Chapter XX Hapless
Осколки целого.Chapter XX Hapless
Осколки целого.
Соби
– Рицка, тебе совсем необязательно самому этим заниматься.
Вместо ответа слышится обиженное «Ой!». Как я и ожидал, он все-таки обжегся. Досадливо выругавшись, засунул в рот пострадавший палец. Посасывая его, Рицка подозрительно косится на меня, ожидая насмешки, но, так и не найдя ее на моем лице, упрямо возвращается к тому, что делал.
Тихонько вздохнув, натягиваю через голову черную водолазку. Собираю в хвост волосы, слушая доносящееся из другого конца комнаты сосредоточенное сопение. До чего же Рицка упрямый…
Нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу возле встроенной в шкаф гладильной доски, он уже минут пять деловито елозит по ней утюгом, мучая свои школьные брюки. С горем пополам выглаженная рубашка накинута на плечи. В белье, носках, вкупе с торопливыми попытками соорудить на нижней части форменного костюма сносные стрелки, Рицка являет собой умилительную, почти кукольную пародию на холостяцкий быт. Если бы при этом он еще не опаздывал в школу…
– Может, мне все-таки помочь тебе?
...Он, наконец, отвечает. Преувеличенно бодро.
– Спасибо, Соби, я сам как-нибудь справлюсь. Надо же когда-то этому учиться.
Нервно слизнув выступивший над верхней губой пот, Рицка хмуро оглядывает плоды своих трудов. Стрелки на брюках отказываются становиться прямыми. Не желают, как положено, сливаться со складками у пояса: двоятся, обрастая некрасивыми заломами. Снова придется переглаживать.
– Просто у тебя осталось мало времени. Если быть точным… – незаметно смотрю на часы, – ты должен был выйти из дома десять минут назад.
– Я уже почти закончил! – чуть ли не выкрикивает он, с трудом тягая тяжелый утюг по неподатливой темной ткани. – Не отвлекай меня, пожалуйста.
– Как скажешь, – спрятав улыбку, отворачиваюсь.
Настойчивость Рицки понятна. Когда он гостил у меня во время каникул, то позволял ненавязчиво брать на себя подобные мелкие хлопоты, и я без труда справлялся за нас обоих. Тогда моя забота не смущала Рицку. Она была временной. Ведь, спустя определенный срок, он должен был вернуться в свой дом, где за вещами, по его словам, всегда ухаживала Аояги-сан. Это было таким же непреложным законом, как и то, что солнце каждый день встает на востоке. Случившееся с матерью Рицки предоставило его самому себе, выбило почву из-под ног. Неприкаянный и неумелый, словно выпавший из гнезда птенец, Рицка почувствовал, насколько беспомощен. И это чувство ему не понравилось. Оставшись наедине с собственной жизнью, он решил начать строить ее с мелочей.
Но в этот раз слегка перестарался.
– Может, попрактикуешься на выходных, когда не нужно будет никуда торопиться? Готов отдать в твое распоряжение все белье, что накопится к тому моменту.
Рицка вяло хмыкает, оценив шутку, а затем все-таки сдается. Руки замирают. Отставив утюг, он опирается ладонями о поверхность гладильной доски и устало роняет голову.
– Ладно, Соби. Сделай уже что-нибудь с этими штанами. Смотреть на них больше не могу.
– Хорошо.
Слегка потеснив Рицку, занимаю его место. Развернув брюки, сбрызгиваю ткань из ручного пульверизатора и начинаю терпеливо разглаживать кривые борозды, оставшиеся после неуклюжих манипуляций детских рук. Затем, сложив штанины одну к другой, несколькими движениями утюга вывожу на брюках так невзлюбившие Рицку стрелки.
Стоя рядом, он насуплено наблюдает за моими действиями.
– Ловко у тебя выходит, – произносит с ноткой тоскливой зависти в голосе.
Покосившись на него, изо всех сил стараюсь остаться серьезным.
– Спасибо.
Мобильный телефон Рицки издает приглушенный звон в кармане портфеля. Простая, грустная мелодия струится по комнате. Удивленно отыскав глазами свою школьную сумку, Рицка идет к ней. Достает сотовый, раскрывает и растерянно всматривается в экран – должно быть, номер ему незнаком. Затем он словно вспоминает о чем-то, меняется в лице и быстро подносит трубку к уху.
– Алло! Это Аояги Рицка! Я слушаю!..
