда не была ни борцом, ни политиком. Справится или нет? Затолкав окурок в переполненную пепельницу, Минами-сенсей вернулся в зал конференции и незамеченный никем устроился в своем кресле, гипнотизируя взглядом свою единственную возможную союзницу. В какой-то момент Нана покосилась на него, их глаза встретились…
«Тебе ведь известно, чего я жду от тебя, девочка? Приглашения к этой беседе. Впрочем, вмешиваться пока рано. Они еще не выдохлись».
– Никто и не спорит с тем, что согласно Кодексу, Beloved и Loveless должны быть наказаны за кражу закрытой информации. Однако никто не может дать гарантию, что попытка заставить их принять наказание не провалится, как и все предыдущие.
– Отказ принять наказание сам по себе является бесчестьем, – мрачно заметила Микадо.
– Не в их случае, – рассматривая ногти, возразила Чома. – Младший Аояги не приносил присягу Школе. А боец Beloved в первую очередь подчиняется своей Жертве, а уже потом – уставу Семи Лун.
– И, по-твоему, это их оправдывает?!
– Эй, не гони на меня, – нахмурилась девушка. – Я всего лишь пытаюсь сказать, что к ним нельзя подходить с обычными мерками.
– Может и нельзя, – вмешалась Нагиса, – но, пока мы тут решаем, насколько строгими быть, число жертв этих преступников растет!
– Если не учитывать инцидент с Карателями, смертельных исходов в этой войне ещё не было, – быстро поправила Нана.
– Они просто осторожничают, – отмахнулась Нагиса. – Знают, негодники, что стоит им дернуться за рамки Кодекса, мы их живьем сожрем.
– Да ладно. Уж себе-то зачем врать, – съязвила Чома. – Если даже Каратели с ними не справились, что говорить про остальных…
– Ах, ты!.. – задохнулась Нагиса. – Да мои Зеро их в два счета уделают!
– Помнится, все три пары Зеро, которых ты посылала за ними, облажались по полной программе…
– Хватит! – резко вмешалась Микадо. – Прекратите! Мы сюда не за этим пришли!
Едва не вспыхнувший скандал захлебнулся под действием её слов. Пунцовая от злости Нагиса шумно выдохнула; вжалась спиной в кресло и насупилась, прожигая взглядом Чому. Та наградила её скучающе-презрительным взглядом и отвернулась. На Кунуги было прямо жалко смотреть – Ритцу знал, что этот тихий парень ненавидит склоки. И даже Нана, привыкшая за время общения с Нагисой ко всяким эксцентричным выходкам, сидела, не отрывая хмурого взгляда от поверхности стола. Руки Микадо чуть подрагивали от бессилия. Она старалась не смотреть на Ритцу, но всё-таки не выдержала и вновь бросила на него быстрый косой взгляд, в котором сенсей с отстраненным интересом отметил злость и затаенное отчаяние. А ведь ей стыдно, – вдруг понял он. Стыдно за этот детский сад, что восседает сейчас в креслах, принадлежавших когда-то куда более достойным людям. Ритцу был единственным, кто остался в живых из предыдущего состава Совета Семи Лун. Он отлично помнил, как всё было прежде. Наверняка, Гомон Микадо прекрасно осознает, насколько жалко выглядит нынешний Совет в его глазах. Но она зря старается. Прежнего величия «Семи…» уже не вернуть.
И, будто выражая согласие с этими мыслями, как если бы сенсей высказал их вслух, Микадо еще раз окинула хмурым взглядом угомонившихся, наконец, коллег, отвернулась и тихо вздохнула. Затем, внутренне собравшись, упрямо вскинула голову.
– Я знаю, что трудно сохранить спокойствие в нашем положении. У нас есть проблема, большая проблема. И мы тут как раз за тем, чтобы придумать, как её решить. Есть ли у кого-нибудь предложения?
Наступило молчание. Фигуры за столом замерли без движения – никто не стремился привлечь к себе внимание неосторожным жестом, и только Чома продолжала невозмутимо гонять из одного уголка рта в другой свой чупа-чупс. Каменное выражение на лицах остальных выглядело довольно комично. Было совершенно ясно, что прямой вопрос привел всех присутствующих в замешательство.
С тактической точки зрения это был самый удачный момент для того, чтобы вмешаться в беседу. Семь Лун дезориентированы, собственное молчание унижает их, делает еще более нелепыми, так что любой намек на возможность разрешения проблемы будет воспринят благосклонно. Сенсей не сводил глаз с Наны, и, словно ощутив тяжесть его взгляда, девушка зябко поежилась. Однако не произнесла ни слова.
Почему она молчит? Ритцу знал, что приглашение на это заседание он получил с подачи Наны. И воспринял это как обещание поддержки. Иначе его присутствие здесь не имело смысла. Так почему она молчит?!
Гомон Микадо в свою очередь, как будто и не расстроилась. Даже слегка кивнула про себя, словно ожидала именно этого – всеобщей растерянности. Подождав еще пару секунд для усиления эффекта, она вновь заговорила:
– Должна сказать, эта данная ситуация напоминает мне ту, в которой Совет оказался чуть больше года назад. Тогда наши… предшественники… так же собирались на закрытое заседание, чтобы определить участь старшего из братьев Аояги – Сеймея…
– А он-то здесь при чем? – недовольно протянула Чома. – С чего ты вдруг решила про него вспомнить?
– Если ты дашь мне договорить, я объясню! – чуть ли не прошипела в ответ Микадо, испепеляя взглядом бесцеремонно перебившую её любительницу каблуков и фенечек. Чома лишь раздраженно пожала плечами и демонстративно отвернулась, словно показывая, что происходящее ее больше не касается.
Микадо нервно облизнула губы и медленно продолжила, словно на ходу вспоминая давно заготовленную речь. Больше её не перебивали.
– Все тут знают, какой ошибкой было сделать Аояги Сеймея одним из членов Совета. Но мне не в чем упрекнуть наших предшественников. Они даже не догадывались, каков Аояги на самом деле. Он мог обмануть любого... И только потом стало ясно, что он не обладает и малой долей тех качеств, которые требуются для достойного выполнения нашего общего долга – долга по сохранению традиций Школы Семи Лун. Однако даже возмутительное поведение Аояги, непочтение к Совету не могло стать причиной для его устранения. И только прогноз, сделанный досточтимым Кунуги-наки*, доказал, что жестких мер не избежать. Дар Кунуги-наки явил ему, что Аояги представляет угрозу для Школы и Совета. В будущем Аояги Сеймею предстояло разрушить все, что создавалось и оберегалось поколениями наших предшественников. Тогда – так же как и сейчас – Совет собирался, чтобы решить, что делать с этой угрозой. Ведь еще не было случая, чтобы прогнозы досточтимого Кунуги-наки не сбывались.
– Это верно, – то ли вздохнул, то ли всхлипнул Кунуги, – слепые глаза этого старика никогда не лгали.
– А я всегда говорила, что не надо было брать этого скользкого мерзавца Аояги в Совет, – хмуро проворчала Нагиса. – Никогда ему не доверяла. Пусть он хоть десять раз способен смотреть «зеркало будущего», это еще не повод, чтобы…
– Я не об этом! – чуть устало остановила её Микадо. – Может, наши родители и ошиблись, когда решили сделать Аояги преемником Кунуги-наки. Всё-таки это редкий дар… Они надеялись на Сеймея. Но потом, когда стало известно об угрозе, помните, что они сделали? Ничего!
Микадо прервалась и угрюмо уставилась на поверхность стола – было видно, что ей тяжело говорить.
– Совсем ничего они не сделали… Отец говорил: бесполезно убегать от судьбы. Как бы ты ни старался избежать предначертанного, оно всё равно тебя настигнет. И чем это кончилось?! Они погибли! Это он их убил!..
Девушка словно задохнулась и замолкла. Кунуги и Чома тоже хмуро молчали, Нагиса и Нана прятали глаза, будто испытывая неловкость перед чужим горем.
– Они погибли, – прошептала Микадо, – хотя должны были бороться. И сейчас все повторяется. Кунуги, скажи им!..
– Я? – парень словно очнулся и как-то сразу съежился. – Я не уверен, в том, что видел, – растерянно промямлил он. – Может, мне только показалось… Ты же знаешь, мои способности…
– Я верю в твои способности! – отрезала глава Совета. – В конце концов, ты внук Кунуги-наки!
– Но не зря же он хотел, чтобы его приемником стал Сеймей, а не я! – парень почти взмолился: – Микадо, пожалуйста!..
– В общем, так, – Гомон резко положила ладонью на стол, словно припечатав все возражения. – У него было видение. Такое же, как у Кунуги-наки. Что Аояги разрушит Школу и уничтожит Совет. И на этот раз я не собираюсь бездействовать и ждать, когда это случится!
Пространство системы взорвалось гулом голосов. Все заговорили одновременно, так что строчки чата перемешались, не успевая за наполнившим зал потоком слов и восклицаний.
Настроение Ритцу становилось все хуже и хуже. Беседа, которую он вначале воспринимал, как некий бесполезный фарс, приняла неожиданный и очень неприятный оборот. Ритцу быстро осознал, к чему клонит Микадо. Тогда, чуть больше года назад, преступление, за которое Семь Лун судили Аояги Сеймея, еще не было совершено. Призрачная угроза, носившая имя «Аояги» и сулившая неумолимый крах, предреченный одним из самых сильных провидцев за всю историю существования Школы, едва не заставила Совет пойти на беспрецедентный шаг: осудить на смерть одного из своих коллег. Уже тогда Семь Лун отнеслись к этому делу со всей серьезностью и признали существование Аояги Сеймея угрозой вне категорий, не подпадающей под ограничения Кодекса. В том случае, если бы Совет проголосовал за устранение Аояги, его должны были схватить и казнить, даже не предложив ему Поединка. И теперь ситуация повторялась – противостояние между Школой и Аояги Рицкой прокатилось по закрытому миру Семи Лун, словно яростное цунами. Столько жертв… Это уже не тень слепой угрозы, не безмолвный призрак, являющийся во снах – это явь, это действительность, разрушившая хранимый столетиями покой и затронувшая сотни людей…
На этот раз Микадо может убедить остальных пойти до конца…
– Это слишком сильно сказано, Микадо! Loveless – еще ребенок! Просто смешно утверждать, что ребенок способен разрушить Школу! – слабый протест Наны потонул в общем гуле голосов, но Нагиса обратила внимание на её слова.
– Может и так, но он действует не один! Зачитать тебе список жертв его самозваного Бойца? Или достаточно назвать общее количество? Пусть он ещё ребенок, но он одержим жаждой мести, и не ведает, что творит!
– Так чего именно ты хочешь, Микадо? – резко спросила Чома, утратив разом всю свою насмешливость. – Чтобы мы разобрались с Аояги Рицкой, так же, как с его старшим братом?
– У нас нет выбора, – мрачно подтвердила Гомон. – В прошлый раз кто-то добрался до Аояги раньше нас… Но это ничего не меняет. Аояги Рицку надо устранить. И его Бойца – тоже.
– О, Боги… – тихо всхлипнул Кунуги. Судя по убитому виду, он был готов схватиться за голову от понимания того, какую кашу заварил.
Плохо. Ритцу, не отрываясь, наблюдал за участниками этой сцены, хотя они, похоже, совершенно забыли о нем. Кунуги был в полной прострации. Чома сидела с отсутствующим видом, откинувшись на спинку кресла, и словно просчитывала что-то в уме. Ритцу знал, что, несмотря на кажущееся легкомыслие, от этой девицы можно было ожидать чего угодно. Нагиса и Гомон, объединившись, яростно наседали на Нану, которая явно сдавала позиции в этом споре, пока и вовсе не замолкла. Сжала пальцами виски – совершенно подавленная и ошеломленная происходящим.
Минами-сенсей в упор смотрел на неё, но она словно вовсе перестала что-либо замечать. Похоже, ждать от неё каких-то осмысленных действий было бесполезно.
– Я знаю, что это тяжело! – уже не встречая сопротивления, но все еще продолжая спор, надрывалась Микадо. – Думаешь, мне было просто на такое решиться? Но сейчас мы должны думать о другом! О нашей ответственности за Школу! О том, что мы покланялись защищать, когда впервые собрались после гибели Совета! Сейчас предотвратить уничтожение Школы – задача первостепенной важности. Это выше требований Кодекса. Выше наших личных понятий о человечности. Защита Школы – долг совета Семи Лун! И не выполнить этот долг – это подлинное бесчестие!
Общий шум постепенно стихал; в образовавшейся тишине Микадо продолжала говорить – эмоционально, требовательно – и на хмурых лицах большинства присутствующих Ритцу замечал нечто похожее на облегчение.
Все верно… Знать, в чем твоя честь и твой долг… Иметь решимость, чтобы исполнить его, отринув сомнения и человеческие чувства… Разве не этому сам Ритцу обучал своих воспитанников? Разве не этому он учил Соби-куна? И Совет Семи Лун, как никто другой, должен понимать эти непреложные истины. Следовать им. Тем более что это настолько упрощает дело. Снимает всякую личную ответственность... Теперь они без колебаний примут большинством голосов решение о ликвидации Соби-куна и младшего Аояги. И возражения Наны ничего не изменят. Гомон практически победила…
– Чушь, – громко и отчетливо произнес сенсей, вклинившись в этот прочувствованный монолог и обрывая его на полуслове.
Сидящие за столом вздрогнули все как один и с удивлением воззрились на Ритцу. Гомон так и вовсе на мгновение утратила дар речи. Сенсей знал, насколько ревностно она относится к регламенту подобных заседаний. Прежний Совет неукоснительно следовал традициям, и, всеми силами стараясь походить на отца, Микадо во многом перегибала палку. Раньше Ритцу и сам поддерживал её в этом. Он первым осадил бы того, кто заговорил, когда должен был молчать. Но сейчас Ритцу было безразлично, что его действия вряд ли добавят ему симпатий в глазах собравшихся. Больше он не мог позволить себе ждать…
– Простите, Вы что-то сказали, Минами-сенсей? – холодно осведомилась девушка после вызванной секундным замешательством паузы.
«Ты думаешь, я сейчас осознаю свою оплошность и пущусь в извинения? О, нет. Я сказал именно то, что собирался».
– Я сказал, что всё, о чем вы тут болтаете – это полная чушь!
Не обращая внимания на возмущение, отразившееся на лице Гомон, он продолжил:
– Мне послышалось или Вы, Микадо-кун, и правда полагаете, что долг и честь организации состоит в том, чтобы убивать детей?
А вот это заявление вызвало немой взрыв эмоций. Кунуги нелепо дернулся, Нана изумленно распахнула глаза, Нагиса закашлялась...
– Вы переходите всякие границы, уважаемый Минами-сан, – вежливое оскорбление, призванное напомнить бывшему директору о его опальном положении, не ускользнуло от общего внимания.
– Ками-сама, где мой поп-корн? – восторженно хмыкнула Чома и шепотом обратилась к Кунуги: – У тебя нет поп-корна?
Тот лишь ошалело вытаращился на неё и ничего не ответил.
И только Ритцу-сенсея многозначительный намек Микадо оставил совершенно равнодушным, как и последовавшее за этим напоминание о том, что высказываться без приглашения ему запрещено. Но теперь Ритцу было глубоко плевать на эти условности. Сейчас важно было сбить тот романтический настрой, которым его противник ухитрился окружить решение о предстоящей казни Соби-куна и его маленькой Жертвы. Если для этого необходимо быть резким, сенсей будет таким. И спорить о правах он не станет.
– Я должен сказать Вам, что Ваша трактовка текущих событий полностью не верна. И, исходя из таких абсурдных предпосылок, как чьи-то смутные фантазии, Вы пытаетесь убедить Совет принять решение, которое я не могу назвать иначе, как преступным!..
– Да что Вы себе?!..
– Я хочу услышать, что он скажет! – резко подалась вперед Нана, наконец, вырвавшись из оцепенения, в котором пребывала до этого мгновения. Она решительно положила ладонь на стол.
– Уважаемые коллеги, мы же пригласили Минами-сенсея на это совещание в качестве эксперта. Он лучше кого бы то ни было разбирается в том, что происходит! Я считаю, что мы обязаны его выслушать. Пожалуйста, продолжайте, Минами-сенсей…
Уже лучше… Прямое приглашение к разговору от одного из Семи Лун не может оспорить даже председатель Совета. Так что пока Ритцу не закончит свою мысль, ему никто не посмеет помешать.
– Благодарю, – Ритцу едва заметно кивнул Нане и обвел взглядом явно удивленных таким поворотом дела «собеседников». Впрочем, он был уверен, что любое недовольство, которое может вызвать его вмешательство – лишь временное явление. Уж он-то позаботится, чтобы его речь произвела нужное впечатление.
– Как я уже сказал, высказанные ранее предположения совершенно не верны. Не стоит делать из испуганного ребенка монстра, олицетворяющего мировое зло.
– Как интересно, – не скрывая сарказма, вставила Нагиса. – Это Аояги Рицку ты назвал «испуганным ребенком»?
– Именно так. Я склонен считать, что «видение» Кунуги-куна, посеявшее некоторое время назад такую панику, не более чем плод пылкого воображения нашего юного друга. На самом деле у младшего Аояги нет никакого плана мести Школе. И его поступки имеют простое и логичное объяснение. Если вы восстановите всю цепь событий, то сами легко убедитесь в этом. Итак, мне продолжать?
Ритцу прямо взглянул в лицо Микадо. Та сидела, помрачневшая и строгая, неосознанно сжав в кулаки маленькие худые ладони. Судя по всему, она прекрасно понимала, что этот раунд сенсей выиграл вчистую – когда в первую же минуту нанес удар в самую уязвимую часть её стратегии: доверие к дару Кунуги. Потому как, несмотря на прямую наследственность, никто не мог сказать наверняка, есть ли у него в действительности нужные способности. Еще его дед сомневался в этом, иначе не предпочел бы ему Сеймея. Так что попытка отстоять Кунуги была заранее обречена на провал. И сам объект возможного спора понимал это лучше остальных – прятал глаза, залившись краской до корней волос.
Расценив всеобщее молчание как знак согласия, сенсей кивнул и продолжил:
– Итак, хочу напомнить, что противодействие, с которым нам пришлось столкнуться, началось после того, как Совет распорядился захватить Аояги Рицку и подвергнуть его наказанию за взлом и кражу закрытой информации из сети Школы. Само по себе это преступление нельзя назвать благовидным поступком, однако, будучи непосвященным в правила организации, Loveless не мог знать насколько серьезной будет расплата за подобное деяние. А когда узнал, то испугался и принялся отчаянно защищаться. Можно сказать, что все дальнейшие действия Аояги Рицки были направлены только на то, чтобы вынудить нас отменить его дальнейшие преследования.
– Как-то слишком уж гладко все это звучит, Минами-сенсей, – с подчеркнутым скептицизмом отозвалась Чома. – Хотите сказать, что эта охота на Стражей – всего лишь защитный рефлекс? Ни за что не поверю...
– У меня есть доказательства, – спокойно произнес Ритцу, приготовившись выложить на стол свой главный козырь. – Я могу доказать, что поступки Аояги Рицки с самого начала не имели никакого отношения к мести и являлись ответной реакцией на наши действия.
– Что за доказательства?
– Запись, сделанная во время последнего контакта с объектом. Она не была приложена к делу, поскольку я не видел в ней практической пользы для возможного разрешения конфликта. Однако эта запись прекрасно иллюстрирует мои доводы и объясняет мотивы нашего противника. Если вы потратите несколько минут на просмотр, то сами убедитесь в этом. Ваше решение?..
После краткой паузы Ритцу, наконец, услышал то, что хотел.
– Если это недостающая часть материалов, то надо посмотреть, – в поисках поддержки завертела головой Нана.
– Думаю, это имеет смысл… – неуверенно поддакнул Кунуги.
– Вы можете начинать пересылку, Минами-сенсей, – устало подтвердила Микадо, решив за всех.
Прекрасно. Половина дела сделана. Ритцу удовлетворенно следил за тем, как одно за другим приходят подтверждения о получении файла со стороны его оппонентов, и они исчезают из пространства системы, чтобы просмотреть сделанную им некогда запись. Это был их последний разговор с Аояги Рицкой на одиннадцатом уровне игры «Рождение мага». Предусмотрительно отредактированный, Ритцу вырезал из него финальные аккорды разыгранной им сцены – ту самую часть, где он предложил младшему Аояги помощь в обмен на служение. Все остальное осталось без изменений, в том числе и признание Аояги, которое первоначально Ритцу собирался использовать для банального шантажа, а теперь пустил в ход, чтобы спасти ему жизнь. Ему и Соби-куну.
«До чего причудливо все складывается», – Ритцу устало откинулся на спинку кресла, пользуясь доставшейся ему краткой передышкой.
«Это не займет много времени. Смотрите… Смотрите внимательно. Взгляните на этого мальчика, на его боль, отчаяние и страх. Это не абстрактный противник, не безликий образ, который ваша фантазия наделила всеми возможными пороками. Это реальный человек… Решитесь ли вы теперь убить его, увидев то, что видел я?»