Отставив утюг в сторону, смотрю, как он начинает ходить взад вперед по комнате. Затем резко останавливается, сосредоточенно глядя перед собой. Из трубки урывками доносится монотонный голос, устало-равнодушный, словно записанный на пленку.
«Хотим уведомить вас…», …«критический период миновал, состояние пациентки стабильное»… «время посещений….»
Выслушав монолог диспетчера до конца, Рицка нескладно благодарит, затем прижимает телефон к груди, даже забыв выключить. Из трубки слышатся отрывистые короткие гудки, но Рицка их не замечает – смотрит на меня расширенными, горящими глазами.
– Она очнулась. Соби, мама очнулась!
– Вот как? Рад за тебя, – спокойно возвращаюсь к прерванному занятию. – Вот видишь, все в порядке. Надо было лишь немного подождать.
Стиснув в руке жалобно пикающий сотовый, Рицка стоит посредине комнаты, потом бросается ко мне и прямо из-под утюга вытаскивает только что доглаженные брюки. Начинает торопливо пропихивать ноги в штанины, морщится, обжигаясь о горячую ткань.
Слегка хмурясь, наблюдаю, как Рицка поспешно застегивает рубашку.
– Что ты собрался делать?
– Я еду в больницу, – он уже вдевает ноги в кроссовки.
Отключив утюг, складываю доску и убираю ее в шкаф.
– Ты ведь слышал, часы для посетителей в больнице вечером.
– Ну и что! – схватив сумку, Рицка бросается к выходу. Оборачивается почти на пороге:
– Мне плевать, когда у них эти «часы»! Я должен увидеть маму! Должен убедиться!.. – он сглатывает, умолкая на полуслове, потом упрямо встряхивает головой. – Я хочу своими глазами увидеть, что с ней все в порядке.
Резко развернувшись, Рицка вылетает за дверь, собираясь припустить вниз по лестнице.
– Постой.
Ухватившись рукой за дверной косяк, он тормозит на первой ступеньке, недоуменно оглядываясь назад.
– Не торопись, – подхватив с пола свою сумку, достаю из кармана ключи от дома. – Я пойду с тобой.
Рицка
– Надеюсь, вы понимаете, что сделанное для вас исключение противоречит уставу больницы, – чинно вышагивающая впереди нас темноволосая женщина в строгом врачебном костюме недовольно сдвигает брови. – Мы не должны допускать к пациентам посетителей раньше, чем будет проведен полный осмотр.
– Мы это понимаем, и очень признательны вам за помощь, – безупречно вежливо, в полном соответствии с ролью, отвечает Соби.
Он идет передо мной, следуя за врачом, каблуки туфель которой мерно цокают по плиточному кафелю полупустого, стерильно чистого коридора. Нестройный звук шагов сопровождается гулким эхом. Вокруг светло и тихо. В этот ранний час подопечные госпиталя еще находятся в своих комнатах, чаще всего нам навстречу попадаются люди в форме медицинского персонала. Они с легким недоумением обозревают нашу странную процессию. Замечая эти взгляды, я все ниже опускаю голову, невольно втягивая ее в плечи в попытке отгородиться от происходящего. Даже не вслушиваюсь в разговор между врачом и Соби. Слова едва касаются сознания. Кажется, Соби вновь ее благодарит. Мне бы тоже следовало сказать спасибо, но вместо этого я молча семеню следом, угрюмо уставившись в пол. Лишь изредка напряженно вглядываюсь в конец коридора, где находится мамина палата. Она ближе с каждым шагом, но все равно я чувствую себя подавленным, стыдясь того, как все получилось. И идущий передо мной Соби поджимает губы, спиной ощущая мое недовольство. Вот только недоволен я не им, а собой.
Ожидание автобуса превратилось в пытку. Нетерпение заставляло беспокойно мерить шагами остановку. Соби стоял рядом и курил, не уговаривая меня угомониться и прекратить бродить взад-вперед. Хотя его невозмутимость и действовала успокаивающе, я был слишком взвинчен, чтобы взять себя в руки и перестать метаться. В голове не осталось места ни для чего, кроме мыслей о маме.
Мы довольно быстро добрались до больницы. Проследовали к центральному входу сквозь ухоженный безлюдный парк. Вокруг стояла непривычная тишина. Начало девятого утра – на аллеях ни души, и лишь возле самых дверей, санитары закатывали в одну из выстроившихся в ряд машин скорой помощи пустые носилки. Мы приехали в неурочное время. Но, чем ближе подходили в больнице, тем быстрее таяла моя уверенность в том, что нам удастся попасть в мамину палату. К тому моменту как я коснулся длинной никелированной ручки двери, надежда превратилась в свою полную противоположность. Я был уверен, что нас не пропустят. И потому, прокравшись в полупустой вестибюль, чуть ли не бегом кинулся к лестницам, мимо стойки регистрации, рассчитывая проскочить под самым носом у дежурящей за ней медсестры. Не удалось. Задремавшая было за полукруглым бюро девушка-практикантка с бейджем на лацкане белоснежного халата, встрепенулась, и в спину мне ударил ее удивленный оклик. Вынудил замедлить шаги. Вначале я был готов без раздумий рвануть вверх по лестнице, но идущие мне навстречу служащие больницы уже обратили на нас внимание – их взгляды, словно канаты, удержали меня на месте. Медсестра торопливо выбиралась из-за стойки. Подойдя ближе, осведомилась, что нам нужно. И тогда я повел себя не лучшим образом. По детски. Вместо того чтобы нормально объяснить, кто мы и зачем пришли, начал требовать, чтобы нас пропустили. Кричал, что хочу видеть маму, упрямо стискивал кулаки…
Я довел бедную практиканту до отчаяния… Она совершенно растерялась. Вызвали дежурного врача. Им оказалась та самая властная женщина, что сейчас шла рядом. Она выслушала мой отчаянный монолог, разбавляемый короткими комментариями Соби. Оглядела нас. Должно быть, мы выглядели очень странно вместе. Соби был совершенно спокоен. Его сдержанные, взвешенные фразы сильно контрастировали с моими путанным объяснениями, взъерошенным видом и мольбой в глазах. Я почти готов был умолять эту женщину, чтобы она отвела нас к маме. С трудом сдерживал слезы… Следовало бы взять себя в руки и попытаться использовать свой дар Жертвы: постараться убедить врача, оплести словами и заставить согласиться. Но в тот момент я был жалким, отчаявшимся комком нервов и не мог даже связно думать, не то, что искать нужные слова. Я ощущал себя косноязычным. Казалось – бьюсь головой о каменную стену…
Завершив свой осмотр, женщина-врач произнесла так сурово, словно выносила вердикт.
– Только на пять минут. В порядке исключения. Организм пациентки пережил сильный стресс, мы не можем рисковать ее здоровьем.
Нас пропустили. Но, шагнув следом за врачом в лифт, я ощутил себя совершенно опустошенным. Выдохся. Напряжение последних минут сделало свое дело. И даже радость от близкой встречи с мамой притупилась из-за досады на свое детское поведение. Сеймей не стал бы кричать и размахивать руками. Он бы нашел нужные слова. Он всегда был убедительным.
– Это здесь.
Она останавливается, поворачиваясь к нам лицом. Словно из сна выныриваю из мыслей и, не успев затормозить, на полном ходу впечатываюсь в спину Соби. Тот, не дрогнув, выдерживает удар. Виновато прижав Ушки, становлюсь рядом с ним и ловлю на себе полный сомнения взгляд врача. Кажется, она уже вовсе не рада тому, что, сжалившись, позволила нам прийти сюда.
– Итак, повторю еще раз. Аояги-сан нельзя волновать. Никаких раздражителей. Ведите себя спокойно.
Она произносит это, глядя на Соби, и все же ее слова заставляют покраснеть, словно сказанное обращено именно ко мне.
Женщина-врач берется за ручку двери, поворачивает и легонько толкает. Треугольный клин солнечного света падает в коридор и рассеивается под искусственными лучами люминесцентных ламп.
Мы заходим внутрь. Я переступаю порог последним, ощущая, как быстро становятся мокрыми ладони. Сердце тяжело ударяет о грудную клетку.
Мама сидит на постели, положив худые руки поверх одеяла. Прямые черные волосы прядками лежат на плечах, выделяясь на белом хлопке простого больничного халата.
Она… видит меня…
– Аояги-сан, к вам посетители… – с мягкой жизнерадостностью в голосе произносит врач, но мама ее будто не слышит. Мраморно-бледные губы вздрагивают, мне кажется, она произносит мое имя. Затем, словно оживает. Глаза вспыхивают так ярко, что хочется зажмуриться. Она подается ко мне, протягивает руки.
– Рицка! Ты пришел. Мой Рицка…
Я делаю вперед шаг. Другой… В ушах стоит ватный гул. Этот сияющий радостью взгляд и улыбка – я с трудом верю, что все это мне, но бросаюсь к маме, почти падаю в объятья, обмирая от щемящей нежности.