Минуты текли слишком медленно. Оставшись в одиночестве за огромным пустым столом, Ритцу развернул кресло и задумчиво уставился на расстилающуюся перед ним космическую панораму. Завораживающее зрелище. Как давно он сам не входил в систему, чтобы сражаться на её арене? Немыслимо давно. А для Соби-куна это естественно, как дышать. Если Соби-кун узнает, какую роль сенсей сыграл в этой истории, оценит ли он это? Изменит ли отношение к своему учителю?
«Так или иначе, ты будешь должен мне, Соби-кун. Я позабочусь о том, чтобы донести до тебя эту мысль. Если бы не мое вмешательство, и тебя, и твою ушастую Жертву ждала бы участь Аояги Сеймея. Как и в случае с ним, Семь Лун не стали бы тянуть с исполнением приговора… Впрочем, случай Сеймея… особенный. До сих пор неизвестно, действительно ли Аояги-старший мертв…»
Возвращение участников Совета Ритцу встретил, как и положено, на своем месте. Один за другим Семь Лун возникали в пространстве системы, и на их лицах Ритцу видел схожее выражение: растерянную задумчивость. Настроение за столом обсуждения резко изменилось. Вид отчаявшегося мальчишки, сознающегося в преступлении, совершенном ради своего Бойца, не мог не произвести должного впечатления. Еще несколько минут назад собравшиеся здесь люди были готовы единодушно проголосовать за убийство этого мальчика, а теперь они вновь не уверены ни в чем. Ясно было одно: главе Совета Гомон Микадо потребовалось бы очень много усилий, чтобы заставить участников конференции рассматривать такой выход из положения всерьез.
Видимо, она пришла к тому же заключению, что и Ритцу. Задумчиво нахмурилась, с всё той же, излишне взрослой серьёзностью побарабанила пальцами по столу и, наконец, заговорила, взяв прежний официальный тон.
– Поскольку все уже ознакомились с предоставленными Минами-сенсеем материалами, думаю, можно продолжить совещание… Хотя, должна признать, что так и не увидела никакой пользы от просмотра этого ролика.
– Уважаемый Минами-сенсей, – теперь Микадо обращалась непосредственно к Ритцу, – можно спросить, чего Вы пытались добиться, уговорив нас взглянуть на эту запись? Допустим, мы поверили, что изначально намерения младшего Аояги были чисты. Однако какое значение это имеет теперь, когда Loveless и боец Beloved зашли так далеко, что практически развязали войну против Школы? Как нам поможет знание об их первоначальных мотивах? Тем более что они давно могли измениться…
– Они не изменились.
– Откуда такая уверенность, уважаемый Минами-сенсей? – с мягкой вкрадчивостью произнесла Микадо. – Или у Вас в запасе есть еще одна запись, которая могла бы подтвердить ваши слова?
Сенсей взглянул на девушку, ощутив невольный всплеск уважения. Такая юная, но как же в ней много от её отца… Если бы всё сложилось иначе, то со временем она могла бы сменить его в Совете на вполне правомерных основаниях. И у Ритцу не нашлось бы возражений…
– Нет, но у меня в запасе есть аргументы, построенные на основе логики – оружия, которое недавно столь блестяще продемонстрировала в действии уважаемая глава Совета, – выпад за выпад, ирония за иронию. Ритцу и Микадо сцепились взглядами через стол – остальные притихли, наблюдая за этой безмолвной дуэлью.
– Ну что же… Думаю, стоит дать Минами-сенсею возможность изложить свои аргументы… «И посмотрим, произведут ли они тот же эффект», – недосказанное осталось висеть в воздухе, но Ритцу понял. Коротко усмехнулся и продолжил:
– Что ж, хорошо. Как я уже прежде говорил, все нынешние действия Аояги Рицки подчинены единственному желанию – избежать последствий своих предыдущих поступков. Среди документов, приложенных к делу, есть подробные сведения о младшем Аояги, и мне бы хотелось обратить внимание Совета на один важный факт его биографии. Известно, что некоторое время назад Loveless потерял память. Для его психики это было сильным потрясением. Таким образом, вопрос не в том, насколько Аояги Рицка авантюрен или жесток, а в том, как сильно он боится наказания за свой проступок. Ведь помимо всего прочего оно предусматривает удаление тех участков памяти, которые содержат украденную информацию. Однако Loveless не согласится на какие-либо манипуляции со своей памятью. Для него это неприемлемо. И единственное, что ему остается – убедить нас сделать для него исключение…
Лучшая защита – нападение, не так ли? Сам Ритцу не сомневался, что всё это, от первого до последнего пункта, затея Соби-куна. И, устроив столь масштабную демонстрацию силы, он намеревался не просить, а требовать уступок со стороны Совета. Но, принимая в расчет нестабильность, внесенную в расклад предложением Микадо, Ритцу ничего не оставалось, кроме как представить происходящее, как жест отчаяния.
– Очевидно, что на простое снисхождение наши противники не надеются. Всем известна принципиальность Совета в вопросах наказания. Полагаю, что все эти нападения преследуют одну цель – занять равную с нами позицию. Добиться от нас признания их силы и получить статус противника, достойного того, чтобы на равных вести переговоры. Их конечная цель – амнистия. В обмен на свободу от обвинений, они прекратят эту войну.
– Типа, так просто? – невольно вырвалось у Чомы.
Все взгляды тут же обратились к ней. Нагиса нахмурилась, не одобрив такого легкомыслия. Однако вопрос явно задел всех присутствующих. Неужели, всё и впрямь так просто?
– Не сказала бы, что это просто, – наконец произнесла Микадо. – Даже, если Минами-сенсей прав, и единственное, что требуется от нас – замять дело о краже информации, всё равно – эта «амнистия» станет поражением с нашей стороны. Это будет значить, что мы пошли на поводу у этих двоих…
– Так унижаться перед ними… – сдавленно фыркнула Нагиса.
– Репутации Совета и так был нанесен серьезный урон, – тихо вставил Кунуги. – Если мы пойдем на сделку с Аояги, то нас и вовсе… перестанут уважать.
– Как вы можете? – не выдержала Нана. Она встряхнула головой так, что непослушный локон вновь выбился из прически. – Как можно думать о репутации, когда страдают дети?! Если есть способ уладить всё мирным путем, то почему не воспользоваться этим? Всё, что от нас требуется – это простить Рицку-куна. Что нам стоит так сделать?!
– Проявлять великодушие к противнику – угодно Богам, верно? – тонко улыбаясь, заметил Ритцу. – А мир между равными не является позором. Можно обставить дело так, чтобы предметом соглашения стали наши украденные документы. Нам возвращают нашу собственность, мы отказываемся от претензий – и все довольны. Чем не выход?
Последние доводы Ритцу-сенсея заставили присутствующих надолго погрузиться в молчание. Ритцу следил за работой мысли, отражавшейся на лицах членов Совета, сдерживая привычную досаду. Дети… Просто дети. Из всей пятерки лишь Нану и Гомон Микадо он был способен воспринимать всерьез. Да и то с некоторыми оговорками…
Впрочем, Ритцу был далеко не уверен, что его задача упростилась бы, выступай он со своей речью перед прежним составом Семи Лун. По-своему прямолинейные и упрямые, они, наследники истинного воинского духа, были незнакомы с теми хитростями, которые обычный человек способен проделать со своей совестью. Поразительно негибкие люди, для которых честь всегда оставалась на первом месте… Временами это вызывало восхищение, но теперь об этом можно было лишь жалеть.
Совершенно несвоевременные сожаления… Особенно сейчас, когда ему скорее следует думать о том, что будет, если глупость, недальновидность и подростковый максимализм возьмут свое и заставят наследников Семи отвергнуть разумный план сенсея из-за вызванной другими причинами, но столь же нелепой гордости.
– Можно задать Вам личный вопрос, Минами-сенсей? – Он очнулся от размышлений, услышав негромкий голос Микадо.
Ритцу оглядел созданный системой «конференц-зал». Чома что-то тихо втолковывала кусающему губы Кунуги… Нана утешала хмурящуюся Нагису… На слова Микадо никто не отреагировал. Должно быть, она настроила систему так, чтобы сделать их разговор приватным. Значит, личный вопрос? Даже любопытно…
– Я слушаю…
– Меня удивляет, что подобный Вам человек так страстно кого-то отстаивает. Агатсума Соби – ваш ученик. Однако многие Ваши выпускники пострадали от его рук в ходе этого конфликта. И все же Вы на его стороне. Можно узнать, почему? В чем Ваш интерес в этом деле? – сделав паузу, глава совета Гомон добавила, подпустив в тон нотку иронии. – Рассчитываю на искренний ответ.
Ритцу невольно усмехнулся. Всё-таки забавная девочка… Но, учитывая обстоятельства, возможно – она заслужила немного искренности с его стороны.
– Судя по всему, Вам отлично известно насколько нечиста моя совесть, Микадо-кун. Вы правы, мой интерес достаточно эгоистичен. Я рассчитываю таким образом исправить ошибку, совершенную много лет назад. Меня устроит, если у моего лучшего ученика, чья судьба мне не безразлична, будет достойная Жертва, которая станет должным образом заботиться о нем.
– Вы говорите о Аояги Рицке?
– Всё верно.
– Хм… – она чуть качнула головой. – Странно, что он смог вызвать в Вас столько доверия. Вас даже не смущает, что у них разные имена…
– Это поправимо. Соби-кун – чистый Боец. В его случае ситуация с именем не безнадежна.
– Полагаете, Ваш ученик способен… на второе рождение?
– Время покажет, – Ритцу подумал, что диалог пора сворачивать. – А будет ли у них это время, зависит от того, что решит Совет.
– И то верно… – кивнув в знак согласия с таким завершением разговора, Гомон Микадо оглядела собравшихся, чтобы удостовериться, что они закончили обсуждение.
– Ну как? Все готовы? Мы можем начинать голосовать?
Ритцу подумал, что в прежний глава Совета отвел бы на размышление не менее суток, чтобы дать возможность каждому из Семи в тишине и уединении обдумать свое решение. Времена и впрямь изменились…
К тому же и Гомон, и остальные были слишком взбудоражены, чтобы брать такой продолжительный тайм-аут. Они не могли больше ждать.
– Хорошо. Итак, у нас есть два варианта выхода из сложившейся ситуации. В первом случае предполагается немедленно устранить Агатсуму Соби и Аояги Рицку, признав существование этой Пары угрозой вне категорий, что автоматически лишает их защиты со стороны Кодекса. Второй, предложенный Минами-сенсеем, вариант предписывает нам вступить в переговоры с противником и предложить ему амнистию в обмен на прекращение конфликта и возврат украденных материалов. Что же… Приступим к голосованию… Кто из уважаемых членов Совета предпочитает первый вариант?
Две руки тотчас поднялись вверх. Ритцу поморщился про себя. Нагиса… Что ж, ничего иного от неё он и не ждал. А вот то, что вторым из проголосовавших станет Чома, оказалось неприятным сюрпризом.
– Ничего личного, сенсей, – девушка насмешливо сморщила нос, без всякого смущения встретив холодный взгляд Ритцу. – Терпеть не могу унижаться. А все эти Ваши разговоры про соглашение между равными – чушь собачья, на мой взгляд.
Понятно. Итого, из пятерых осталось трое. Хотя это еще ни о чем не говорит. Кто-то из оставшихся может отказаться принимать решение, к тому же глава Совета по традиции голосует последним, и его выбор может сместить чашу весов в неблагоприятную для Ритцу сторону.
– Кто из уважаемых членов Совета предпочитает второй вариант?
Рука Наны тотчас же взметнулась верх. Следом медленно и словно неохотно поднялась рука Кунуги. Взгляды всех присутствующих обратились к единственному человеку, который еще не голосовал. Гомон Микадо не торопилась со своим ответом, пристально глядя на Ритцу.
– Значит, великодушие – добродетель, угодная Богам? – тихо и без улыбки повторила она его слова.
И сенсей сразу понял, что за этим последует. Хотя довольно странно было ощущать себя объектом приложения такой вот… добродетели.
– У Вас есть десять дней, Минами-сенсей, – с едва слышным вздохом произнесла Микадо. – Десять дней на то, чтобы осуществить свой план. Делайте, что считаете нужным. Можете действовать от имени Совета Семи… Если по истечении этого срока результатов не будет, либо они будут не такими, как Вы рассчитываете, Совет оставляет за собой право вернуться к первому варианту и привести приговор в исполнение. Всё ли понятно?
– Вполне, – в тон ей ответил Ритцу, – десяти дней достаточно.
– В таком случае, объявляю собрание закрытым. Благодарю вас всех, уважаемые коллеги, за то, что смогли найти время и приняли участие в сегодняшнем обсуждении, – без запинки проговорив эту отточенную годами фразу, Микадо покинула систему. Спустя секунду, Ритцу сделал то же самое.
Он тяжело откинулся в кресле, погружаясь в привычный полумрак кабинета. На излучающем холодный свет экране монитора мигало сообщение о том, что видеоконференция закончена. Он победил… Случившееся с большой натяжкой всё же можно назвать победой. Пусть и с горьковатым привкусом. К тому же эти временные рамки… У Ритцу есть всего десять дней на то, чтобы связаться с Соби-куном и уладить все вопросы. Ничтожный срок для того, чтобы повернуть ситуацию на 180 градусов и остановить этот раскачавшийся до предела маятник.
Одно очевидно – снизить количество потребляемых в сутки сигарет Ритцу не грозит.
===================================
* Кунуги-наки – суффикс «наки» используется для обозначения уважаемых, но уже умерших людей.
Рицка.
На заставке рабочего стола Кацуко-сенсей порхают синие бабочки. Они притягивают взгляд и невольно возвращают к мыслям о Соби. Мы расстались каких-то полчаса назад, после того, как он проводил меня до дверей госпиталя. Я уговорил его не дожидаться меня и сразу отправиться домой. Уверял, что со мной все будет в порядке, что я не нуждаюсь в охраннике. На самом деле мне хотелось побыть в одиночестве. Хоть что-то изменить, даже если это означало после похода к Кацуко-сенсей одному добираться обратно на автобусе. Я понимал, что рискую. Но мне хотелось хотя бы сделать вид будто всего, что творилось в моей жизни последние несколько недель, нет и не было никогда. Я слишком сильно устал. Но не физически, а как-то иначе: душой, разумом – всем своим существом... Осознание этого нахлынуло неожиданно, как если бы на меня обрушилась волна прибоя – закружила, сбила с ног и, откатившись, оставила лежать на песке. Если до этого моя усталость ощущалась как слабое недомогание, вроде простуды, то теперь она заполнила меня целиком. Я понял, что не хочу больше куда-то бежать и с кем-то сражаться. Бешеная гонка, в которую мы с Соби ввязались, и не думала прекращаться. Мы брали противника измором, но куда больше изматывали сами себя. И, казалось, этому не будет конца…
Я ждал, что после нашей битвы с Карателями положение изменится. И Соби был со мной согласен. Он всячески утешал и поддерживал меня, уверял, что реакция Семи Лун не заставит долго ждать, что мы вскоре добьемся своей цели. Близость конца моих каждодневных мучений придавала сил. Однако – время шло, а ничего не менялось. Словно Семь Лун и вовсе не заметили гибели своих лучших Стражей. Словно им все равно. Прошла почти неделя с того кошмарного дня. Мы продолжаем сражаться, а от них до сих пор нет никаких вестей. Так может, Семи Лунам вообще нет дела до того, что происходит? Может, им плевать, и мы зря стараемся?
В общем, всплеск моей надежды окончился обрушением в бездну разочарования.
Я выдохся. Хочется заснуть и не просыпаться никогда.
– Рицка-кун. Ты хорошо себя чувствуешь, ты не заболел?
Приоткрыв глаза, поворачиваю голову, вдруг вспомнив о присутствии в кабинете Кацуко-сенсей. Сидя вполоборота на своем вращающемся стуле, она смотрит на меня со сдержанным беспокойством. Неужели, я выгляжу больным?
– Нет. Спасибо. Я здоров, – вымучиваю улыбку и вновь отворачиваюсь, надеясь, что это последнее, о чем сенсей спросит меня сегодня. Как правило, она не навязывает беседу, если видит, что я не хочу говорить. А сейчас я и правда не хочу...
– Должно быть, опять переусердствовал в школе? Помню, ты говорил, что у тебя очень много дел, – преувеличенно бодро продолжает она, будто не замечая того, что я лежу на диване почти спиной к ней.
– Да. Много, – покорно соглашаюсь с этой версией.
– Тогда, быть может, ты расскажешь, чем так занят в школе дни напролет? Мне же интересно, как дела у моего любимого Рицки-куна.
Если бы разговор велся при помощи SMS, то в конце последней фразы непременно стоял бы смайлик. Я спиной чувствую доброжелательную улыбку Кацуко-сенсей. Доброжелательную, но настойчивую. Похоже, после двадцатиминутного молчания, прерываемого ее короткими вопросами и моими односложными ответами, сенсей всерьез вознамерилась разговорить меня. Этого я и боялся…
Со вздохом сажусь на диване, зажав меж коленей сложенные в замок руки. Улыбка на лице Кацуко-сенсей чуть вздрагивает, но остается на месте. Наверное, она решила до конца выдерживать этот беззаботный, участливый тон. Для моей же пользы разумеется.
Сквозь спадающую на глаза челку разглядываю бледное в неярком свете настольной лампы лицо Кацуко-сенсей. Ее короткую стрижку, добрые глаза. Мы уже так давно знакомы. Настолько давно, что я даже мог бы назвать ее своим другом, если учесть, как много она сделала для меня за все это время. Ее кабинет всегда был для меня убежищем, а она сама – единственным человеком, кому я не стеснялся задавать свои вопросы. Это от Кацуко-сенсей я услышал фразу: «Люди лгут, потому что любят. Потому что боятся расстроить или разочаровать». И впоследствии я не раз вспоминал эти слова, думая о Соби.
Кацуко-сенсей всегда старалась помогать мне во всем. И сейчас я прямо чувствую идущую внутри нее борьбу между нежеланием давить слишком сильно и потребностью узнать причину моего состояния. Мне даже немного жаль ее. Никудышный у нее пациент.
– Простите, сенсей, – вымучиваю неловкую улыбку, – мне не хочется сейчас ни о чем говорить. Совсем…
– Я вижу, – она сочувственно качает головой. – Столько всего свалилось на тебя в последнее время. Должно быть, ты очень расстроен из-за своей мамы.
А. Понятно. Отвожу глаза.
Теперь ясно, почему она взялась так настойчиво расспрашивать меня сегодня. Должно быть, считает своим долгом выяснить, как изменилось мое состояние после маминой попытки убить себя. Я мог бы догадаться сразу.
Впрочем, нет ничего удивительного в том, что она знает об этом. Если уж о случившемся уведомили моего классного руководителя, то уж психотерапевта точно должны были поставить в известность. К тому же, раз этот госпиталь ближе всего к моему дому, то ясно, почему меня отправили на наблюдение именно сюда, и логично, что сюда же привезли мою маму. Ее палата находится в другом крыле, но в каком-то смысле – почти рядом. Хотел бы я знать, что успела услышать Кацуко-сенсей от маминого лечащего врача.
– Со мной… все в порядке. Не надо волноваться.
Слышу ее тихий вздох. Сенсей встает со своего места и присаживается рядом со мной.
– Ты очень умный и проницательный мальчик, Рицка-кун. Ты часто говоришь, что все в порядке. Но мне бы хотелось, чтобы эти слова соответствовали тому, что я вижу.
Зажмурившись, вдруг утыкаюсь лбом ей в плечо. Она тут же обнимает меня рукой за плечи. Прижимается щекой к макушке. Так тепло…
– Ну же. Я ведь твой друг. И я очень хочу помочь тебе. Ты можешь все мне рассказать.
В ее голосе столько ласки и участия, что я не выдерживаю. Позорно хлюпаю носом, прижимаясь ближе. Но говорить что-то я просто не в силах. Я так старательно избегал мыслей о маме все это время. Мне больно думать о ней.
– Я слышала, твое первое посещение закончилось не очень хорошо. Ты навещал свою маму после?
– Нет.
– Почему же, Рицка-кун?
Почему? А разве не ясно?
Высвободившись из рук Кацуко-сенсей, чуть ссутулившись, устраиваюсь возле нее, глядя в сторону.
– Боюсь сделать еще хуже. Она ведь не хочет меня видеть.
Сенсей печально поджимает губы: она расстроена, но не имеет права это показывать. Вновь обращается ко мне с легкой успокаивающей улыбкой.
– А что если твоя мама успела передумать? Судя по отчетам моих коллег-психологов, она очень сожалеет о том, что пыталась сделать. Может быть, вам стоит встретиться еще раз и поговорить?
– Думаете, надо? – горько усмехаюсь. – Если бы она хотела со мной поговорить, то позвонила бы.
Телефонный автомат стоит в холле каждого этажа, в двух десятках метров от маминой палаты… Ничего не стоит дойти до него, чтобы набрать мой номер. Если бы она действительно хотела меня услышать…
– Знаешь, Рицка-кун, бывает так, что, даже раскаявшись, человек боится сделать шаг навстречу примирению. Особенно, когда не надеется, что его простят. Быть может, твоя мама ждет, что ты сделаешь этот шаг сам? Позвонишь или придешь…
Не в силах больше слушать это, вскакиваю на ноги и начинаю беспокойно мерить шагами кабинет. Кацуко-сенсей продолжает смирно сидеть на диване, лишь следя за мной глазами. Я, наконец, останавливаюсь, поворачиваясь к ней.
– А что, если вы ошибаетесь? Вдруг все не так?! – должно быть в моем голосе столько горечи, что сенсей невольно вздрагивает. – Что если мама просто не желает меня видеть?!
– Ты даже не хочешь проверить это, Рицка-кун? – кротко поизносит она. – Вдруг ошибаешься ты?
Истратив весь свой запал, роняю руки. Ушки виснут. Стою, глядя себе под ноги...
И зачем я только позволил втянуть себя в этот разговор?..
– Рицка-кун, – сенсей плавно поднимается с диванчика. Подойдя ближе, заглядывает мне в лицо, – ты ведь помнишь, как радовался, когда у вас все наладилось. Я знаю, как это важно для тебя. Может, стоит хотя бы постараться все исправить.
– Почему стараться должен я? – отворачиваюсь. – Я уже пытался что-то сделать. Только и делаю, что пытаюсь!.. И знаю, чем это заканчивается – она отталкивает меня!
Стою напротив Кацуко-сенсей, пытаясь справиться с предательскими слезами в голосе. Она молчит, отстраненно глядя куда-то поверх моей головы, и не прерывает меня. Хотя мне и самому уже тяжело остановиться.
– Вы говорите, я должен попытаться снова?.. А сколько мне ещё вот так «пытаться»?! Где тот предел, когда можно будет сказать, что я сделал достаточно?! Всё что мог!.. Я же старался!.. Правда, старался!.. Раз у меня до сих пор ничего не вышло, значит ей это не нужно!
– Ты прав. Обычно старается больше тот, кому это нужно сильнее, – едва слышно и словно рассеяно произносит Кацуко-сенсей.
Что? Вскидываю подбородок, удивленный ее странным тоном. Заглядываю в лицо.
– Сенсей?
Будто очнувшись, она смотрит на меня и тут же, смутившись, всплескивает руками.
– Ох, не обращай внимания, – она неловко смеется, – это мысли вслух. Со мной изредка бывает.
Кацуко-сенсей отворачивается, пытаясь взять себя в руки. Отходит к своему стулу и опускается на него. Когда она выпрямляется и поднимает на меня глаза, к ней возвращается прежнее спокойствие и доброжелательность. От так удивившего меня всплеска волнения остается лишь легкий румянец на щеках.
– Присядь, пожалуйста, – просит она тем мягким, теплым тоном, который так обезоруживающе на меня действует. Подойдя к кушетке, плюхаюсь на нее. Выжидающе смотрю на Кацуко-сенсей. Я тоже уже почти спокоен. Странное поведение сенсея сбило весь мой трагический настрой. Даже слегка стыдно за себя. Так что я даже готов выслушать, что она мне скажет. Пусть говорит, раз считает, что так надо…
– Я думаю, ты слишком рано опускаешь руки. Как раз сейчас настал такой момент, когда действительно можно что-то исправить. Понимаешь меня?
Не понимаю. И честно в этом признаюсь, качая головой.
Сенсей чуть вздыхает и терпеливо продолжает, видимо, надеясь во что бы то ни стало добиться от меня этого самого понимания.
– Видишь ли, Рицка-кун. В жизни каждый может совершить ошибку. Может оказаться в сложной ситуации, из которой не так-то легко найти выход самому. И очень важно, чтобы в такой момент тебя поддержали близкие люди…
Недоверчиво хмыкаю:
– Странно. А в прошлый раз вы говорили мне совсем другое.
– То есть? Когда? – она недоумевающе хмурит брови.
– Помните, совсем недавно я рассказывал вам о своем друге? – для ясности пересказываю почти дословно наш Кацуко-сенсей диалог о Соби.
– …он замыкался в себе и фактически отталкивал меня, стоило только заикнуться о его проблемах. И вы сказали, что не нужно вмешиваться, раз он не хочет говорить о них. Но ведь мама вообще не желает со мной разговаривать. Она прогнала меня, когда я пришел ее навестить. Так почему в этот раз я должен вмешаться? Я не понимаю!..
Кацуко-сенсей смотрит на меня с печалью и сожалением. Она не сердится, просто кажется очень расстроенной. И это остужает мой пыл. Выдохнув, потеряно качаю головой:
– Я не понимаю…
– Рицка-кун. Я согласна с тем, что не всегда можно понять, когда стоит вмешиваться, а когда нет. Легко ошибиться. Но я также верю, что не существует безвыходных ситуаций в отношениях между близкими людьми. Всегда есть шанс что-то изменить к лучшему. Сейчас твоя мама переживает сложный этап восстановления. Она совершила ошибку и теперь пытается жить дальше, начать все с начала. Если ты поможешь ей в этом, сделаешь шаг навстречу – то, возможно, у тебя появится шанс все исправить в ваших отношениях. Неужели ты откажешься от такого шанса?
Продолжение в комментариях...
Жесткие меры.Chapter XXI. Ruthless.
Жесткие меры.
***
В последнее время сигареты стали заканчиваться слишком быстро. Ритцу давно уже не вел счет скомканным пачкам в мусорной корзине для бумаг. Пепельница, как подушка для иголок, ощетинилась окурками. Их приходилось выкидывать самому, ведь бывшему директору не положен секретарь, которого можно озадачить этим. Впрочем, подобные мелочи не слишком досаждали Ритцу – наоборот! В своем положении он вскоре начал находить массу преимуществ: теперь сенсей был во многом предоставлен самому себе. Он обрел свободу без помех заниматься исследованиями и, как следствие, создавать в кабинете беспорядок в той степени, что удовлетворяла его вкусу, как ученого. Папки с копиями статей по психологии и энтомологии стопками лежали на столе и подоконнике. Многие издания из домашней библиотеки Ритцу переехали на стеллаж у стены. Сам Минами-сенсей, лишившись большей части полномочий и связанного с ними официоза, позволял себе бродить по кабинету в накинутой на плечи мягкой кофте, без галстука и в расстегнутой у ворота рубашке. Именно в таком виде его и можно было застать чаще всего – либо работающим за компьютером, либо сидящим в кресле у окна с очередной стопкой из библиотечных подшивок в руках. Перелистывая брошюрованные листки и пробегая их глазами, он подчеркивал карандашом какие-то отдельные строчки и делал выписки в лежащем рядом блокноте. Опальное положение вдруг стало приносить некое извращенное удовольствие. Если раньше Ритцу втайне раздражала необходимость поддерживать отношения с внешним миром, то теперь прежнее окружение само избегало контактов с Ритцу. Невидимая стена молчаливого отчуждения, обступившая его со всех сторон, ничуть не мешала – скорее делала существование более комфортным. Кроме надзора за делом Агатсумы, проявлявшегося в каждодневных посещениях госпиталя, сенсей был свободен от любых обязательств. И могло бы показаться, что Ритцу и сам дистанцировался от происходящего в школе Семи Лун. В то время как во внешнем мире творился хаос, сенсей укрылся в кабинете, словно крот в норе, и предоставил событиям идти своим чередом. Но это было не так. Сенсей ждал. Ждал момента, когда ситуация достигнет той крайней степени абсурда, когда Семь Лун более не смогут удерживать прежние позиции. Гибель Карателей должна была стать камнем, разбивающим зеркальное спокойствие озерной глади, горным эхом, вызывающим сход лавины... Так и вышло. И сейчас, расхаживая по кабинету с пепельницей в руках, Минами-сенсей терпеливо дожидался начала представления, коему он дал рабочее название: «Что нам делать с Агатсумой Соби»? Посвященное этому вопросу срочное совещание Совета Семи Лун могло начаться с минуты на минуту. Исход собрания должен был либо направить конфликт к его скорейшему разрешению, либо спровоцировать новый виток этой странной войны.
Прямоугольные окошки на экране монитора загорались, являя знакомые лица. Один за другим приходили извещения, что тот или иной участник конференции вышел в сеть. Последней прибыла Нана. Неловко заправив за ухо выбившийся из строгой прически светлый локон, она застыла, взволнованная и молчаливая. Но, пожалуй, только Ритцу заметил снедающее её беспокойство. И то, скольких усилий ей стоит его скрывать.
«Должно быть, чувствует себя вражеским резидентом, которого вот-вот раскроют. Не исключено, что, зная о моих планах, она шла сюда как на расстрел. Крепись, девочка. Доверься мне…»
В последний раз затянувшись, Ритцу вдавил окурок сигареты вглубь до отказа заполненной пепельницы и опустился в кресло, попадая в поле охвата веб-камеры. Закрыл глаза. Слабые всполохи света под веками означали, что система активна и готова принять его.
«Загрузка… Небоевой вход. Запуск…»
Чувство падения и секундная дезориентация... Краткий миг смены одной реальности на другую, по ощущениям – почти настоящую. Ноги вновь чувствуют пол, спина – удобный рельеф спинки кресла, а ладони – гладкую кожу подлокотников. Но достаточно открыть глаза, чтобы понять – таких панорам в реальном мире не бывает. Стоящий на открытой, без всяких перил, платформе огромный овальный стол словно плывет в бескрайней звездной пустоте. Зависшие над темной полированной столешницей прозрачные экраны отбрасывают на лица членов совета Семи Лун голубоватый свет. Пространство выстроено по немыслимым с точки зрения физики законам. Все вокруг теряется в темноте, но расположившиеся вокруг стола фигуры людей сияют, источая слабый белый свет – Ритцу отчетливо видит их лица, каждую деталь одежды. Кресла с сидящими в них участниками встречи расположены достаточно далеко друг от друга, но любой звук, любое произнесенное слово доносится до каждого из присутствующих громко и отчетливо, усиленное акустикой системы.
Всё вокруг кажется и знакомым, и непривычным. А всё потому, что отношение к Ритцу стало иным. Его прибытие было оставлено без внимания. Собравшиеся вели себя так, словно Ритцу здесь нет, и лишь украдкой бросали в его сторону косые взгляды. Не замечать Минами-сенсея им предписывало их собственное решение – опальный директор был лишен права участвовать в обсуждениях как один из Семи. И сегодня Ритцу был приглашен на это закрытое совещание в качестве зрителя и консультанта. Это означало, что высказываться сенсей мог, только если ему непосредственно дадут слово или же если кто-то из совета обратится к нему с вопросом. В остальном – ему надлежало уделять не больше внимания, чем пустующему креслу. Не самое завидное положение. Впрочем, Ритцу не сомневался, что его голос на сегодняшнем собрании прозвучит и не раз. Он был уверен, что ответить на вопрос «Что делать?» не мог никто из собравшихся.
Сенсей отодвинул от себя папку с документами, содержимое которой знал почти наизусть. Еще раз обвел взглядом знакомые лица, кожей ощущая всеобщее неумело скрываемое напряжение. Неуютно было всем, кроме председателя совета Гомон Микадо, которая одна среди общего смущения чувствовала себя вполне свободно.
– Итак, все собрались, а значит – мы можем начинать, – глава совета Сем Лун деловито поправила папку с документами, лежащую на столе. Окно чата ожило, фиксируя речь и переводя ее в текст. Вдоль нижней части виртуального подобия экрана побежали проворные строчки.
– Благодарю всех вас за внимание, с которым вы отнеслись к просьбе о внеочередной конференции, – словно выдерживая какой-то ритуал, Гомон Микадо степенно по-взрослому поклонилась, приветствуя собравшихся, и продолжила, сохраняя всё тот же официальный тон. – Время каждого из присутствующих крайне ценно. И потому позволю себе предложить совету опустить вводную часть заседания. Поскольку отчеты и медицинские заключения есть в предоставленных вашему вниманию документах, все здесь присутствующие в равной степени осведомлены об обстоятельствах дела, что позволяет сразу перейти к обсуждению.
– А можешь попроще, Мика-тян? – ловко переправив чупа-чупс из одного уголка рта в другой, лукаво попросила Чома. – Вот честно, я не поняла и половины из того, что ты только что сказала.
«Мика-тян», она же глава совета Семи Лун Гомон Микадо замерла от неожиданности и гневно сверкнула очами в сторону своей простодушной коллеги. Вид у Чомы был до крайности неформальный – головная повязка едва сдерживало буйство встрепанных светлых волос, запястья загорелых рук оплетали многочисленные браслеты и фенечки. Пирсинг в ушах, умопомрачительной высоты шпильки, короткий топ и супер-мини-юбка… В ответ на насупленный взгляд Микадо, Чома послала ей самую милую из своих невинных улыбок, чем окончательно вогнала главу совета в краску.
– Нельзя попроще! – впечатав ладошки в столешницу, Микадо вскочила с места, и сразу стало видно, насколько она мала ростом.
– Мы собрались тут, чтобы обсудить серьезные вещи! У нас очень тяжелое положение, между прочим! Каратели мертвы, и нам больше нечего противопоставить Агатсуме и младшему Аояги. Надо найти выход – нельзя больше медлить! Мы и так слишком долго выжидали, позволив положению сделаться не просто сложным, а катастрофическим! Решение нужно найти как можно быстрее! Желательно сегодня! – выпалив всё это, пунцовая, словно мак, Микадо приземлилась в кресло, и, не удержавшись, стрельнула глазами в сторону Ритцу, чем изрядно его позабавила.
Такая серьезная девочка… И так старается.
Стало вдруг ясно, для кого разыгрывалось представление, начало которого только что с треском провалилось.
– Всё это и так ясно, Микадо-кун, но зачем же так кричать? – поморщившись, Нагиса чуть сжала пальцами виски. – У меня, между прочим, голова болит. Уже неделю мучаюсь мигренью от всей этой ситуации. Все исследования пришлось отложить… Кошмар какой-то…
Наблюдая за разворачивающейся в зале заседания бессмыслицей, Ритцу вначале откинулся на спинку кресла, а затем вынырнул из мягких объятий системы и достал очередную сигарету из полупустой пачки. Щелкнул зажигалкой, затянулся, глядя на экран сквозь поплывший в воздухе табачный дым.
Это надолго… Вопреки открыто заявленному стремлению как можно скорее найти решение проблемы, участники «дискуссии» еще долго будут ходить вокруг да около. Никто из них не в состоянии предложить выход из образовавшегося тупика.
Тем временем, Микадо кое-как удалось навести в зале конференции порядок и направить обсуждение в нужное русло:
– Наши аналитики склонны считать, что Beloved и Loveless мстят Школе...
– Это еще не доказано, – тихо возразила Нана.
– Да какая разница, месть это или нет! – шумно возмутилась Нагиса. – В любом случае все эти нападения – настоящее издевательство над выпускниками Школы! Эти двое просто стремятся нас унизить…
Сенсей позволил себе скупо усмехнуться.
Унижение… В последнее время он успел переосмыслить значение этого слова.
Унизительно, если тебе раз за разом демонстрируют собственное превосходство. Но куда унизительней, когда тебя и вовсе не берут в расчет…
Гораздо. Более. Унизительно… знать ответы на все вопросы и безмолвно ждать, когда кому-нибудь из этих играющих во взрослые игры детей придет в голову поинтересоваться мнением бывшего директора Минами Ритцу.
Не слишком ли большую цену он платит за совершенные ошибки?
– Одно можно сказать точно, мы имеем дело со спланированной агрессией – в действиях наших противников есть четкая система, – худой и нескладный, как кузнечик, Кунуги ворошит свою папку с документами в поисках какого-то листочка. – Все нападения происходят в строгом соответствии с похищенными из базы Школы списками выпускников. В свете этого происходящее можно возвести в разряд осознанной военной кампании.
– Ты говоришь так, будто с нами сражается целая армия, – вытащив конфету изо рта, поддела юношу Чома. – Их всего двое.
– Это разве повод, чтобы их недооценивать? – обиделся Кунуги, от волнения прижав к голове аккуратные Ушки. – Неужели гибели Карателей недостаточно, чтобы начать воспринимать ситуацию, как нечто выходящее за рамки недоразумения?
– Он прав, – внесла свою лепту Микадо, – нельзя преуменьшать существующую опасность.
Преуменьшать опасность…
Ритцу подумал, что эти слова во многом созвучны его собственным мыслям.
Да, ошибка была именно в этом… Он недооценил младшего Аояги.
Поразительно, как быстро менялось отношение Минами к этому мальчику по мере развития организованной сенсеем рискованной партии. Вначале Ритцу был охотником, травящим уже подстреленную, обреченную дичь. Потом сделался провокатором, заманившим растерянную жертву в ловушку. Но когда он уже поверил в свой триумф, мир встал на дыбы, и игральная доска опрокинулась, перемешав фигуры. В один миг из триумфатора сенсей превратился статиста… Даже не так – в бесправного наблюдателя, обреченного следить за приближением трагического финала. Вероятность, что Соби-кун уцелеет после встречи с Карателями, была ничтожной. И с его гибелью эта партия теряла для Ритцу всякий смысл. Жалел ли он, что ради шанса отвратить непоправимое и вновь вернуться в игру пришлось согласиться на предательство? Нет, не жалел.
– Гибель Карателей только подчеркивает тот факт, что наши противники не намерены считаться ни с предписаниями Совета, ни с Кодексом.
– Тут ты не права, Мика-тян, – жизнерадостно отозвалась Чома. – По ходу дела наша главная проблема как раз в том, что все поединки проведены в соответствии с правилами, я проверяла. И, судя по всему, Агатсума-сан в курсе, что ничего не нарушает.
– Это бред какой-то, – пожаловалась Нагиса. – Где это видано, чтобы Кодекс защищал наших врагов больше, чем нас самих! Мы хоть что-нибудь можем им предъявить?
– К сожалению, нет, – печально качнул головой Кунуги. – Фактически мы имеет права требовать ответа лишь за их предыдущие преступления: взлом базы данных и хищение материалов.
– Так что ты предлагаешь? Устраниться и ждать, пока им не надоест играть в войну?
– Может, нам просто эвакуировать оставшиеся в списке Пары?..
Осторожное предложение Кунуги тут же вызвало синхронный всплеск негодования.
– Нет! Это хуже капитуляции! – припечатала Микадо.
– Нам теперь что, всю жизнь от них бегать?! – воскликнула Нагиса.
– Не вариант, мой друг, вообще не вариант, – с усмешкой резюмировала Чома, наклонившись в сторону Кунуги и хлопнув его по плечу.
Столбик серого пепла на кончике сигареты опасно накренился и бесшумно осел вниз, обжигая руку сенсея – Ритцу чуть вздрогнул и раздраженно смахнул горку пепла в корзину для бумаг. Вновь затянулся, ничуть не беспокоясь о том, что его отсутствие может быть расценено как неуважение к членам совета. Об этом мог бы задуматься кто угодно – но не Ритцу.
«Они еще долго могут упражняться в словоблудии. Итог, так или иначе, один. Это патовая ситуация. Конфликт будет длиться до тех пор, пока одна из сторон не сделает шаг навстречу, предложив перемирие. Само собой на выгодных для другой стороны условиях. На настоящий момент позиции Соби-куна прочнее, поскольку, в отличие от Семи Лун, он не несет потерь».
Ритцу нашел на экране изображение Наны. Та практически не участвовала в обсуждении, а только, как и он сам, следила за развитием разговора. Кажется, девушка немного успокоилась, но готова ли она? Нана – ведущий инженер-программист, отвечающий за работу системы, внешней сети и сетевой безопасности. Она по праву занимает свое место в Совете. Однако, по мнению Рицу, Нана никогда не была ни борцом, ни политиком. Справится или нет? Затолкав окурок в переполненную пепельницу, Минами-сенсей вернулся в зал конференции и незамеченный никем устроился в своем кресле, гипнотизируя взглядом свою единственную возможную союзницу. В какой-то момент Нана покосилась на него, их глаза встретились…
«Тебе ведь известно, чего я жду от тебя, девочка? Приглашения к этой беседе. Впрочем, вмешиваться пока рано. Они еще не выдохлись».
– Никто и не спорит с тем, что согласно Кодексу, Beloved и Loveless должны быть наказаны за кражу закрытой информации. Однако никто не может дать гарантию, что попытка заставить их принять наказание не провалится, как и все предыдущие.
– Отказ принять наказание сам по себе является бесчестьем, – мрачно заметила Микадо.
– Не в их случае, – рассматривая ногти, возразила Чома. – Младший Аояги не приносил присягу Школе. А боец Beloved в первую очередь подчиняется своей Жертве, а уже потом – уставу Семи Лун.
– И, по-твоему, это их оправдывает?!
– Эй, не гони на меня, – нахмурилась девушка. – Я всего лишь пытаюсь сказать, что к ним нельзя подходить с обычными мерками.
– Может и нельзя, – вмешалась Нагиса, – но, пока мы тут решаем, насколько строгими быть, число жертв этих преступников растет!