– Рицка, – шепчет она. Гладит меня по Ушкам, покрывает частыми поцелуями волосы, пропуская их сквозь пальцы. Зажмурившись, отрывисто выдыхаю, уткнувшись в ее плечо. Не в силах выдавить ни слова. В голове все перепуталось. Я забыл, где я, кто еще со мной в этой комнате, – растворился в тепле ее рук. В этом негромком ласковом шепоте:
– Рицка… Мой Рицка… Наконец-то…
И даже трудно дышать. Ком в горле.
– Пожалуй, я дам вам чуть больше времени, – словно на другом краю вселенной произносит смягчившийся женский голос. Затем дверь бесшумно затворяется. Врач выходит, давая нам возможность побыть наедине. Соби остается в комнате, застыв у стены, как безмолвное изваяние.
Мама еще крепче сжимает меня в объятиях, потом отстраняется, обегая жадным взглядом мое лицо. Вид у нее безмятежный и счастливый. Она улыбается. Я так давно не видел ее такой. Можно сказать, никогда.
– Я так рада, Рицка, – она проводит кончиками пальцев по моей щеке, затем смотрит на дверь, словно ожидая, что в нее вот-вот войдет кто еще.
– А Сеймей не с тобой? – она переводит на меня полный нежности взгляд. – Когда он придет? Я так сильно по нему соскучилась.
Наверное, если бы она внезапно ударила меня… Но удар пришел изнутри. Сердце ткнулось в ребра и сжалось так, что сделалось больно. И жутко... Холод сковал все в груди и побежал по венам.
– О чем ты, мам? – кровь застучала в висках. Отрывистое, частое биение…
– Сеймей, – терпеливо пояснила она, не спуская с меня сияющих глаз, – когда он придет?
Мама легко взъерошила мои волосы, но я почти не ощутил прикосновения. Застыл, как деревянный истукан. А она продолжила говорить, так же радостно и беззаботно.
– Меня так долго не было с вами. Наверное, вам обоим так много нужно мне рассказать. Он сказал, когда придет навестить меня, Рицка?
Наполненный солнечным светом мир вокруг померк и комната словно поплыла… исчезла. Остался только я и озаренное любовью мамино лицо напротив.
– Он умер, мама.
Она не сразу осознала смысл моих слов. Затем ее лицо застыло, медленно превращаясь в гипсовую маску. Я видел, как меняется выражение глаз. Как гаснет золотое сияние радости, как из них уходит жизнь…
– Когда? – дрогнув голосом, спрашивает она. Словно узнала об этом только сейчас.
– Почти год назад! Мама!.. – Привстаю на постели, но она отшатывается, глядя на меня почти с ужасом. Моя протянутая к ней рука бессильно повисает.
И кружится голова. Я проваливаюсь. Проваливаюсь в пропасть.
– Ты – Рицка? – тонко и отчаянно выкрикивает мама. – Ты мой Рицка?!
– Нет, – не могу солгать, но тут же жалею о сказанном. Ее лицо словно сводит судорогой. Взгляд становится бессмысленным, безумным!.. Отвернувшись, она слепо смотрит в пустоту перед собой, я вижу только бледный заострившийся профиль.
– Не получилось… – шепчет мама. Плечи мелко вздрагивают. – У меня не вышло!
Обхватив себя руками, она со стоном наклоняется вперед. Рот приоткрывается, кривится в беззвучном рыдании. Распахнутые, полные горя, глаза лихорадочно блестят на бескровном лице.
– Мама! – Вскочив на ноги, бросаюсь к ней, но хлестнувший в лицо крик заставляет прянуть назад.
– НЕ ПРИКАСАЙСЯ КО МНЕ!
Попятившись, врезаюсь бедром в прикроватную тумбочку, чуть не скинув стоящий на ней пустой стакан. Его дребезжание сливается с маминым криком. Почти оглушенный им, каменею, совершенно растерявшись, лишь краем глаза замечаю смазанное движение справа. Еще мгновение – и Соби закроет меня собой, загородив от бьющейся на кровати женщины, вдруг из любящей матери, превратившейся в беснующегося демона.
– Нет!
Мой отчаянный вскрик останавливает его на середине броска.
У нее истерика. Так и раньше бывало. Я не понимаю, что происходит, но должен это остановить!.. Сейчас придет врач… Нельзя чтобы она застала маму… Чтобы услышала…
В смятении обвожу глазами комнату и вдруг натыкаюсь взглядом на стакан, стоящий тут же, рядом на тумбочке.