– Если не учитывать инцидент с Карателями, смертельных исходов в этой войне ещё не было, – быстро поправила Нана.
– Они просто осторожничают, – отмахнулась Нагиса. – Знают, негодники, что стоит им дернуться за рамки Кодекса, мы их живьем сожрем.
– Да ладно. Уж себе-то зачем врать, – съязвила Чома. – Если даже Каратели с ними не справились, что говорить про остальных…
– Ах, ты!.. – задохнулась Нагиса. – Да мои Зеро их в два счета уделают!
– Помнится, все три пары Зеро, которых ты посылала за ними, облажались по полной программе…
– Хватит! – резко вмешалась Микадо. – Прекратите! Мы сюда не за этим пришли!
Едва не вспыхнувший скандал захлебнулся под действием её слов. Пунцовая от злости Нагиса шумно выдохнула; вжалась спиной в кресло и насупилась, прожигая взглядом Чому. Та наградила её скучающе-презрительным взглядом и отвернулась. На Кунуги было прямо жалко смотреть – Ритцу знал, что этот тихий парень ненавидит склоки. И даже Нана, привыкшая за время общения с Нагисой ко всяким эксцентричным выходкам, сидела, не отрывая хмурого взгляда от поверхности стола. Руки Микадо чуть подрагивали от бессилия. Она старалась не смотреть на Ритцу, но всё-таки не выдержала и вновь бросила на него быстрый косой взгляд, в котором сенсей с отстраненным интересом отметил злость и затаенное отчаяние. А ведь ей стыдно, – вдруг понял он. Стыдно за этот детский сад, что восседает сейчас в креслах, принадлежавших когда-то куда более достойным людям. Ритцу был единственным, кто остался в живых из предыдущего состава Совета Семи Лун. Он отлично помнил, как всё было прежде. Наверняка, Гомон Микадо прекрасно осознает, насколько жалко выглядит нынешний Совет в его глазах. Но она зря старается. Прежнего величия «Семи…» уже не вернуть.
И, будто выражая согласие с этими мыслями, как если бы сенсей высказал их вслух, Микадо еще раз окинула хмурым взглядом угомонившихся, наконец, коллег, отвернулась и тихо вздохнула. Затем, внутренне собравшись, упрямо вскинула голову.
– Я знаю, что трудно сохранить спокойствие в нашем положении. У нас есть проблема, большая проблема. И мы тут как раз за тем, чтобы придумать, как её решить. Есть ли у кого-нибудь предложения?
Наступило молчание. Фигуры за столом замерли без движения – никто не стремился привлечь к себе внимание неосторожным жестом, и только Чома продолжала невозмутимо гонять из одного уголка рта в другой свой чупа-чупс. Каменное выражение на лицах остальных выглядело довольно комично. Было совершенно ясно, что прямой вопрос привел всех присутствующих в замешательство.
С тактической точки зрения это был самый удачный момент для того, чтобы вмешаться в беседу. Семь Лун дезориентированы, собственное молчание унижает их, делает еще более нелепыми, так что любой намек на возможность разрешения проблемы будет воспринят благосклонно. Сенсей не сводил глаз с Наны, и, словно ощутив тяжесть его взгляда, девушка зябко поежилась. Однако не произнесла ни слова.
Почему она молчит? Ритцу знал, что приглашение на это заседание он получил с подачи Наны. И воспринял это как обещание поддержки. Иначе его присутствие здесь не имело смысла. Так почему она молчит?!
Гомон Микадо в свою очередь, как будто и не расстроилась. Даже слегка кивнула про себя, словно ожидала именно этого – всеобщей растерянности. Подождав еще пару секунд для усиления эффекта, она вновь заговорила:
– Должна сказать, эта данная ситуация напоминает мне ту, в которой Совет оказался чуть больше года назад. Тогда наши… предшественники… так же собирались на закрытое заседание, чтобы определить участь старшего из братьев Аояги – Сеймея…
– А он-то здесь при чем? – недовольно протянула Чома. – С чего ты вдруг решила про него вспомнить?
– Если ты дашь мне договорить, я объясню! – чуть ли не прошипела в ответ Микадо, испепеляя взглядом бесцеремонно перебившую её любительницу каблуков и фенечек. Чома лишь раздраженно пожала плечами и демонстративно отвернулась, словно показывая, что происходящее ее больше не касается.
Микадо нервно облизнула губы и медленно продолжила, словно на ходу вспоминая давно заготовленную речь. Больше её не перебивали.
– Все тут знают, какой ошибкой было сделать Аояги Сеймея одним из членов Совета. Но мне не в чем упрекнуть наших предшественников. Они даже не догадывались, каков Аояги на самом деле. Он мог обмануть любого... И только потом стало ясно, что он не обладает и малой долей тех качеств, которые требуются для достойного выполнения нашего общего долга – долга по сохранению традиций Школы Семи Лун. Однако даже возмутительное поведение Аояги, непочтение к Совету не могло стать причиной для его устранения. И только прогноз, сделанный досточтимым Кунуги-наки*, доказал, что жестких мер не избежать. Дар Кунуги-наки явил ему, что Аояги представляет угрозу для Школы и Совета. В будущем Аояги Сеймею предстояло разрушить все, что создавалось и оберегалось поколениями наших предшественников. Тогда – так же как и сейчас – Совет собирался, чтобы решить, что делать с этой угрозой. Ведь еще не было случая, чтобы прогнозы досточтимого Кунуги-наки не сбывались.
– Это верно, – то ли вздохнул, то ли всхлипнул Кунуги, – слепые глаза этого старика никогда не лгали.
– А я всегда говорила, что не надо было брать этого скользкого мерзавца Аояги в Совет, – хмуро проворчала Нагиса. – Никогда ему не доверяла. Пусть он хоть десять раз способен смотреть «зеркало будущего», это еще не повод, чтобы…
– Я не об этом! – чуть устало остановила её Микадо. – Может, наши родители и ошиблись, когда решили сделать Аояги преемником Кунуги-наки. Всё-таки это редкий дар… Они надеялись на Сеймея. Но потом, когда стало известно об угрозе, помните, что они сделали? Ничего!
Микадо прервалась и угрюмо уставилась на поверхность стола – было видно, что ей тяжело говорить.
– Совсем ничего они не сделали… Отец говорил: бесполезно убегать от судьбы. Как бы ты ни старался избежать предначертанного, оно всё равно тебя настигнет. И чем это кончилось?! Они погибли! Это он их убил!..
Девушка словно задохнулась и замолкла. Кунуги и Чома тоже хмуро молчали, Нагиса и Нана прятали глаза, будто испытывая неловкость перед чужим горем.
– Они погибли, – прошептала Микадо, – хотя должны были бороться. И сейчас все повторяется. Кунуги, скажи им!..
– Я? – парень словно очнулся и как-то сразу съежился. – Я не уверен, в том, что видел, – растерянно промямлил он. – Может, мне только показалось… Ты же знаешь, мои способности…
– Я верю в твои способности! – отрезала глава Совета. – В конце концов, ты внук Кунуги-наки!
– Но не зря же он хотел, чтобы его приемником стал Сеймей, а не я! – парень почти взмолился: – Микадо, пожалуйста!..
– В общем, так, – Гомон резко положила ладонью на стол, словно припечатав все возражения. – У него было видение. Такое же, как у Кунуги-наки. Что Аояги разрушит Школу и уничтожит Совет. И на этот раз я не собираюсь бездействовать и ждать, когда это случится!
Пространство системы взорвалось гулом голосов. Все заговорили одновременно, так что строчки чата перемешались, не успевая за наполнившим зал потоком слов и восклицаний.
Настроение Ритцу становилось все хуже и хуже. Беседа, которую он вначале воспринимал, как некий бесполезный фарс, приняла неожиданный и очень неприятный оборот. Ритцу быстро осознал, к чему клонит Микадо. Тогда, чуть больше года назад, преступление, за которое Семь Лун судили Аояги Сеймея, еще не было совершено. Призрачная угроза, носившая имя «Аояги» и сулившая неумолимый крах, предреченный одним из самых сильных провидцев за всю историю существования Школы, едва не заставила Совет пойти на беспрецедентный шаг: осудить на смерть одного из своих коллег. Уже тогда Семь Лун отнеслись к этому делу со всей серьезностью и признали существование Аояги Сеймея угрозой вне категорий, не подпадающей под ограничения Кодекса. В том случае, если бы Совет проголосовал за устранение Аояги, его должны были схватить и казнить, даже не предложив ему Поединка. И теперь ситуация повторялась – противостояние между Школой и Аояги Рицкой прокатилось по закрытому миру Семи Лун, словно яростное цунами. Столько жертв… Это уже не тень слепой угрозы, не безмолвный призрак, являющийся во снах – это явь, это действительность, разрушившая хранимый столетиями покой и затронувшая сотни людей…
На этот раз Микадо может убедить остальных пойти до конца…
– Это слишком сильно сказано, Микадо! Loveless – еще ребенок! Просто смешно утверждать, что ребенок способен разрушить Школу! – слабый протест Наны потонул в общем гуле голосов, но Нагиса обратила внимание на её слова.
– Может и так, но он действует не один! Зачитать тебе список жертв его самозваного Бойца? Или достаточно назвать общее количество? Пусть он ещё ребенок, но он одержим жаждой мести, и не ведает, что творит!
– Так чего именно ты хочешь, Микадо? – резко спросила Чома, утратив разом всю свою насмешливость. – Чтобы мы разобрались с Аояги Рицкой, так же, как с его старшим братом?
– У нас нет выбора, – мрачно подтвердила Гомон. – В прошлый раз кто-то добрался до Аояги раньше нас… Но это ничего не меняет. Аояги Рицку надо устранить. И его Бойца – тоже.
– О, Боги… – тихо всхлипнул Кунуги. Судя по убитому виду, он был готов схватиться за голову от понимания того, какую кашу заварил.
Плохо. Ритцу, не отрываясь, наблюдал за участниками этой сцены, хотя они, похоже, совершенно забыли о нем. Кунуги был в полной прострации. Чома сидела с отсутствующим видом, откинувшись на спинку кресла, и словно просчитывала что-то в уме. Ритцу знал, что, несмотря на кажущееся легкомыслие, от этой девицы можно было ожидать чего угодно. Нагиса и Гомон, объединившись, яростно наседали на Нану, которая явно сдавала позиции в этом споре, пока и вовсе не замолкла. Сжала пальцами виски – совершенно подавленная и ошеломленная происходящим.
Минами-сенсей в упор смотрел на неё, но она словно вовсе перестала что-либо замечать. Похоже, ждать от неё каких-то осмысленных действий было бесполезно.
– Я знаю, что это тяжело! – уже не встречая сопротивления, но все еще продолжая спор, надрывалась Микадо. – Думаешь, мне было просто на такое решиться? Но сейчас мы должны думать о другом! О нашей ответственности за Школу! О том, что мы покланялись защищать, когда впервые собрались после гибели Совета! Сейчас предотвратить уничтожение Школы – задача первостепенной важности. Это выше требований Кодекса. Выше наших личных понятий о человечности. Защита Школы – долг совета Семи Лун! И не выполнить этот долг – это подлинное бесчестие!
Общий шум постепенно стихал; в образовавшейся тишине Микадо продолжала говорить – эмоционально, требовательно – и на хмурых лицах большинства присутствующих Ритцу замечал нечто похожее на облегчение.
Все верно… Знать, в чем твоя честь и твой долг… Иметь решимость, чтобы исполнить его, отринув сомнения и человеческие чувства… Разве не этому сам Ритцу обучал своих воспитанников? Разве не этому он учил Соби-куна? И Совет Семи Лун, как никто другой, должен понимать эти непреложные истины. Следовать им. Тем более что это настолько упрощает дело. Снимает всякую личную ответственность... Теперь они без колебаний примут большинством голосов решение о ликвидации Соби-куна и младшего Аояги. И возражения Наны ничего не изменят. Гомон практически победила…
– Чушь, – громко и отчетливо произнес сенсей, вклинившись в этот прочувствованный монолог и обрывая его на полуслове.
Сидящие за столом вздрогнули все как один и с удивлением воззрились на Ритцу. Гомон так и вовсе на мгновение утратила дар речи. Сенсей знал, насколько ревностно она относится к регламенту подобных заседаний. Прежний Совет неукоснительно следовал традициям, и, всеми силами стараясь походить на отца, Микадо во многом перегибала палку. Раньше Ритцу и сам поддерживал её в этом. Он первым осадил бы того, кто заговорил, когда должен был молчать. Но сейчас Ритцу было безразлично, что его действия вряд ли добавят ему симпатий в глазах собравшихся. Больше он не мог позволить себе ждать…
– Простите, Вы что-то сказали, Минами-сенсей? – холодно осведомилась девушка после вызванной секундным замешательством паузы.
«Ты думаешь, я сейчас осознаю свою оплошность и пущусь в извинения? О, нет. Я сказал именно то, что собирался».
– Я сказал, что всё, о чем вы тут болтаете – это полная чушь!
Не обращая внимания на возмущение, отразившееся на лице Гомон, он продолжил:
– Мне послышалось или Вы, Микадо-кун, и правда полагаете, что долг и честь организации состоит в том, чтобы убивать детей?
А вот это заявление вызвало немой взрыв эмоций. Кунуги нелепо дернулся, Нана изумленно распахнула глаза, Нагиса закашлялась...
– Вы переходите всякие границы, уважаемый Минами-сан, – вежливое оскорбление, призванное напомнить бывшему директору о его опальном положении, не ускользнуло от общего внимания.
– Ками-сама, где мой поп-корн? – восторженно хмыкнула Чома и шепотом обратилась к Кунуги: – У тебя нет поп-корна?
Тот лишь ошалело вытаращился на неё и ничего не ответил.
И только Ритцу-сенсея многозначительный намек Микадо оставил совершенно равнодушным, как и последовавшее за этим напоминание о том, что высказываться без приглашения ему запрещено. Но теперь Ритцу было глубоко плевать на эти условности. Сейчас важно было сбить тот романтический настрой, которым его противник ухитрился окружить решение о предстоящей казни Соби-куна и его маленькой Жертвы. Если для этого необходимо быть резким, сенсей будет таким. И спорить о правах он не станет.
– Я должен сказать Вам, что Ваша трактовка текущих событий полностью не верна. И, исходя из таких абсурдных предпосылок, как чьи-то смутные фантазии, Вы пытаетесь убедить Совет принять решение, которое я не могу назвать иначе, как преступным!..
– Да что Вы себе?!..
– Я хочу услышать, что он скажет! – резко подалась вперед Нана, наконец, вырвавшись из оцепенения, в котором пребывала до этого мгновения. Она решительно положила ладонь на стол.
– Уважаемые коллеги, мы же пригласили Минами-сенсея на это совещание в качестве эксперта. Он лучше кого бы то ни было разбирается в том, что происходит! Я считаю, что мы обязаны его выслушать. Пожалуйста, продолжайте, Минами-сенсей…
Уже лучше… Прямое приглашение к разговору от одного из Семи Лун не может оспорить даже председатель Совета. Так что пока Ритцу не закончит свою мысль, ему никто не посмеет помешать.
– Благодарю, – Ритцу едва заметно кивнул Нане и обвел взглядом явно удивленных таким поворотом дела «собеседников». Впрочем, он был уверен, что любое недовольство, которое может вызвать его вмешательство – лишь временное явление. Уж он-то позаботится, чтобы его речь произвела нужное впечатление.
– Как я уже сказал, высказанные ранее предположения совершенно не верны. Не стоит делать из испуганного ребенка монстра, олицетворяющего мировое зло.
– Как интересно, – не скрывая сарказма, вставила Нагиса. – Это Аояги Рицку ты назвал «испуганным ребенком»?
– Именно так. Я склонен считать, что «видение» Кунуги-куна, посеявшее некоторое время назад такую панику, не более чем плод пылкого воображения нашего юного друга. На самом деле у младшего Аояги нет никакого плана мести Школе. И его поступки имеют простое и логичное объяснение. Если вы восстановите всю цепь событий, то сами легко убедитесь в этом. Итак, мне продолжать?
Ритцу прямо взглянул в лицо Микадо. Та сидела, помрачневшая и строгая, неосознанно сжав в кулаки маленькие худые ладони. Судя по всему, она прекрасно понимала, что этот раунд сенсей выиграл вчистую – когда в первую же минуту нанес удар в самую уязвимую часть её стратегии: доверие к дару Кунуги. Потому как, несмотря на прямую наследственность, никто не мог сказать наверняка, есть ли у него в действительности нужные способности. Еще его дед сомневался в этом, иначе не предпочел бы ему Сеймея. Так что попытка отстоять Кунуги была заранее обречена на провал. И сам объект возможного спора понимал это лучше остальных – прятал глаза, залившись краской до корней волос.
Расценив всеобщее молчание как знак согласия, сенсей кивнул и продолжил:
– Итак, хочу напомнить, что противодействие, с которым нам пришлось столкнуться, началось после того, как Совет распорядился захватить Аояги Рицку и подвергнуть его наказанию за взлом и кражу закрытой информации из сети Школы. Само по себе это преступление нельзя назвать благовидным поступком, однако, будучи непосвященным в правила организации, Loveless не мог знать насколько серьезной будет расплата за подобное деяние. А когда узнал, то испугался и принялся отчаянно защищаться. Можно сказать, что все дальнейшие действия Аояги Рицки были направлены только на то, чтобы вынудить нас отменить его дальнейшие преследования.
– Как-то слишком уж гладко все это звучит, Минами-сенсей, – с подчеркнутым скептицизмом отозвалась Чома. – Хотите сказать, что эта охота на Стражей – всего лишь защитный рефлекс? Ни за что не поверю...
– У меня есть доказательства, – спокойно произнес Ритцу, приготовившись выложить на стол свой главный козырь. – Я могу доказать, что поступки Аояги Рицки с самого начала не имели никакого отношения к мести и являлись ответной реакцией на наши действия.
– Что за доказательства?
– Запись, сделанная во время последнего контакта с объектом. Она не была приложена к делу, поскольку я не видел в ней практической пользы для возможного разрешения конфликта. Однако эта запись прекрасно иллюстрирует мои доводы и объясняет мотивы нашего противника. Если вы потратите несколько минут на просмотр, то сами убедитесь в этом. Ваше решение?..
После краткой паузы Ритцу, наконец, услышал то, что хотел.
– Если это недостающая часть материалов, то надо посмотреть, – в поисках поддержки завертела головой Нана.
– Думаю, это имеет смысл… – неуверенно поддакнул Кунуги.
– Вы можете начинать пересылку, Минами-сенсей, – устало подтвердила Микадо, решив за всех.
Прекрасно. Половина дела сделана. Ритцу удовлетворенно следил за тем, как одно за другим приходят подтверждения о получении файла со стороны его оппонентов, и они исчезают из пространства системы, чтобы просмотреть сделанную им некогда запись. Это был их последний разговор с Аояги Рицкой на одиннадцатом уровне игры «Рождение мага». Предусмотрительно отредактированный, Ритцу вырезал из него финальные аккорды разыгранной им сцены – ту самую часть, где он предложил младшему Аояги помощь в обмен на служение. Все остальное осталось без изменений, в том числе и признание Аояги, которое первоначально Ритцу собирался использовать для банального шантажа, а теперь пустил в ход, чтобы спасти ему жизнь. Ему и Соби-куну.
«До чего причудливо все складывается», – Ритцу устало откинулся на спинку кресла, пользуясь доставшейся ему краткой передышкой.
«Это не займет много времени. Смотрите… Смотрите внимательно. Взгляните на этого мальчика, на его боль, отчаяние и страх. Это не абстрактный противник, не безликий образ, который ваша фантазия наделила всеми возможными пороками. Это реальный человек… Решитесь ли вы теперь убить его, увидев то, что видел я?»
Минуты текли слишком медленно. Оставшись в одиночестве за огромным пустым столом, Ритцу развернул кресло и задумчиво уставился на расстилающуюся перед ним космическую панораму. Завораживающее зрелище. Как давно он сам не входил в систему, чтобы сражаться на её арене? Немыслимо давно. А для Соби-куна это естественно, как дышать. Если Соби-кун узнает, какую роль сенсей сыграл в этой истории, оценит ли он это? Изменит ли отношение к своему учителю?
«Так или иначе, ты будешь должен мне, Соби-кун. Я позабочусь о том, чтобы донести до тебя эту мысль. Если бы не мое вмешательство, и тебя, и твою ушастую Жертву ждала бы участь Аояги Сеймея. Как и в случае с ним, Семь Лун не стали бы тянуть с исполнением приговора… Впрочем, случай Сеймея… особенный. До сих пор неизвестно, действительно ли Аояги-старший мертв…»
Возвращение участников Совета Ритцу встретил, как и положено, на своем месте. Один за другим Семь Лун возникали в пространстве системы, и на их лицах Ритцу видел схожее выражение: растерянную задумчивость. Настроение за столом обсуждения резко изменилось. Вид отчаявшегося мальчишки, сознающегося в преступлении, совершенном ради своего Бойца, не мог не произвести должного впечатления. Еще несколько минут назад собравшиеся здесь люди были готовы единодушно проголосовать за убийство этого мальчика, а теперь они вновь не уверены ни в чем. Ясно было одно: главе Совета Гомон Микадо потребовалось бы очень много усилий, чтобы заставить участников конференции рассматривать такой выход из положения всерьез.
Видимо, она пришла к тому же заключению, что и Ритцу. Задумчиво нахмурилась, с всё той же, излишне взрослой серьёзностью побарабанила пальцами по столу и, наконец, заговорила, взяв прежний официальный тон.
– Поскольку все уже ознакомились с предоставленными Минами-сенсеем материалами, думаю, можно продолжить совещание… Хотя, должна признать, что так и не увидела никакой пользы от просмотра этого ролика.
– Уважаемый Минами-сенсей, – теперь Микадо обращалась непосредственно к Ритцу, – можно спросить, чего Вы пытались добиться, уговорив нас взглянуть на эту запись? Допустим, мы поверили, что изначально намерения младшего Аояги были чисты. Однако какое значение это имеет теперь, когда Loveless и боец Beloved зашли так далеко, что практически развязали войну против Школы? Как нам поможет знание об их первоначальных мотивах? Тем более что они давно могли измениться…
– Они не изменились.
– Откуда такая уверенность, уважаемый Минами-сенсей? – с мягкой вкрадчивостью произнесла Микадо. – Или у Вас в запасе есть еще одна запись, которая могла бы подтвердить ваши слова?
Сенсей взглянул на девушку, ощутив невольный всплеск уважения. Такая юная, но как же в ней много от её отца… Если бы всё сложилось иначе, то со временем она могла бы сменить его в Совете на вполне правомерных основаниях. И у Ритцу не нашлось бы возражений…
– Нет, но у меня в запасе есть аргументы, построенные на основе логики – оружия, которое недавно столь блестяще продемонстрировала в действии уважаемая глава Совета, – выпад за выпад, ирония за иронию. Ритцу и Микадо сцепились взглядами через стол – остальные притихли, наблюдая за этой безмолвной дуэлью.
– Ну что же… Думаю, стоит дать Минами-сенсею возможность изложить свои аргументы… «И посмотрим, произведут ли они тот же эффект», – недосказанное осталось висеть в воздухе, но Ритцу понял. Коротко усмехнулся и продолжил:
– Что ж, хорошо. Как я уже прежде говорил, все нынешние действия Аояги Рицки подчинены единственному желанию – избежать последствий своих предыдущих поступков. Среди документов, приложенных к делу, есть подробные сведения о младшем Аояги, и мне бы хотелось обратить внимание Совета на один важный факт его биографии. Известно, что некоторое время назад Loveless потерял память. Для его психики это было сильным потрясением. Таким образом, вопрос не в том, насколько Аояги Рицка авантюрен или жесток, а в том, как сильно он боится наказания за свой проступок. Ведь помимо всего прочего оно предусматривает удаление тех участков памяти, которые содержат украденную информацию. Однако Loveless не согласится на какие-либо манипуляции со своей памятью. Для него это неприемлемо. И единственное, что ему остается – убедить нас сделать для него исключение…
Лучшая защита – нападение, не так ли? Сам Ритцу не сомневался, что всё это, от первого до последнего пункта, затея Соби-куна. И, устроив столь масштабную демонстрацию силы, он намеревался не просить, а требовать уступок со стороны Совета. Но, принимая в расчет нестабильность, внесенную в расклад предложением Микадо, Ритцу ничего не оставалось, кроме как представить происходящее, как жест отчаяния.
– Очевидно, что на простое снисхождение наши противники не надеются. Всем известна принципиальность Совета в вопросах наказания. Полагаю, что все эти нападения преследуют одну цель – занять равную с нами позицию. Добиться от нас признания их силы и получить статус противника, достойного того, чтобы на равных вести переговоры. Их конечная цель – амнистия. В обмен на свободу от обвинений, они прекратят эту войну.
– Типа, так просто? – невольно вырвалось у Чомы.
Все взгляды тут же обратились к ней. Нагиса нахмурилась, не одобрив такого легкомыслия. Однако вопрос явно задел всех присутствующих. Неужели, всё и впрямь так просто?
– Не сказала бы, что это просто, – наконец произнесла Микадо. – Даже, если Минами-сенсей прав, и единственное, что требуется от нас – замять дело о краже информации, всё равно – эта «амнистия» станет поражением с нашей стороны. Это будет значить, что мы пошли на поводу у этих двоих…
– Так унижаться перед ними… – сдавленно фыркнула Нагиса.
– Репутации Совета и так был нанесен серьезный урон, – тихо вставил Кунуги. – Если мы пойдем на сделку с Аояги, то нас и вовсе… перестанут уважать.
– Как вы можете? – не выдержала Нана. Она встряхнула головой так, что непослушный локон вновь выбился из прически. – Как можно думать о репутации, когда страдают дети?! Если есть способ уладить всё мирным путем, то почему не воспользоваться этим? Всё, что от нас требуется – это простить Рицку-куна. Что нам стоит так сделать?!
– Проявлять великодушие к противнику – угодно Богам, верно? – тонко улыбаясь, заметил Ритцу. – А мир между равными не является позором. Можно обставить дело так, чтобы предметом соглашения стали наши украденные документы. Нам возвращают нашу собственность, мы отказываемся от претензий – и все довольны. Чем не выход?
Последние доводы Ритцу-сенсея заставили присутствующих надолго погрузиться в молчание. Ритцу следил за работой мысли, отражавшейся на лицах членов Совета, сдерживая привычную досаду. Дети… Просто дети. Из всей пятерки лишь Нану и Гомон Микадо он был способен воспринимать всерьез. Да и то с некоторыми оговорками…
Впрочем, Ритцу был далеко не уверен, что его задача упростилась бы, выступай он со своей речью перед прежним составом Семи Лун. По-своему прямолинейные и упрямые, они, наследники истинного воинского духа, были незнакомы с теми хитростями, которые обычный человек способен проделать со своей совестью. Поразительно негибкие люди, для которых честь всегда оставалась на первом месте… Временами это вызывало восхищение, но теперь об этом можно было лишь жалеть.
Совершенно несвоевременные сожаления… Особенно сейчас, когда ему скорее следует думать о том, что будет, если глупость, недальновидность и подростковый максимализм возьмут свое и заставят наследников Семи отвергнуть разумный план сенсея из-за вызванной другими причинами, но столь же нелепой гордости.
– Можно задать Вам личный вопрос, Минами-сенсей? – Он очнулся от размышлений, услышав негромкий голос Микадо.
Ритцу оглядел созданный системой «конференц-зал». Чома что-то тихо втолковывала кусающему губы Кунуги… Нана утешала хмурящуюся Нагису… На слова Микадо никто не отреагировал. Должно быть, она настроила систему так, чтобы сделать их разговор приватным. Значит, личный вопрос? Даже любопытно…
– Я слушаю…
– Меня удивляет, что подобный Вам человек так страстно кого-то отстаивает. Агатсума Соби – ваш ученик. Однако многие Ваши выпускники пострадали от его рук в ходе этого конфликта. И все же Вы на его стороне. Можно узнать, почему? В чем Ваш интерес в этом деле? – сделав паузу, глава совета Гомон добавила, подпустив в тон нотку иронии. – Рассчитываю на искренний ответ.
Ритцу невольно усмехнулся. Всё-таки забавная девочка… Но, учитывая обстоятельства, возможно – она заслужила немного искренности с его стороны.
– Судя по всему, Вам отлично известно насколько нечиста моя совесть, Микадо-кун. Вы правы, мой интерес достаточно эгоистичен. Я рассчитываю таким образом исправить ошибку, совершенную много лет назад. Меня устроит, если у моего лучшего ученика, чья судьба мне не безразлична, будет достойная Жертва, которая станет должным образом заботиться о нем.
– Вы говорите о Аояги Рицке?
– Всё верно.
– Хм… – она чуть качнула головой. – Странно, что он смог вызвать в Вас столько доверия. Вас даже не смущает, что у них разные имена…
– Это поправимо. Соби-кун – чистый Боец. В его случае ситуация с именем не безнадежна.
– Полагаете, Ваш ученик способен… на второе рождение?
– Время покажет, – Ритцу подумал, что диалог пора сворачивать. – А будет ли у них это время, зависит от того, что решит Совет.
– И то верно… – кивнув в знак согласия с таким завершением разговора, Гомон Микадо оглядела собравшихся, чтобы удостовериться, что они закончили обсуждение.
– Ну как? Все готовы? Мы можем начинать голосовать?
Ритцу подумал, что в прежний глава Совета отвел бы на размышление не менее суток, чтобы дать возможность каждому из Семи в тишине и уединении обдумать свое решение. Времена и впрямь изменились…
К тому же и Гомон, и остальные были слишком взбудоражены, чтобы брать такой продолжительный тайм-аут. Они не могли больше ждать.
– Хорошо. Итак, у нас есть два варианта выхода из сложившейся ситуации. В первом случае предполагается немедленно устранить Агатсуму Соби и Аояги Рицку, признав существование этой Пары угрозой вне категорий, что автоматически лишает их защиты со стороны Кодекса. Второй, предложенный Минами-сенсеем, вариант предписывает нам вступить в переговоры с противником и предложить ему амнистию в обмен на прекращение конфликта и возврат украденных материалов. Что же… Приступим к голосованию… Кто из уважаемых членов Совета предпочитает первый вариант?
Две руки тотчас поднялись вверх. Ритцу поморщился про себя. Нагиса… Что ж, ничего иного от неё он и не ждал. А вот то, что вторым из проголосовавших станет Чома, оказалось неприятным сюрпризом.
– Ничего личного, сенсей, – девушка насмешливо сморщила нос, без всякого смущения встретив холодный взгляд Ритцу. – Терпеть не могу унижаться. А все эти Ваши разговоры про соглашение между равными – чушь собачья, на мой взгляд.
Понятно. Итого, из пятерых осталось трое. Хотя это еще ни о чем не говорит. Кто-то из оставшихся может отказаться принимать решение, к тому же глава Совета по традиции голосует последним, и его выбор может сместить чашу весов в неблагоприятную для Ритцу сторону.
– Кто из уважаемых членов Совета предпочитает второй вариант?
Рука Наны тотчас же взметнулась верх. Следом медленно и словно неохотно поднялась рука Кунуги. Взгляды всех присутствующих обратились к единственному человеку, который еще не голосовал. Гомон Микадо не торопилась со своим ответом, пристально глядя на Ритцу.
– Значит, великодушие – добродетель, угодная Богам? – тихо и без улыбки повторила она его слова.
И сенсей сразу понял, что за этим последует. Хотя довольно странно было ощущать себя объектом приложения такой вот… добродетели.
– У Вас есть десять дней, Минами-сенсей, – с едва слышным вздохом произнесла Микадо. – Десять дней на то, чтобы осуществить свой план. Делайте, что считаете нужным. Можете действовать от имени Совета Семи… Если по истечении этого срока результатов не будет, либо они будут не такими, как Вы рассчитываете, Совет оставляет за собой право вернуться к первому варианту и привести приговор в исполнение. Всё ли понятно?
– Вполне, – в тон ей ответил Ритцу, – десяти дней достаточно.
– В таком случае, объявляю собрание закрытым. Благодарю вас всех, уважаемые коллеги, за то, что смогли найти время и приняли участие в сегодняшнем обсуждении, – без запинки проговорив эту отточенную годами фразу, Микадо покинула систему. Спустя секунду, Ритцу сделал то же самое.
Он тяжело откинулся в кресле, погружаясь в привычный полумрак кабинета. На излучающем холодный свет экране монитора мигало сообщение о том, что видеоконференция закончена. Он победил… Случившееся с большой натяжкой всё же можно назвать победой. Пусть и с горьковатым привкусом. К тому же эти временные рамки… У Ритцу есть всего десять дней на то, чтобы связаться с Соби-куном и уладить все вопросы. Ничтожный срок для того, чтобы повернуть ситуацию на 180 градусов и остановить этот раскачавшийся до предела маятник.
Одно очевидно – снизить количество потребляемых в сутки сигарет Ритцу не грозит.
===================================
* Кунуги-наки – суффикс «наки» используется для обозначения уважаемых, но уже умерших людей.
Рицка.
На заставке рабочего стола Кацуко-сенсей порхают синие бабочки. Они притягивают взгляд и невольно возвращают к мыслям о Соби. Мы расстались каких-то полчаса назад, после того, как он проводил меня до дверей госпиталя. Я уговорил его не дожидаться меня и сразу отправиться домой. Уверял, что со мной все будет в порядке, что я не нуждаюсь в охраннике. На самом деле мне хотелось побыть в одиночестве. Хоть что-то изменить, даже если это означало после похода к Кацуко-сенсей одному добираться обратно на автобусе. Я понимал, что рискую. Но мне хотелось хотя бы сделать вид будто всего, что творилось в моей жизни последние несколько недель, нет и не было никогда. Я слишком сильно устал. Но не физически, а как-то иначе: душой, разумом – всем своим существом... Осознание этого нахлынуло неожиданно, как если бы на меня обрушилась волна прибоя – закружила, сбила с ног и, откатившись, оставила лежать на песке. Если до этого моя усталость ощущалась как слабое недомогание, вроде простуды, то теперь она заполнила меня целиком. Я понял, что не хочу больше куда-то бежать и с кем-то сражаться. Бешеная гонка, в которую мы с Соби ввязались, и не думала прекращаться. Мы брали противника измором, но куда больше изматывали сами себя. И, казалось, этому не будет конца…
Я ждал, что после нашей битвы с Карателями положение изменится. И Соби был со мной согласен. Он всячески утешал и поддерживал меня, уверял, что реакция Семи Лун не заставит долго ждать, что мы вскоре добьемся своей цели. Близость конца моих каждодневных мучений придавала сил. Однако – время шло, а ничего не менялось. Словно Семь Лун и вовсе не заметили гибели своих лучших Стражей. Словно им все равно. Прошла почти неделя с того кошмарного дня. Мы продолжаем сражаться, а от них до сих пор нет никаких вестей. Так может, Семи Лунам вообще нет дела до того, что происходит? Может, им плевать, и мы зря стараемся?
В общем, всплеск моей надежды окончился обрушением в бездну разочарования.
Я выдохся. Хочется заснуть и не просыпаться никогда.
– Рицка-кун. Ты хорошо себя чувствуешь, ты не заболел?
Приоткрыв глаза, поворачиваю голову, вдруг вспомнив о присутствии в кабинете Кацуко-сенсей. Сидя вполоборота на своем вращающемся стуле, она смотрит на меня со сдержанным беспокойством. Неужели, я выгляжу больным?
– Нет. Спасибо. Я здоров, – вымучиваю улыбку и вновь отворачиваюсь, надеясь, что это последнее, о чем сенсей спросит меня сегодня. Как правило, она не навязывает беседу, если видит, что я не хочу говорить. А сейчас я и правда не хочу...
– Должно быть, опять переусердствовал в школе? Помню, ты говорил, что у тебя очень много дел, – преувеличенно бодро продолжает она, будто не замечая того, что я лежу на диване почти спиной к ней.
– Да. Много, – покорно соглашаюсь с этой версией.
– Тогда, быть может, ты расскажешь, чем так занят в школе дни напролет? Мне же интересно, как дела у моего любимого Рицки-куна.
Если бы разговор велся при помощи SMS, то в конце последней фразы непременно стоял бы смайлик. Я спиной чувствую доброжелательную улыбку Кацуко-сенсей. Доброжелательную, но настойчивую. Похоже, после двадцатиминутного молчания, прерываемого ее короткими вопросами и моими односложными ответами, сенсей всерьез вознамерилась разговорить меня. Этого я и боялся…
Со вздохом сажусь на диване, зажав меж коленей сложенные в замок руки. Улыбка на лице Кацуко-сенсей чуть вздрагивает, но остается на месте. Наверное, она решила до конца выдерживать этот беззаботный, участливый тон. Для моей же пользы разумеется.
Сквозь спадающую на глаза челку разглядываю бледное в неярком свете настольной лампы лицо Кацуко-сенсей. Ее короткую стрижку, добрые глаза. Мы уже так давно знакомы. Настолько давно, что я даже мог бы назвать ее своим другом, если учесть, как много она сделала для меня за все это время. Ее кабинет всегда был для меня убежищем, а она сама – единственным человеком, кому я не стеснялся задавать свои вопросы. Это от Кацуко-сенсей я услышал фразу: «Люди лгут, потому что любят. Потому что боятся расстроить или разочаровать». И впоследствии я не раз вспоминал эти слова, думая о Соби.
Кацуко-сенсей всегда старалась помогать мне во всем. И сейчас я прямо чувствую идущую внутри нее борьбу между нежеланием давить слишком сильно и потребностью узнать причину моего состояния. Мне даже немного жаль ее. Никудышный у нее пациент.
– Простите, сенсей, – вымучиваю неловкую улыбку, – мне не хочется сейчас ни о чем говорить. Совсем…
– Я вижу, – она сочувственно качает головой. – Столько всего свалилось на тебя в последнее время. Должно быть, ты очень расстроен из-за своей мамы.
А. Понятно. Отвожу глаза.
Теперь ясно, почему она взялась так настойчиво расспрашивать меня сегодня. Должно быть, считает своим долгом выяснить, как изменилось мое состояние после маминой попытки убить себя. Я мог бы догадаться сразу.
Впрочем, нет ничего удивительного в том, что она знает об этом. Если уж о случившемся уведомили моего классного руководителя, то уж психотерапевта точно должны были поставить в известность. К тому же, раз этот госпиталь ближе всего к моему дому, то ясно, почему меня отправили на наблюдение именно сюда, и логично, что сюда же привезли мою маму. Ее палата находится в другом крыле, но в каком-то смысле – почти рядом. Хотел бы я знать, что успела услышать Кацуко-сенсей от маминого лечащего врача.
– Со мной… все в порядке. Не надо волноваться.
Слышу ее тихий вздох. Сенсей встает со своего места и присаживается рядом со мной.
– Ты очень умный и проницательный мальчик, Рицка-кун. Ты часто говоришь, что все в порядке. Но мне бы хотелось, чтобы эти слова соответствовали тому, что я вижу.
Зажмурившись, вдруг утыкаюсь лбом ей в плечо. Она тут же обнимает меня рукой за плечи. Прижимается щекой к макушке. Так тепло…
– Ну же. Я ведь твой друг. И я очень хочу помочь тебе. Ты можешь все мне рассказать.
В ее голосе столько ласки и участия, что я не выдерживаю. Позорно хлюпаю носом, прижимаясь ближе. Но говорить что-то я просто не в силах. Я так старательно избегал мыслей о маме все это время. Мне больно думать о ней.
– Я слышала, твое первое посещение закончилось не очень хорошо. Ты навещал свою маму после?
– Нет.
– Почему же, Рицка-кун?
Почему? А разве не ясно?
Высвободившись из рук Кацуко-сенсей, чуть ссутулившись, устраиваюсь возле нее, глядя в сторону.
– Боюсь сделать еще хуже. Она ведь не хочет меня видеть.
Сенсей печально поджимает губы: она расстроена, но не имеет права это показывать. Вновь обращается ко мне с легкой успокаивающей улыбкой.
– А что если твоя мама успела передумать? Судя по отчетам моих коллег-психологов, она очень сожалеет о том, что пыталась сделать. Может быть, вам стоит встретиться еще раз и поговорить?
– Думаете, надо? – горько усмехаюсь. – Если бы она хотела со мной поговорить, то позвонила бы.
Телефонный автомат стоит в холле каждого этажа, в двух десятках метров от маминой палаты… Ничего не стоит дойти до него, чтобы набрать мой номер. Если бы она действительно хотела меня услышать…
– Знаешь, Рицка-кун, бывает так, что, даже раскаявшись, человек боится сделать шаг навстречу примирению. Особенно, когда не надеется, что его простят. Быть может, твоя мама ждет, что ты сделаешь этот шаг сам? Позвонишь или придешь…
Не в силах больше слушать это, вскакиваю на ноги и начинаю беспокойно мерить шагами кабинет. Кацуко-сенсей продолжает смирно сидеть на диване, лишь следя за мной глазами. Я, наконец, останавливаюсь, поворачиваясь к ней.
– А что, если вы ошибаетесь? Вдруг все не так?! – должно быть в моем голосе столько горечи, что сенсей невольно вздрагивает. – Что если мама просто не желает меня видеть?!
– Ты даже не хочешь проверить это, Рицка-кун? – кротко поизносит она. – Вдруг ошибаешься ты?
Истратив весь свой запал, роняю руки. Ушки виснут. Стою, глядя себе под ноги...
И зачем я только позволил втянуть себя в этот разговор?..
– Рицка-кун, – сенсей плавно поднимается с диванчика. Подойдя ближе, заглядывает мне в лицо, – ты ведь помнишь, как радовался, когда у вас все наладилось. Я знаю, как это важно для тебя. Может, стоит хотя бы постараться все исправить.
– Почему стараться должен я? – отворачиваюсь. – Я уже пытался что-то сделать. Только и делаю, что пытаюсь!.. И знаю, чем это заканчивается – она отталкивает меня!
Стою напротив Кацуко-сенсей, пытаясь справиться с предательскими слезами в голосе. Она молчит, отстраненно глядя куда-то поверх моей головы, и не прерывает меня. Хотя мне и самому уже тяжело остановиться.
– Вы говорите, я должен попытаться снова?.. А сколько мне ещё вот так «пытаться»?! Где тот предел, когда можно будет сказать, что я сделал достаточно?! Всё что мог!.. Я же старался!.. Правда, старался!.. Раз у меня до сих пор ничего не вышло, значит ей это не нужно!
– Ты прав. Обычно старается больше тот, кому это нужно сильнее, – едва слышно и словно рассеяно произносит Кацуко-сенсей.
Что? Вскидываю подбородок, удивленный ее странным тоном. Заглядываю в лицо.
– Сенсей?
Будто очнувшись, она смотрит на меня и тут же, смутившись, всплескивает руками.
– Ох, не обращай внимания, – она неловко смеется, – это мысли вслух. Со мной изредка бывает.
Кацуко-сенсей отворачивается, пытаясь взять себя в руки. Отходит к своему стулу и опускается на него. Когда она выпрямляется и поднимает на меня глаза, к ней возвращается прежнее спокойствие и доброжелательность. От так удивившего меня всплеска волнения остается лишь легкий румянец на щеках.
– Присядь, пожалуйста, – просит она тем мягким, теплым тоном, который так обезоруживающе на меня действует. Подойдя к кушетке, плюхаюсь на нее. Выжидающе смотрю на Кацуко-сенсей. Я тоже уже почти спокоен. Странное поведение сенсея сбило весь мой трагический настрой. Даже слегка стыдно за себя. Так что я даже готов выслушать, что она мне скажет. Пусть говорит, раз считает, что так надо…
– Я думаю, ты слишком рано опускаешь руки. Как раз сейчас настал такой момент, когда действительно можно что-то исправить. Понимаешь меня?
Не понимаю. И честно в этом признаюсь, качая головой.
Сенсей чуть вздыхает и терпеливо продолжает, видимо, надеясь во что бы то ни стало добиться от меня этого самого понимания.
– Видишь ли, Рицка-кун. В жизни каждый может совершить ошибку. Может оказаться в сложной ситуации, из которой не так-то легко найти выход самому. И очень важно, чтобы в такой момент тебя поддержали близкие люди…
Недоверчиво хмыкаю:
– Странно. А в прошлый раз вы говорили мне совсем другое.
– То есть? Когда? – она недоумевающе хмурит брови.
– Помните, совсем недавно я рассказывал вам о своем друге? – для ясности пересказываю почти дословно наш Кацуко-сенсей диалог о Соби.
– …он замыкался в себе и фактически отталкивал меня, стоило только заикнуться о его проблемах. И вы сказали, что не нужно вмешиваться, раз он не хочет говорить о них. Но ведь мама вообще не желает со мной разговаривать. Она прогнала меня, когда я пришел ее навестить. Так почему в этот раз я должен вмешаться? Я не понимаю!..
Кацуко-сенсей смотрит на меня с печалью и сожалением. Она не сердится, просто кажется очень расстроенной. И это остужает мой пыл. Выдохнув, потеряно качаю головой:
– Я не понимаю…
– Рицка-кун. Я согласна с тем, что не всегда можно понять, когда стоит вмешиваться, а когда нет. Легко ошибиться. Но я также верю, что не существует безвыходных ситуаций в отношениях между близкими людьми. Всегда есть шанс что-то изменить к лучшему. Сейчас твоя мама переживает сложный этап восстановления. Она совершила ошибку и теперь пытается жить дальше, начать все с начала. Если ты поможешь ей в этом, сделаешь шаг навстречу – то, возможно, у тебя появится шанс все исправить в ваших отношениях. Неужели ты откажешься от такого шанса?
Продолжение в комментариях...
-
-
16.12.2011 в 23:28Я еще долго потом сидел на скамеечке возле больницы, размышляя над тем, что услышал от Кацуко-сенсей. Она была права. Права хотя бы в том, что я не смогу вечно прятаться от своих проблем. Через несколько дней маму выпишут из больницы. Мне придется собрать свои вещи и уехать от Соби. Я должен буду вернуться домой, и нам с мамой вновь предстоит жить вместе. И хотя я не в состоянии представить себе, как это возможно после всего, что случилось, всё равно, день её возвращения из больницы настанет. И я мог бы как-то подготовиться к нему… Попробовать еще раз навестить маму, передать гостинцы или записку, позвонить в приемный покой и попросить, чтобы ее позвали к телефону… Я многое мог бы сделать, чтобы как-то исправить положение, но до сих пор не сделал ничего. Даже сегодня, после приема Кацуко-сенсей, у меня был прекрасный шанс навестить маму. Как раз наступило время для посещений, и, чтобы попасть в мамину палату, достаточно было пройти в другое крыло больницы и подняться на нужный этаж. Однако, когда я уже почти решился на это, ноги будто сами вынесли меня на лестницу – я торопливо спустился в приемную и удрал. Да, именно так – сбежал. Трус…
Понурившись, сижу теперь на скамейке, разглядывая мелкие трещинки и бугорки на асфальте. Мимо проходят люди, спешат к больничному крыльцу – должно быть, приехали проведать кого-то из родственников или друзей. По дорожкам мимо ухоженных деревьев, неспешно прохаживаются группы людей. Тех, кого пришли навестить, легко можно узнать по счастливому оживлению на лицах. Пойду я отсюда. А то мне скоро станет совсем паршиво.
Поднимаюсь и только забрасываю рюкзак на плечо, как на груди под школьной рубашкой вздрагивает мобильник. В последнее время, я все чаще ставлю его на вибро-вызов, чтобы звонок не застиг меня в каком-нибудь неподходящем месте. Например, в школе во время урока. Каждый день с момента гибели Карателей я жду новостей или хотя бы появления признаков того, что все вот-вот изменится. И потому делаю всякие нелепые вещи, вроде переключений в настройках телефона, словно это может приманить перемены, о которых я так мечтаю.
И, тем не менее, звонок застает меня врасплох. Едва не подпрыгиваю на месте, ощутив зудящую дрожь под рубашкой. Нащупав рукой мобильник, замираю парализованный пугающей мыслью: а вдруг это мама? Еще полчаса назад в разговоре с Кацуко-сенсей я оправдывал свое бездействие тем, что мама ни разу мне не позвонила. И вот, она, наконец, решилась на это, а я… А я совершенно не готов с ней разговаривать! Выхватываю из-за пазухи телефон и с замиранием сердца гляжу на экран. Нет, это всего лишь Кио. Шумно перевожу дыхание, стыдясь нахлынувшего облегчения. От того, насколько я рад, что это не мама, даже противно делается. Как есть трус…
– Привет, Рит-тян. Ты занят? Не мешаю? – бодрый говорок Кио в трубке мобильного телефона помогает слегка встряхнуться. Хватит об этом думать. Хватит…
– Нет, в общем-то… А что ты хотел? – закинув сумку на плечо, бреду к воротам госпиталя, за которыми шумит улица и снуют в обе стороны машины. Пора возвращаться домой.
– Да у меня к тебе вопрос один. Ты не знаешь, где Со-тян?
– Как, где? – от удивления слегка замедляю шаги. – Дома должен быть. А что?
– Дома? Он что, болеет?
– Да нет же… Соби здоров. А в чем дело, Кио? – предчувствуя неладное, перебираю в уме варианты того, что за время моего отсутствия могло стрястись с Соби. Хотя, если бы что-то случилось, я бы почувствовал.
– Здоров, говоришь? – Кио кисло хмыкает. – Во дает! Слушай, Рит-тян, когда увидишь его, спроси… нет, лучше передай, что если он не прекратит прогуливать занятия, то у него начнутся крупные проблемы! Собственно, они уже начались. Преподаватели недовольны…
– Стой, погоди, Кио, – от неожиданности даже не могу сразу сформулировать свой вопрос. – Соби пропускает занятия?
– Пропускает? Да он не появлялся в Университете добрых две недели! Я уж и не вспомню точно, когда в последний раз его там видел! Который день звоню ему, но он не берет трубку. Знает, подлец, что будет, стоит мне только до него добраться! И дома его нет. Раз пять заходил уже, никто дверь не открывает…
Ну, почему Соби в течение дня нет дома, я и сам могу сказать. Очень часто мы возвращаемся с нашей «охоты» довольно поздно. А вот где его носит по утрам?.. Хороший вопрос.
– Я понял, Кио, – сдавленно отвечаю я, прерывая поток возмущенных словоизлияний, доносящихся из трубки. – Как только увижу Соби, все ему передам.
– Да уж, передай, – ворчит Кайдо, – а то я уже отчаялся как-то с ним связаться, пришлось тебе звонить. Соби и раньше, бывало, исчезал на несколько дней, но чтобы вот так надолго – это впервые. И прямо перед сессией! У него долгов по эскизам, как народу в час пик в подземке! Если он не сдаст хотя бы необходимый минимум, то завалит все к… сам знаешь, чьей матери и слетит со стипендии. В общем, зол я на него… На вас обоих.
И на меня тоже? Приехали…
– А я-то в чем виноват!?
– Помнишь наш разговор? Я же оставил тебя приглядывать за Со-тяном! Стоило расслабиться, и – на тебе!
– А. Понятно, – пинком отправляю подвернувшийся под носок ботинка камень в сторону высокой узорчатой ограды госпиталя.
– Впрочем, я вижу – ты был не в курсе.
– Угу. Я ничего не знал.
– Не удивительно. Со-тян – очень скрытен.
Нет, он не просто скрытен, он… Он!.. Слов у меня нет…
– В общем, все с вами ясно. А у тебя-то самого как дела? Ты прости, я не спросил даже…
– Я в порядке.
Подхожу к остановке, и одновременно к ней подкатывает переполненный автобус. Хороший повод закончить разговор с Кио – после всего, что я услышал, болтать на тему «как дела?» я уже не в состоянии. Бестолково прощаюсь под шипение открывающихся дверей:
– Кио, ты извини. Я в транспорт сажусь и…
– А-а, ну ладно тогда. До встречи. Береги себя.
– Угу, спасибо, Увидимся, Кио.
Запрыгиваю на подножку, дверь за мной закрывается. Захлопываю телефон и сжимаю его в руке, невольно переводя дыхание. Оглядываюсь.
В салоне автобуса и впрямь довольно людно, в это время многие возвращаются домой с работы. Стараясь не толкать никого, пробираюсь к окну и прислоняюсь к нему лбом, глядя, как в сиреневых сумерках проносятся мимо дома и деревья. В голове полнейший беспорядок. Надо хоть немного собраться с мыслями… Переварить… новости... И понять, что с ними делать.
Меня достали тайны. И недоговорки… Каждый раз, когда мне кажется, что лимит секретов, которые есть у Соби, исчерпан, всплывает что-нибудь еще! Сколько можно-то?! Я уже смирился с тем, что все разговоры о Сеймее и Семи Лунах – это табу. Все сведения, какие удалось собрать, я получил из других источников. Всё, что мне уже известно, Соби обсуждает спокойно. Словно сам факт, что эти знания получены не от него, снимает прежние ограничения. Однако в разговоре со мной он может неожиданно заткнуться, будто почувствовав невидимую грань, и сменить тему. Самое противное: я никогда не могу понять, что из сказанного мной показалось ему опасным. Это как блуждать по лабиринту без карты. И с завязанными глазами!.. Слишком много углов, неожиданных тупиков и поворотов. Я устал слепо идти вот так – натыкаясь на стены!
Недавно, буквально на ощупь, я обнаружил у Соби еще одну тайну, как-то связнную с тем, почему он был так холоден со мной какое-то время назад. Но тогда я отступился, не стал давить, тем более что отношения постепенно наладились. Но во всем этом по-прежнему остается слишком много непонятного. Почему он не может об этом говорить? Почему он вообще так отдалился от меня тогда, если раньше все было так хорошо?
Хорошо… Настолько, что больно вспоминать об этом. А он? Не вспоминает? Например о том, что делал той ночью, когда я признался ему… Когда сказал, что люблю… И о том, что было следующим утром… Мне это так понравилось. Было настолько здорово и приятно. Хотелось бы сделать так еще раз. А ему… больше не хочется? Не может же такое просто разонравиться… Или может?..
Черт… Тихонько ударяю ладонью по стеклу. Это тема, на которую мне никогда не удавалось думать связно. Мысли будто сами себя стесняются.
Но если с моим отношением к Соби все понятно, то его отношение ко мне я совсем перестал понимать. Как за спасательный круг держусь за свою веру в то, что он меня любит. Стоит хоть на миг усомниться, и все эти нелепости, отговорки и маневры вокруг кровати по вечерам перестают казаться чем-то незначительным. Может, мне только кажется, что все наладилось? Может, это не так? Может, он только делает вид, что все по-прежнему, а на самом деле… не любит… меня… больше?..
Не любит… Всего два слова, но от них холодеет все внутри. Становится так больно, грудь будто сдавливает чем-то тяжелым – не вдохнуть, не выдохнуть.
Нет, быть такого не может… Я просто чокнулся, если заподозрил Соби в чем-то подобном. Или нет, я скорее чокнусь, если поверю в свои подозрения. Но как тогда объяснить все то, что творится с нами последние несколько недель?! Соби, это ты во всем виноват! Нельзя же так надо мной издеваться! Как ты мог допустить, чтобы я начал сомневаться в тебе!?
Мне стыдно за свои подозрения… И страшно оттого, что они настолько реальны! Ведь он снова начал лгать мне! Если он способен соврать, чем занимается, пока я не вижу, то что ему стоит притворяться и во всем остальном? Звонок от Кио будто переполнил чашу той лжи, которую я был способен выпить и не захлебнуться. Какую мог вынести… Я больше не знаю, где правда…
Но я узнаю!
Скрипнув зубами, отворачиваюсь от окна, за которым мелькают знакомые улицы, и проталкиваюсь к выходу из автобуса. От следующей остановки до дома Соби – пять минут пешком.
Я узнаю. Ты мне все расскажешь, Соби. И почему ведешь себя так странно со мной. И почему забросил учебу. Если все мои опасения – полная чушь, то что мешает тебе относиться ко мне, как прежде? И чем ты, черт возьми, занимаешься, в то время как продолжаешь кормить меня байками о своей напряженной подготовке к сессии?!
Ты мне расскажешь! Потому что я так больше жить… не могу.
-
-
16.12.2011 в 23:29Осторожно снимаю рамку с холстом с мольберта и отношу к дальней стене, прислоняю к ней, оставляя в покое – рисунок должен высохнуть. Остановившись перед картиной, критически осматриваю ее.
Небрежно… И этот этюд едва ли порадует моих университетских наставников. Я опаздываю со сдачей работ. Слишком тороплюсь, чтобы закончить в срок все, что требуется по учебной программе. Это чувствуется в каждой детали… В недостаточно продуманной композиции, поверхностном исполнении… Но самое печальное: в моих последних картинах отсутствуют мысль и чувство – они напоминают большие почтовые открытки с бессмысленными пейзажами и букетами цветов. Ни формы, ни содержания.
Ну что же, в ближайшую неделю мне нужно закончить, как минимум, пять работ. Сомневаюсь, что при моем нынешнем подходе к делу они будут удачнее, чем эта.
Подавив в себе сожаления, беру стоящую рядом подготовленную заранее рамку и отношу ее к мольберту. Закрепляю, гляжу на натянутый поверх фанерной основы чистый лист, размышляя, что на нем изобразить. В моих мыслях на ровной безликой плоскости проступают крутые склоны обрыва и бурлящий на дне поток воды. Косые струи ливня секут пенящуюся под ударами водную гладь, делая её матовой, шершавой. Очертания моста темной размытой аркой плывут в туманном, пропитанном дождем воздухе, соприкасаясь с краями обрыва. Деревянный настил, перила и столбы с драконьими головами окружены дымчатой короной из брызг. А под одной из опор моста теплится крохотный огонек костра. Там, в глубине из темных полутонов прячутся от ненастья две продрогшие фигуры. Сплетаясь в объятиях, дарят друг другу свое тепло. И мир вокруг замирает… Я бы мог изобразить это… Отдать холсту всю свою печаль, всю тоску по тем невозможно прекрасным и таким далеким дням. Но, чтобы сделать подобное не хватит одного-двух вечеров, которые я вправе на это отвести.
Слегка вздохнув, принимаюсь за работу. Под кистью рождается очередная вариация на тему ветвей деревьев, цветов и птичьих гнезд. Подобные пасторальные сюжеты я способен рисовать с закрытыми глазами. И что важнее – довольно быстро. Очертания моста гаснут перед глазами, смолкает шум дождя – мое видение уходит, опускаясь в недра памяти.
Забавно… Пожалуй, только сейчас я в полной мере осознал, как был счастлив все последние месяцы вплоть до возвращения Сеймея. Неведение позволило нам с Рицкой подойти друг к другу так близко, как я не смел и мечтать. Прозрение стерло иллюзию моей свободы. Откровения Акаме сделали пребывание в цепях служения Сеймею невыносимым. Жажду узника, страдающего без воды, в то время как под окнами его темницы звенит хрустальный ручей, не сравнить с моей жаждой. Пока я верил, что Рицка для меня потерян, смириться с судьбой было проще, а теперь… Теперь каждодневные встречи с Сеймеем всё острее напоминают мне, для чего я создан. Ни он, ни Акаме больше не возвращаются к сказанному в тот день, вместо этого все доступное мне свободное время Сеймей заполняет изматывающими, беспросветными тренировками. Он требует почти невозможного, заставляет выворачиваться наизнанку, сковывая нас троих воедино, и под натиском его воли реальность становится все более беспорядочной и зыбкой. Сознание будто треснуло – раскололось надвое. Мое естество Бойца прогибается, не выдерживая такого напора, а другая часть с горькой обреченностью наблюдает за этим падением, не в силах его остановить. Не в силах и не вправе… Сопротивление воле хозяина недостойно Бойца. Невыполнение приказа и утрата чести – суть одно и то же. Без конца напоминая об этих истинах, Сеймей постепенно обрубает все нити, тянущиеся к Рицке. И чем дальше, тем больше мое сопротивление становится бессмысленным для меня самого. Еще немного – и я поверю в слова Сеймея о том, что он делает всё это ради моего же блага. У Бойца не может быть двух Жертв. Моя связь с Рицкой не имеет будущего. И если я отрекусь от всего, что нас соединяет, отказаться от него будет легче. Не так чудовищно больно… Мое нелепое сердце беснуется и плачет, но когда придет время, я сумею обуздать его. Этого и хочет Сеймей…
За стеной, на лестнице слышны тихие, усталые шаги. Кисть в моих пальцах замирает. Я прислушиваюсь к тому, как Рицка возится за дверью, как шуршат складки его легкой курточки. Он ищет в кармане ключи от моего дома. Наконец раздается тихий звон и скрежет металла о металл. Ключ поворачивается в замке. Рицка выныривает из-за двери, прикрывает ее за собой. Присаживается на корточки, развязывая шнурки на кедах.
– Привет, Соби, – угрюмо произносит он, явно думая о чем-то своем.
– Здравствуй, – отложив кисть на подставку, с улыбкой наблюдаю за ним.
Вот он вешает верхнюю одежду в шкаф. Идет мыть руки – струи воды звонко стучат о днище металлической раковины. Вытирает лицо, отчего темные Ушки смешно покачиваются…
– Соби, я голоден как демон, – без предисловий заявляет он. – У нас есть что-нибудь?..
– Разве было когда-то, чтобы я не мог тебя ничем порадовать? Всё горячее.
Молча повесив полотенце на крючок, Рицка подходит к плите и небрежно приоткрывает крышки стоящей на ней кастрюлек, выпуская на волю томящиеся внутри аппетитные запахи. Найдя то, что ему по душе, он тянется за тарелкой. Деловито орудует в кастрюльке шумовкой, вытаскивая приглянувшиеся ему кусочки рагу. Улыбнувшись, возвращаюсь к своему этюду. Мне нравится, что Рицка чувствует себя здесь так свободно. По-хозяйски распоряжается вещами. Это создает иллюзию неизменности наших отношений, будто мы живем вместе под одной крышей уже много лет. Мечта, с которой не хочется расставаться.
Забрав тарелку, Рицка шлепает босиком к кровати. Презрев стол или решив не тратить время на то, чтобы его раскладывать, устраивается прямо на полу, поджав под себя ноги. Тарелку он держит на весу и так яростно орудует в ней палочками, что видно, насколько он проголодался.
-
-
16.12.2011 в 23:30– Спасибо, – отвечаю, не отрываясь от работы. – Я смотрю, твой поход к психологу прошел удачно. Ты в хорошем настроении.
– Не сказал бы. Скорее – в боевом! – немного странно хмыкает Рицка, бросая на меня острый взгляд из-под длинной челки. – Интересный получился вечер.
– И о чем же вы разговаривали?
– О маме. Кацуко-сенсей считает, что я должен попытаться еще раз сделать шаг к примирению.
– А ты? Ты с этим не согласен?
– Не знаю, – он отводит глаза. – Мне кажется, ничего из этого не выйдет.
Подойдя к нему, забираю опустевшую тарелку и отношу ее в мойку. Включаю воду.
– В любом случае, пытаться или нет – решать только тебе.
Вода стекает по фарфоровым бокам посуды, я намыливаю тарелку губкой. Рицка сидит за моей спиной и молчит, но я чувствую, как его взгляд сверлит мою спину.
– Знаешь, она еще сказала одну вещь про маму. Иногда человек не в состоянии себе помочь. Не может справиться с какой-то проблемой, и тогда нужно ему в этом поспособствовать, сделать шаг навстречу. Что ты про это думаешь?
Поставив посуду в сушилку, вытираю руки полотенцем и оборачиваюсь к Рицке. Он сидит на кровати, опершись ладонями о покрывало, и с напряженным вниманием ждет, что я скажу.
– Любопытное мнение.
– И все? – Рицка приподнимает брови, поворачиваясь следом за мной, пока я иду к мольберту. – Разве это ответ?
Взяв кисть, чуть хмурюсь.
– Рицка, если я скажу, что на самом деле думаю, тебе это может не понравиться. Так что лучше спросить кого-нибудь другого.
– Но мне интересно именно твое мнение! – с нажимом произносит он. – Кого еще мне спрашивать?
Слегка вздыхаю.
– Ну что ж. На мой взгляд, человек, не способный справиться со своими личными проблемами, не стоит того, чтобы другие тратили на него время и силы.
– Ух, ты… Жестоко, – Рицка криво улыбается.
– Может быть, – чуть пожимаю плечами. – Именно поэтому я и не хотел отвечать, если учесть что речь идет о твоей матери.
– А если бы речь шла о тебе? – в глазах Рицки появляется какой-то странный блеск. – Если бы ты вдруг попал в такую ситуацию?
– В ситуацию, когда не смог бы справиться с какой-то личной проблемой? – лукаво кошусь на него. Рицка чуть сглатывает и кивает.
– Если допустить, что это возможно, то в первую очередь я не стал бы никого в это посвящать.
– Даже меня? – хмуро интересуется он, и я чуть поджимаю губы. Разговор перестает казаться мне безобидным
– Даже тебя, Рицка.
Отчасти я солгал сейчас. Я прекрасно помню тот вечер в парке, когда для меня стало невозможным скрывать от Рицки, что его тревоги обо мне обоснованы. С моей стороны это было слабостью, но ему она принесла облегчение, и поэтому я ни о чем не жалел впоследствии. Не жалел до настоящего момента – пока мы вдруг не оказались слишком близки к тому, чтобы вновь вернуться к этой теме.
Задумчиво-мрачный вид Рицки не сулит ничего хорошего. Он будто решается на какой-то неприятный разговор.
– Ладно, не будем про это, – он отворачивается. – Давай про что-нибудь другое поговорим. Например, как у тебя с учебой дела? Что в Университете?
Прикусив губу, внимательно разглядываю его, пытаясь понять, чем может быть вызвано такое странное поведение. Рицка не умеет притворяться. Все его переживания обычно – как на ладони. Сказать, что беспечность в его голосе выглядит нарочитой – значит, ничего не сказать.
– Все так же… Мало что изменилось.
Он сосредоточенно кивает, а потом вдруг через силу усмехается.
– Кио, наверное, как всегда тебе прохода не дает?
– Мы стали реже общаться в последнее время, – уклончиво отвечаю я, пристально наблюдая за любым проявлением эмоций на его лице. Что-то с ним явно не так, но что?..
Рицка встает с кровати и подходит к картине, которую я недавно закончил.
– Красивые цветы, – произносит он тоном, каким обычно говорят: «бывало и лучше».
Вздохнув, откладываю кисть. Подхожу к нему сзади и осторожно обнимаю за плечи. Наклонившись, заглядываю в лицо…
– Тебе не нравится, – спокойно констатирую я.
Рицка молчит, но по чуть нахмуренным бровям понимаю, что не ошибся: ему не понравилось. Впрочем, этого следовало ожидать.
– Ты скоро станешь настоящим критиком, Рицка, – пытаюсь смягчить разговор шуткой, но он не поддается на уловку.
– Я часто смотрю, как ты рисуешь, так что мне видно, когда ты спешишь и халтуришь, а когда – нет.
– По-твоему, я часто халтурю?
Он чуть качает головой:
– Нет. Раньше такого не было.
Выдохнув, он резко оборачивается.
– Знаешь, мне Кио звонил.
Рицка переводит дух, будто не решаясь продолжить. Но мне и этого хватает. Смутная тревога, неприятным холодком кольнувшая сердце, крепнет и перерастает в уверенность…
– И что же он сказал?
– Ты уже больше двух недель не появлялся в Университете, – Рицка наконец поднимает на меня ставший очень серьезным взгляд. – Где тебя носит, Соби?
На миг задерживаю дыхание. Всё как я и опасался. Мне пришлось на время прекратить все контакты с Кио, чтобы тот не начал расспрашивать при Рицке о моих отлучках. Следовало догадаться, что эти двое давно могли обменяться номерами телефонов. Естественно, что Кио, отчаявшись добраться до меня, в конце концов позвонил Рицке.
– Чего молчишь? – он хмурится, сверля меня глазами. – Я же спросил, почему ты не ходишь на учебу? Чем ты занимаешься по утрам? И почему ты каждый раз делаешь вид, что собираешься в Университет, если там даже не появляешься? Что происходит, Соби?!
– Ничего особенного, – приходится призвать на помощь всю свою выдержку, чтобы сохранить безмятежный вид. – Тебе не стоит об этом беспокоиться, Рицка.
– Это не ответ, – он уворачивается от моей руки, не позволяя погладить его по Ушкам.
Чуть вздохнув, опускаю руку. Само собой он прав. Это не ответ. Но что я могу ему сказать? Солгать проще всего. Я без проблем могу выдать экспромтом с полдесятка версий, объясняющих мои утренние отлучки, и каждая будет звучать вполне правдоподобно. Эта убедительная ложь заставит Рицку ощутить всю нелепость допроса. Ему станет стыдно, он начнет извиняться за то, что напрасно оскорбил меня своей подозрительностью. И в итоге я останусь победителем в схватке, в которой побеждать не хочу.
– Соби, ты слышишь меня? Я задал тебе несколько простых вопросов. Ты можешь ответить?
– Нет, – отвернувшись, ухожу обратно к мольберту.
– Что значит – «нет»? – Рицка чуть растерянно смотрит мне в спину. – Тебе нечего сказать?
– Именно так, – подняв глаза на холст, беру в руки кисть. – И я не хочу об этом говорить.
– Или не можешь? – отрывисто произносит он.
– Так ли это важно, Рицка?
– Еще как важно! В прошлый раз ты признался, что с тобой происходит что-то, о чем я не знаю. Думаешь, я не чувствую изменений? Ты все время что-то творишь за моей спиной. Молчишь. Скрытничаешь. Ведешь себя так, будто все, связанное с тобой, меня вообще не касается!
Выплескивая в словах свое волнение, Рицка беспокойно кружит по комнате, но затем резко останавливается.
– Значит, не скажешь, да? Тогда я сам все узнаю!
-
-
16.12.2011 в 23:33– Что ты делаешь? – чуть нахмурившись, интересуюсь я.
– Ищу зацепки. Как в кино, знаешь? – зло огрызается Рицка, обшаривая боковые кармашки. Не найдя ничего необычного, отбрасывает сумку в сторону и распахивает створки шкафа.
– Рицка, это глупо.
– Не глупее чем видеть, что ты чихать хотел на меня и мои вопросы.
Звонко звякают вешалки. Он начинает обыскивать карманы одежды.
– Там ничего нет, – устало тянусь за пачкой сигарет.
– Тогда, может, подскажешь, где искать? – огрызается он через плечо.
Покачав головой, прикуриваю сигарету, наблюдая, как Рицка со злой торопливостью обыскивает карманы верхней одежды, брюк и рубашек. Происходящее нравится мне все меньше и меньше, но когда Рицка в таком настроении, его едва ли можно утихомирить.
Обыск шкафа, как и ожидалось, результатов не приносит. Шумно захлопнув створки, он разворачивается и идет обратно. Остановившись рядом, требовательно протягивает руку.
– Дай свой телефон!
Несколько мгновений гляжу на него. Темные волосы встрепаны, глаза мрачно горят. Рот сжат в узкую, упрямую полоску. Рицка так упрям. Он не желает отступаться. Уж лучше бы я солгал ему.
Запустив руку в карман джинсов, вытаскиваю сотовый и протягиваю Рицке. Выхватив мобильный из моей руки, он начинает поспешно нажимать на кнопки, просматривая списки вызовов, мейлы и смс-ки.
Это бесполезно. Любая информация о Сеймее, все звонки и сообщения сразу же мной стираются. Никаких следов…
Затянувшись, наблюдаю, как Рицка, все больше досадуя, яростно жмет на кнопки, явно разочарованный содержимым моего телефона.
Наконец он сдается. Рука с телефоном падает вдоль тела. Он роняет голову, челка закрывает глаза.
Затушив сигарету в стоящей рядом на столике пепельнице, осторожно приближаюсь нему.
– Быть может, хватит? – мягко спрашиваю я, привлекая Рицку к себе. – Ты обыскал почти весь дом. Осталось заглянуть только под кровать и в обувные коробки.
– Мне совсем не смешно, Соби, – он исступленно встряхивает головой, а затем утыкается лбом мне в грудь.
– Почему ты так со мной поступаешь? Ты говорил, что я твоя Жертва, что ты меня любишь. Я верил, знал, что это так. И все было хорошо. Вот уж не думал, что однажды начну, как раньше, во всем сомневаться... Думаешь, я не вижу, как ты пытаешь отдалиться?.. Раньше ты всегда обнимал меня во сне, а теперь стараешься лечь подальше, чтобы лишний раз не прикасаться. Ты устал от меня, Соби? Может, я тебе больше не нужен?
Это уже серьезно. Это…
– О чем ты говоришь? – осторожно приподнимаю ладонями его подбородок. Все больше волнуясь, заглядываю в лицо. – Я люблю тебя. Так же как раньше.
– Тогда почему ты так себя ведешь, Соби?! – почти срывается он. Отскакивает назад, сжимая в кулачки маленькие ладони.
– Ты хоть представляешь себе, как это тяжело каждый день надеяться, что все, наконец, наладится? И видеть, что становится только хуже!
Отвернувшись, прикрываю глаза. Будь ты проклят, Сеймей… Все, что творится сейчас с Рицкой, происходит по моей вине. Но если бы я только мог действовать иначе…
Резкий рывок за руку заставляет меня очнуться и распахнуть глаза. Крепко взяв за запястье, Рицка тянет меня за собой. Тащит в сторону кровати. Прежде чем я до конца понимаю, зачем, он коротко и жестко приказывает:
– Сядь!
Не подчиниться подобному тону невозможно. Тело само выполняет приказ. Ноги подгибаются, я подаю на кровать, а Рицка тут же взбирается мне на колени. Усаживается верхом и прижимается всем телом, крепко-крепко. Его близость словно парализует… Сердце взрывается бешеным ритмом. Он утыкается носом мне в щеку, обхватывает руками и замирает. Мы оба замираем, затаив дыхание.
Ошеломление, растерянность…
– Рицка… Что ты?.. – Отпрянув, он встряхивает головой и прижимает ладонь к моим губам, не позволяя договорить. Поднимает взгляд – его лицо рдеет краской, губы жестоко прикушены, а в глазах такое отчаяние, какого я ни разу не видел.
Ладони Рицки быстро ложится на ворот рубашки, нервно дергают его, расстегивая, почти выдирая из петель пуговицы. Перехватываю его руки, но они ускользают. Рицка распахивает полы моей рубашки. Вновь обнимает, дрожащие пальцы зарываются в мои волосы. Он льнет ко мне – его трепет, ощутимый даже сквозь ткань футболки, рождает внутри томительный жар. Губы робко тянутся к моим, и будто сам воздух сгущается, сплетаясь в кокон притяжения. Я не могу… Я… Рицка…
Качнувшись навстречу, целую его, сжав в объятиях.
Боги, как хорошо! Как сладко… Эти губы, этот запах…
Я так давно не прикасался к нему…
Так скучал…
Его близость – это безумие… Настоящее безумие… Мысли, как жалкие щепки, кружатся и тонут в водовороте ощущений. Я вновь схожу с ума…
Ладони сами проникают под футболку, исступлённо гладят худенькую спину, острые лопатки, и кожа под моими руками такая горячая и нежная…
Рицка дрожит, всхлипывает тихонько и прижимается всё теснее… Он уже почти ничего не соображает, а я… Еще немного и я окончательно забудусь. Сорвусь…
Любимый мой! Желанный мой… Как много бы я отдал, чтобы дать тебе всё, что ты хочешь… Чтобы позволить всё, что ты хочешь…
Но я… не могу…
Стискиваю его в объятиях, целую всё глубже – почти терзаю губы. Он вздрагивает, но не разжимает руки, позволяя мне эту отчаянную жестокость. Отчаянный мой… Ему больно, мне – тоже. Боль скручивается внутри в тугой узел – не физическая, другая… Боль выворачивает мою душу наизнанку… Я не должен! У меня приказ… Рицка…
Резко, почти грубо, отрываю его от себя, едва не бросаю рядом на постель, а сам – бросаюсь прочь. Меня ведет, шатает и трясет, как в лихорадке. Ничего не видя перед собой, натыкаюсь на стену и хватаюсь за нее, чтобы только не сползти на пол.
Я предатель… И страшно даже оборачиваться. Но я все равно делаю это, глядя на оставленную мной постель. Рицка лежит на ней – без движения, словно сломанная кукла. Словно выброшенное на берег беспозвоночное, не способное даже пошевелиться. Лежит и тяжело дышит. И смотрит на меня своими огромными темными глазами, совершенно пустыми сейчас.
– Значит, это правда, Соби? – тихо и хрипло произносит он. – Я тебе больше… не нужен, да?
И мне хочется закрыть лицо руками и застонать…
Боги, ну как… Как!.. можно было такое подумать?!
Он же чувствовал, что со мной творилось! Он же видит, как мне плохо сейчас!..
Хотя нет, Рицка не видит… Он ничего не видит и не слышит. И это не его вина.
– Это не так. Не так!.. Я… – беспомощно умолкаю, умоляюще глядя на него… Что я могу сделать? Что я могу?!..
– Тогда почему… – он приподнимается на постели – движения неловкие, скомканные – он явно не в себе, и у меня обрывается сердце, тяжело грохочет под ребрами… Горло пережимается так, что трудно дышать…
– Почему ты так со мной, Соби?.. – Рицка, наконец, садится на кровати, горбится и вздрагивает, но не плачет. Лучше бы он плакал, чем сидел, глядя на меня этими пустыми бездонными глазами и ожидая ответа… Я не в силах выносить этот взгляд…
Отворачиваюсь, уткнувшись лбом в стену.
– Прости меня… Рицка. Я не могу…
– Не можешь или не хочешь?
– Не могу… – хрипло выдыхаю я, закрывая глаза.
-
-
16.12.2011 в 23:34– Скажи хоть, почему не можешь? – едва слышно доносится из-за моей спины. И я почти смеюсь. Так горько…
– Этого я тоже не могу сказать…
Я слышу тихий вздох. Затем шелест покрывала и неровный шорох шагов по дощатому полу.
Неловко оборачиваюсь, привалившись плечом к стене.
Рицка стоит возле холодильника и механически перебирает его содержимое, словно лишь затем, чтобы чем-то занять руки. Есть у него такая привычка – когда Рицка на грани срыва, ему нужно что-то говорить, что-нибудь делать… Не важно что, лишь бы было какое-то движение, которое позволит ему удержаться на краю.
Вот и сейчас, наклонившись, он бессистемно переставляет с места на место пластиковые контейнеры. Затем вытаскивает пакет с соком и, захлопнув дверцу холодильника, оборачивается ко мне. Его плечи всё еще подрагивают от напряжения, но глаза смотрят в упор.
– Соби, а если… если бы ты разлюбил меня… Если бы больше не хотел… меня трогать… ты бы сказал?
– Рицка, я не могу разлюбить тебя, это невозможно, – потеряно говорю. И это правда. Пусть она и жалко звучит.
– Я сказал, если!.. – от волнения он едва не срывается на крик. – Если бы разлюбил!.. Ты бы сказал мне?..
– Да, – отвечаю без колебаний, – я бы не стал скрывать…
– Понятно, – он медленно кивает, машинальным жестом свинчивает крышку сока и так же бездумно делает глоток. Но в его взгляде, обращенном на меня, что-то меняется, словно я только что сказал нечто очень важное для него. Вот только я сейчас не способен понять, что именно.
Рицка идет обратно к кровати и угрюмо шлепается на нее. Опершись локтями о колени, перекатывает в ладонях пакет с соком. Уставившись в пол, думает о чем-то. Но, по крайней мере, он не сердится. И я постепенно успокаиваюсь. Желание уже схлынуло – еще минуту назад мне было так худо, что я и думать о нем забыл. Устало привалившись плечом к стене, я гляжу на Рицку и жду своего приговора. Должен же он, в конце концов, перестать молчать…
– Ну что, давай подведем итоги… эксперимента, – Рицка как-то жалобно то ли всхлипывает, то ли усмехается, почти истерически, и я понимаю, что он вовсе не так спокоен, как кажется. Сглотнув, он с трудом переводит дыхание, чтобы продолжить говорить.
– Итак, что мы имеем, Соби. Ты снова лжешь мне, пропадаешь неизвестно где. Отказываешься отвечать на мои вопросы и не можешь до меня дотрагиваться. Выглядит так, словно тебе запретили…
Он поворачивает голову и напряженно смотрит на меня, ожидая реакции. Я не сразу осознаю, о чем он говорит. Но когда до меня доходит смысл его слов, они изумляют настолько, что я на миг теряю дар речи. Я ждал чего угодно: обвинений, упреков… Того, что он не захочет меня больше видеть… И теперь едва верю в то, что слышу. На смену растерянности приходит облегчение и какой-то тихий щемящий восторг.
Рицка…
– Временами ты бываешь фантастически логичен, – гляжу на него с благодарностью. Почти с обожанием… Едва ли кто-то на его месте смог бы подняться выше обиды и гнева ради того, чтобы понять… Чтобы утолить куда большую жажду…
Насколько же сильной она должна быть, Рицка?
– Это значит, что я прав? – он не спускает с меня глаз.
Молчу. Я не имею права говорить. Но уверен – он догадается, что и это тоже ответ.
– Я прав… – он действительно понимает. – Тебе запретили… Кто, Соби?
Молчу.
– Понятно. Зайдем с другой стороны…
Он поднимается на ноги и начинает вышагивать вперед-назад мимо меня. Я только слежу за ним, скрестив руки на груди, и жду… Страх и отчаяние, чуть не раздавившие меня минуту назад, испарились. Остались лишь удивленное восхищение, признательность и какая-то болезненная легкость… Я спокоен и собран, как перед схваткой. И я жду…
Думай, Рицка. Уверен, ты найдешь, как решить эту задачу.
Он резко останавливается, поворачиваясь ко мне.
– Хорошо. Теперь вот что... Сколько человек имеют право тебе приказывать? Это безопасный вопрос. Я не прошу тебя называть имен. Я и Сеймей. Кто-нибудь еще имеет право тебе что-то запрещать? Ты стал бы повиноваться кому-то еще?
– Нет.
– Вот как. Но я точно тебе такого не приказывал. Значит, это был…
Рицка осекается. Потрясенно смотрит на меня. Затем озвучивает вслух только что посетившую его мысль. И судя по голосу, она кажется ему сумасшедшей…
– Соби… Сеймей жив?
Вот он и вычислил меня.
– Нет.
– Ты ведь лжешь сейчас, Соби.
– Нет, Рицка. Я тебе не лгу.
– Понятно, – вглядываясь в мое лицо, он от волнения кусает губы. – А если бы Сеймей был жив и приказал тебе лгать мне, ты бы лгал?
Этот вопрос балансирует на грани нарушения приказа, но я все-таки отвечаю.
– Да.
– Ясно.
Рассеянно, будто плавая в тумане, он делает несколько неровных шагов ко мне и опирается рукой о стену.
– Неужели, он жив… Поверить не могу… Как же… это?..
Похоже, он совершенно ошеломлен своим открытием. Ошеломлен, раздавлен... И едва сдерживает слезы.
– Я должен, должен знать наверняка! – будто в бреду шепчет он. – Соби… Пожалуйста… Скажи, он жив? Жив или нет?!
Рицка вскидывает голову, его взгляд умоляет... Но мне только и остается, что глядеть на него с сожалением и молчать.
Всё не так… Всё произошло слишком быстро… И неправильно. Сейчас он потрясен и растерян настолько, что едва ли сумеет найти способ обойти запрет Сеймея. Могу ли я сделать еще хоть что-то?
Рядом Рицка стискивает зубы и с тихим стоном прижимается лбом к стене. Бессильно бьет по ней кулаком.
– Черт… Черт!
Сделать хоть что-то… Мне неведомо, есть ли вообще какой-то способ спросить о том, что желает знать Рицка, так, чтобы я сумел ответить… Но это не может, не должно закончиться подобным образом. Я не могу оставить Рицку наедине с этой неизвестностью… Я не могу так поступить с ним. Я слишком люблю его, слишком высоко ценю, всё, что он для меня сделал…
Мы оба слишком далеко зашли. Поздно… останавливаться.
Склонившись перед ним, опускаюсь на колени, зная, что это уж точно привлечет его внимание.
– Я тебя расстроил. Накажи меня. Тебя ведь в твоих действиях никто не ограничивает.
От неожиданности Рицка вздрагивает и глядит на меня почти в ужасе.
– Соби, ты чт…?! Ты спятил?! Встань! Встань же, кому говорят!
Бросившись вперед, он хватает меня за плечи, словно и впрямь думает, что так сможет заставить подняться. Ловлю запястья Рицки, сжимаю и коротко встряхиваю его.
Очнись же... Приди в себя, хоть ненадолго. Надо закончить то, что мы оба начали…
– Ты слышал, что я сказал тебе? Ты расстроен. И это по моей вине. Ты можешь наказать меня. Ты можешь, что угодно. Ты свободен в любых действиях. Понимаешь?
Смотрю на него. Ну, догадайся же… Прошу тебя, Рицка.
Его глаза вдруг широко распахиваются. Он резко отшатывается назад, и я выпускаю его руки. Наткнувшись спиной на стенку, он вцепляется в нее пальцами, глядя на меня так, будто впервые увидел.
– Погоди… Что ты сказал? Свободен?.. Что значит, я свободен?..
Он чуть выпрямляется. Все ещё растеряно, но в глазах я вновь вижу тот хорошо знакомый мне огонек сосредоточенности.
– Это же… не про наказание сейчас было, да? Ты о другом говорил... О Сеймее… Я мог бы…
Он запинается. Нервно облизывает губы и договаривает медленно, но твердо.
– Я мог бы сам все выяснить. Так? Если я свободен делать, что угодно, значит, могу всё узнать самостоятельно? Ты это хочешь сказать, Соби?
В точку. Умница, Рицка.
– Но как?! Что мне надо делать?.. Я же не… Я не знаю…
Молчу. Мне нельзя отвечать на этот вопрос. Но вместо ответа я поднимаюсь на ноги и иду к балконной двери. Отодвинув ее, останавливаюсь в проеме, доставая сигареты, спиной ощущая пристальный взгляд Рицки. Он ждет подсказку. А я просто стою, глядя вдаль – туда, где меж утопающих в зелени домов, то пропадая, то появляясь, петляет дорога. Подойдя ближе, Рицка прослеживает глазами направление моего взгляда, затем вновь смотрит на меня. Мой силуэт четко выделяется на фоне панорамы вечернего Токио…
– Ты что, предлагаешь мне проследить за тобой? – вдруг догадывается Рицка. – Соби, как так можно?!
Молчу. Странно, что ему самому не пришел в голову такой простой выход. Хотя Рицка порой так прям и честен…
– Это же унизительно! Разве ты стал бы так поступать со мной?
Ну вот. Как я и думал.
Усмехаюсь. А вот на этот вопрос я могу ответить. Говори еще, Рицка. Дай мне возможность отвечать тебе.
– Помню, я как-то унизил себя подобным образом. Во время твоей поездки в Йокогаму. Нацуо и Йоджи следили за тобой по моей просьбе.
– Предлагаешь мне попросить о помощи Зеро, – он кивает и хмурится. – Понятно.
Все-таки он невероятно сообразителен. Если бы Рицка решил следить за мной сам, я не мог бы ему этого позволить. Это было бы косвенным нарушением приказа. Но на Нацуо и Йоджи он не распространяется. Их я могу просто игнорировать.
– Соби, я понимаю. Я знаю, что ты хочешь помочь мне. Я сделаю, как ты сказал.
Я сказал… Ох, Рицка. Если бы я мог рассказать тебе хотя бы половину из того, что происходит на самом деле.
Оборачиваюсь к нему, обнимаю порывисто и крепко. И он тихо вздыхает, прижимаясь ко мне в ответ.
Не представляю, к чему может привести мой сегодняшний поступок. Но Рицка, как никто другой, заслуживает того, чтобы узнать правду. Он так долго бредил Сеймеем. Он всё ещё любит его, и я это знаю. Пусть он выяснит то, что должен. И пусть поступит с этим знанием так, как захочет.
Быть может, потом это окажется единственным, в чем я не подвел его.
-
-
16.12.2011 в 23:46-
-
17.12.2011 в 00:23Эт хорошо.)))
-
-
17.12.2011 в 00:55меня до сих пор трясет. ну это просто !!!!!!!!!!!! сильно и страшно и хорошо. правильно!
блин я потом успокоюсь переситаю и може что путное вырожу...
-
-
17.12.2011 в 01:12-
-
17.12.2011 в 01:40Рицка - уже нервнее пошло, я начала волноваться, это напряжение почти висело в воздухе
Соби... Ох Соби... Семея убить. нет ему ни прощения ни пощады! уничтожить. медленно и жестоко! Соби... сколько его пороли, а ума не прибавилось, зато какой молодец Рицка! умница просто! Люблю когда он такой. Я каждый оборот колесика мышки боялась уже уже конец. а они еще не доругались. но ура! теперь хотя бы виден свет в конце тоннеля. Рицка все выяснит и поможет, спасет Соби. Правда же??
Как хорошо на ночь пошло!
-
-
17.12.2011 в 01:55В такой момент взять страх и обиду за шиворот и все же поверить, и настоять на своем, и получить информацию, и составить план...
Маленький но очень мудрый человек.
Спасибо, ТАКОЙ главы ждать стоило.
-
-
17.12.2011 в 04:34Фцытатнег!!!=))))))))))))))))
Боже! Схватить Рицку, поднять на руках и кружить-кружить-кружить!!!!!!!!
Умницамоя! Догадливая, до ужаса логичная умница!!!!!!
Люблю. Молодчинка!
Забавно, Ритсу из злодея превратился чуть ли не жертву обстоятельств и спасителя.
Ох...мурашки по коже бегут...Счастлива. Орин, такое тебе спасибо, такое.....
– Там ничего нет, – устало тянусь за пачкой сигарет.
– Тогда, может, подскажешь, где искать? – огрызается он через плечо.
Рицка прям как ревнивая жена.))))
Про Совет "Семи Лун" очень интересно. Особенно про "Зеркало будущего"
Боже, 10 дней! - всего десять. А ведь Сеймей,взяв Соби в оборот,может скомпрометировать их с Рицкой перед Лунами ещё сильнее, заставить совет семи усомниться в том,что Рицка и Соби просто желают амнистии за похищенную информацию...
Как же всё сложно. Бедный ребёнок,столько на него свалилось.
Но мне нравится, нравится, как Соби меняет тон, как помогает Рицке различать в своей речи оттенки, помогая прочесть между строк, увидеть разницу между "не хочу говорить" и "не могу говорить". не только Рицка, Соби тоже умница. иногда наивная, но всё же отнюдь не беспомощная.
Я уважаю его. Он крут. В положении пленника, связанного не только телом, но душой, мыслями, волей, он всё-таки находит в себе силы, ищет возможности, рвётся из этих навязанных пут изо всех сил.
увиденные помарочки
Господи, пошли этим двоим немножечко счастья!
Как же всё сложно, на грани, опасно и зыбко.
Да или нет? - догадайся, в глаза мне смотри.
Ложь - это правда, а правда - ложь, объятья как пытка.
Чувствуй меня, постарайся дожить до зари.
Орин я...спасибище.
-
-
17.12.2011 в 12:03А впереди Сеймей, да и Луны... Искренне надеюсь, что они все выдержат и вместе останутся. И Рицка, и Соби этого заслужили...
Автору просто
-
-
17.12.2011 в 19:17Ну и с Днем рождения, конечно! Радостного настроения, любви вокруг и внутри, вдохновения, ярких и солнечных впечатлений! Творите! Мы Вас любим
-
-
17.12.2011 в 19:59Немного тапочек
-
-
17.12.2011 в 21:52Как же я соскучилась по вашим Соби и Рицке. Такая безысходность и нежность. Хотя сейчас уже наметился свет в конце туннеля. Я верю в Рицку. Очень надеюсь на скорое продолжение. Возможно я субъективна, но ваш фик, для меня лучший по Loveless.
-
-
17.12.2011 в 22:05Спасибо, это было прекрасно. Рицка в последней сцене такой...! Просто слов нет ))
Такой главы стоило ждать.
-
-
18.12.2011 в 01:33yul-ka, не могу не согласиться
это стоит наших ожиданий
Автоор! вы просто.. просто... !!!!
а Рицка молодец. держится. другой бы уже давно свихнулся жить в таком напряжении
скорее бы у них все разрешилось
сцена поцелуя Соби и Рицки поравдовалааа
-
-
18.12.2011 в 02:16Бедный Соби так истосковался, что чуть Рицкупо-настоящему не съел)))))))
Интересно, Сеймей запретил ему лезть к Рицке. Но самому Рицке никто ничего не запрещал.
А значит, Рицка просто должен лезть целоваться сам.
На это запрет не распространяется. )))))))
-
-
18.12.2011 в 02:26придется Рицке все самому делать
-
-
18.12.2011 в 04:49Ой, спасибо за тапочки.) Тут их хоть отловить и исправить можно.)
И вообще спасибо.)
Darkolgetta,
Соби... сколько его пороли, а ума не прибавилось
Ну... Соби и так делает больше, чем может, в состоянии делать, учитывая то, в каком он положении. Учитывая то, как много связывает его с Сеймеем.
Вы не читали "Одиночество в сети" Вишневского? Помню, я прям с ума сходил, когда главная героиня в итоге осталась со своим мужем. Это после такого невероятного, сумасшедшего романа... И несмотря ни на что она все равно не развелась и не отказалась от первой связи. Тогда мне это было непонятно. Теперь понимаю лучше. Какой бы дряной ни была связь, корни грубже. И держат они сильно. А уж такая связь, как у Сеймея и Соби, построенная на полном самоотречении и подавлении воли... Думаете, так просто всё это преодолеть? Особенно, когда тебя так прессуют каждый день. Соби мне жаль, но я его не осуждаю. Для меня эта ситуация как раз логична вполне.
Рицка все выяснит и поможет, спасет Соби. Правда же??
Эээээ... Не спойлить, не спойлить... Там много кого спасать придется.) Не только Соби. Больше ничего не могу сказать. Простите.)
И спасибо огромное за отзыв.)
Lenny-r,
Рицка
В такой момент взять страх и обиду за шиворот и все же поверить, и настоять на своем, и получить информацию, и составить план...
Маленький но очень мудрый человек.
Я вот даже беспокоюсь, не слишком ли взрослым я его делаю. Такое даже многим из умудренных опытом людей не под силу, а Рицке 13-ть. Порой мне даже кажется, что я делаю из него некоего вундеркинда или маленького святого. Это хоть не слишком глаз режет?
Svetlanka*),
Боже, 10 дней! - всего десять. А ведь Сеймей,взяв Соби в оборот,может скомпрометировать их с Рицкой перед Лунами ещё сильнее, заставить совет семи усомниться в том,что Рицка и Соби просто желают амнистии за похищенную информацию...
Ну, что без Сеймея тут не обойдется, ты права.) Но автор все ж не настолько жесток. Да и всего 4 главы осталось. Тут уж не шибко разгуляешься по части интриг. Не хочу усложнять все еще больше, чем оно уже есть. Поверь, им и так хватит.)
Я уважаю его. Он крут. В положении пленника, связанного не только телом, но душой, мыслями, волей, он всё-таки находит в себе силы, ищет возможности, рвётся из этих навязанных пут изо всех сил.
Вооо! Хоть от кого-то я услышал, что Соби крут! Спасибо!
Как же всё сложно, на грани, опасно и зыбко.
Да или нет? - догадайся, в глаза мне смотри.
Ложь - это правда, а правда - ложь, объятья как пытка.
Чувствуй меня, постарайся дожить до зари.
Отпад.
Hagane no Kinsei,
Самый-самый фанфик в фендоме. Серпенсортиевский "Я тебя научу", тоже нравится, но ваш, Орин, много больше.
Мы с Серпенсортией просто пишем о разных вещах. Она создала произведение о развитии отношений между главными героями. В её альтернативной истории упор делался не на сюжет, а на чувства, на сам процесс становления и принятия близости. И с этой задачей она просто волшебно справилась.
Меня же, помимо любовной линии, больше занимают мотивы и причины поступков всех героев этой истории. Я собираюсь по своему объяснить, откуда что взялось и почему произошло именно таким образом. Ну и вывести свой итог. Так что у нас с Серпенсортией совершенно разные задачи. Но не будь "Я тебя научу", не было бы и "Лишенного любви" Это по секрету.) До того, как прочел фанфик Серпенсортии, я вообще не думал о том, чтобы что-то написать самому. Можно сказать, она стала тем человеком, который заочно подтолкнул меня к этому.)
triora,
Спасибо вам большое за такие чудесные слова.) Я прям смутился немного.) И за поздравления тоже спасибо. Очень приятно.)
Тупак Юпанки,
Тапки, отлично. Спасибо, исправим.)
Ну и просто благодарю вас за отзыв и за то, что читаете.)
freya74,
Мы с этими героями стлько пережили.) Может поэтому я их все еще чувствую, даже если прошло много времени.)
Продолжение будет. Обязательно будет.) Спасибо вам.)
yul-ka,
Такой главы стоило ждать.
И это очень утешает. И воодушевляет. Благодарю вас.)
-
-
18.12.2011 в 04:58))))))) Спасибо.)))
Столько эмоций.))) Ну я рад на самом деле.))) Рад, что вам понравилось.))) Я искренне надеялся, что несмотря на долгий перерыв никто не разочаруется.)
Благодарю вас.
-
-
18.12.2011 в 12:41придется Рицке все самому делать [Akagame_Akiko], а он его к кровати привяжет и лишит возможности к сопротивлению, тем самым обезопасит его от ответственности за реакции своего тела, а себя от потери ушек прежде времени.
Ну, что без Сеймея тут не обойдется, ты права.) Но автор все ж не настолько жесток. Да и всего 4 главы осталось. Тут уж не шибко разгуляешься по части интриг. Не хочу усложнять все еще больше, чем оно уже есть. Поверь, им и так хватит.)
Орин Только не комкай в спешке, молю! **
читать дальше
Вооо! Хоть от кого-то я услышал, что Соби крут! Спасибо!
Я что...не говорила,что Соби крут? Оо Да я от него тащусь простотут всё о том,как я от него тащусь... тут маленький пример того, почему я от него тащусь)))))
Ты создаёшь Лл, рисуешь частыми старательно прорисованными штрихами.
И их не должно быть меньше нужного. Иначе получится, как те картины, что рисовал Соби до прихода Рицки к нему в этой главе. Лучше нарисуй такое, на что понадобится больше двух вечеров. Пусть больше времени, но нежно, чувственно и красиво.... Не пытайся в спешке запихнуть в пять глав весь сюжет. Если ты так не хочешь выхходить за рамки пяти глав, сделай большие главы... *наглость второе счастье
Отпад.
Пасип...
Мне Анна, соасьница из вконтакта дала стих своей соасьницы из Лейпцига,
который о её возлюбленном из нашей страны. Вконтакте - Ирен Допинг.
Меня поразило, насколько точно подходит им сейчас.
читать дальше
-
-
18.12.2011 в 12:44я не дочитала. Книжку у меня отобрали, а в инете сил нет читать. по мне - просто сборник депрессивных историй. совершенно не понимаю от чего все тащутся.
Соби и так делает больше, чем может, в состоянии делать
вот тут не согласна. Он делает и это конечно сложно в его положении, но мог бы делать больше. Мог бы. Знает Рицку мог бы сделать так что вопросы у него возникли бы раньше
Какой бы дряной ни была связь, корни грубже. И держат они сильно.
Я понимаю почему выбирают первую любовь пусть уже отгоревшую, но все же любовь. То что у Соби с семеем это извращение, совершенно деструктивные отношения в первую очередь для Соби, но и семей не особо счастлив в них. Опять же если бы Соби хотел остаться с сеем, это одно дело, но он-то не хочет, а помочь себе не может. Ему то жизненно важно остаться с Рицкой. Потому чо с сеем он вряд ли доживет хотя бы до 25, я уж не говорю о счастье в такой жизни.
Думаете, так просто всё это преодолеть? Особенно, когда тебя так прессуют каждый день.
ну так вот у него под боком шанс вырваться. навсегда. а он мало трепыхается!
Я его не осуждаю ни в коем случае. мне его просто стукнуть хочется. Встряхнуть за плечи и закричать Борись! С собой в первую очередь. С этими его рабскими установками в себе. был же он когда-то нормальным и опять почти стал с Рицкой. пусть цепляется за это, а не отстраняется...
Порой мне даже кажется, что я делаю из него некоего вундеркинда или маленького святого. Это хоть не слишком глаз режет?
это просто бальзам на раны! должен же он хоть когда-то начать пользоваться головой! не только же для ушек она у него!
-
-
18.12.2011 в 13:05Глаз не режет. Я встречала тринадцатилетних, которые большей части двадцатилетних хорошую фору могут дать по глубине чувств и способности формулировать свои мысли. Рицка вырос, из детских слабостей у него остались лишь недостаток личного опыта в некоторых областях, да телосложение, и то компенсируется силой духа.
-
-
18.12.2011 в 13:10Darkolgetta, у меня такое чувство иногда возникает, что у них с Рицкой разделение обязанностей,
Рицка мозг и логика, Соби - сердце и любовь. Но это лишь на первый взгляд.
На самом деле, Рицка ведь тоже любит. Просто у него любовь другая.
У Соби плавная, а у него резкая, порывистая как ветер.
Иногда ему тоже хочется думать сердцем, а не головой, но ему не позволяют.
Потому, когда Соби вдруг проявляет инициативу, это даёт возможность Рицке всё-таки пожить хоть немного в безопасности под крылом этого невзрослого взрослого.
Жаль, что Собино "хочу" распространяется только на поцелуи))))))
-
-
18.12.2011 в 13:17у меня такого нет. для меня они в данной точке времени одинаковые. Рицка не помнит как быть ребенком. Соби не дали им быть. Оба любят пусть и по разному и по разным причинам людей этого не заслуживающих. не достойных, дающих в ответ только страдания и боль. Причем имхо: слово "любовь" не в полной мере передает смысл их чувств. Соби вообще не умел любить до Рицки. И рицка такой вот взрослой и осознанной любовью - тоже.
Сенсей-Мама для Соби-Рицки это скорее рефлекс чем осознанные чувства. Ну а отношения обоих с Семеем... для одного это родственные чувства. для другого - опять же обязанность.
по собственному выбору они влюбляются только друг в друга.
К слову мозга порою у обоих нет!
-
-
18.12.2011 в 13:37Darkolgetta, так странно, я не вижу никакого противоречия с твоими словами.
Наверное просто Рицка более решительный в том, в чём у Соби мужества не хватает и наоборот.
"Чужую беду руками разведу" А в своей беспомощны..как и все.
Самому себя из болота действительно не вынуть. Нужен кто-то кто протянет руку.
Вот только мне порой кажется,что Соби не видит смысла руку тянуть, не верит, что удержат.
Помнишь,когда Рицка ему почти кричал про шрамы Сеймея "ты просто не хочешь поверить в меня,в нас!"
Соби до сих пор боится, что это возможно. А Рицка уже видит, что возможно. И его просто с ума сводит нерешительность Соби,который топчется на пороге, не решаясь сделать шаг к нему, определяющий раз и на всегда,на чьей он стороне.
Когда увидела выражение Сенсей-Мама....стало страшновато.
-
-
18.12.2011 в 13:46ну из Соби эту решительность пол жизни выбивали. странно было бы...
Вот только мне порой кажется,что Соби не видит смысла руку тянуть, не верит, что удержат.
не верит что кому-то это надо - тащить его из болота. тут кстати это так и написано:
На мой взгляд, человек, не способный справиться со своими личными проблемами, не стоит того, чтобы другие тратили на него время и силы.
Это он как раз про себя говорит. поэтому и тонет молча. вот за это я и хочу его временами стукнуть!
Когда увидела выражение Сенсей-Мама....стало страшновато.
почему? сенсей для Соби во многом был как отец и такой же
хуеплохой как и мисаки для рицки-
-
18.12.2011 в 13:57Врагу не сдаётся наш гооордый варяг, пощаады никтоо не желааает...
.
Собик очень гордый самураистый самурай, ....)
Нет, я просто подумала о скрещивании видов Ритсу и Мисаки.... *кончаю флудить*