Вода!
– Я принесу воды! – схватив стакан, бросаюсь к выходу. – Подожди мама! Я сейчас!
Ударяюсь всем телом о дверь, но она не поддается. Лишь спустя секунду понимаю, что она открывается внутрь. Дернув дверь на себя, вываливаюсь в коридор. Тяжело дыша, озираюсь. Автомат с водой я видел в холле, возле лифта. Значит, надо бежать обратно, туда, откуда мы пришли. Сломя голову, несусь по коридору, едва не сбивая с ног обитателей больницы, почти не видя ничего вокруг. Прижимаю к груди стакан, как единственное сокровище. Цепляюсь за него, как за спасательный круг. Хотя сам с трудом понимаю зачем. Разве один стакан воды сможет отменить все, что случилось?
Отметаю эту мысль. Выскакиваю в широкий холл, пролетаю мимо ряда удобных кожаных кресел. Автомат стоит в углу. Простейший бойлер – перевернутая пятилитровая бутыль венчает его словно прозрачный синий гриб. Подбегаю к нему, просовываю свою стеклянную посудину в полукруглую нишу, жму на кнопку, но это не дает никакого эффекта. Отчаянно надавив на квадратную клавишу еще несколько раз, понимаю вдруг, что автомат выключен. Сигнальные огоньки не горят. А рядом на стене висит табличка, которую я не заметил вначале: «Ввиду неисправности аппарата, пользуйтесь автоматами, расположенными на других этажах. Администрация больницы искренне просит прощения за неудобства».
Едва не сползаю со стоном на пол. На других этажах… Не медля ни секунды, бросаюсь к лестнице. Распахиваю белые двери с матовыми вставками. Почти скатываюсь вниз по ступенькам. Другой этаж. Такой же холл. Картинка перед глазами прыгает и качается, словно я бегу по палубе корабля, угодившего в шторм.
Вот он автомат с водой. Только на этот раз работающий. Бью по кнопкам и с облегчением слышу журчание льющейся воды. Сейчас, мама. Сейчас….
– Аояги-кун! Что вы здесь делаете? – Вздрагиваю, услышав за спиной знакомый властный голос. Резко оборачиваюсь, уже зная, кого увижу.
Женщина-врач, имя которой я так и не запомнил, собирается сказать что-то еще, но, увидев мое лицо, мой затравленный, дикий взгляд, осекается. Резко развернувшись, вскидывает голову, словно пронзая взглядом потолочные перекрытия до самой маминой палаты. Срывается с места, заставив взметнуться полы белого халата, и бросается к лестнице, оставив меня в оцепенении стоять и сжимать в руке проклятый стакан.
Нет… Нет! Нет! НЕТ!!!
– Стойте!
Я кидаюсь следом, расплескивая на бегу с трудом добытую воду.
– Подождите! Остановитесь! – Взбегаю по лестнице, с верхних ступенек которой доносится быстрый отчетливый стук каблуков. Вылетев на площадку нужного этажа, проклиная все на свете, толкаю двери и выкатываюсь в холл, но женщины-врача там уже нет. Ее стремительный силуэт удаляется все дальше и дальше по коридору, приближаясь к двери маминой палаты. Припускаю следом, спешу изо всех сил, видя перед собой только постепенно вырастающий на глазах фигуру в летящем белом халате. Но даже когда я догоню ее, что смогу сделать? Как объяснить то, что произошло?! Она ведь все равно войдет! Она увидит и услышит!.. Все пропало!
Соби
Дверь захлопывается за Рицкой. Но Аояги-сан даже не замечает исчезновения сына. Словно в трансе она раскачивается на постели, безудержно всхлипывает и повторяет:
– Не получилось! Ничего не вышло! Сеймей…
До чего же все это мерзко… Я подозревал, что нельзя отпускать Рицку одного. Но подобного не ожидал. Эта женщина воистину безумна. И единственное, что нам остается – уйти. Нужно дождаться Рицку, успокоить его и убедить вернуться домой. Здесь уже ничего нельзя исправить.
Под аккомпанемент надрывных рыданий Аояги-сан направляюсь к двери. Лучше перехватить Рицку снаружи. Незачем ему слушать бред своей матери.
– Но почему?.. Почему не получилось? Ведь я сделала все, как ты сказал, Сеймей… Все, как ты сказал!..
Останавливаюсь, словно пригвожденный к полу этими словами. Медленно оборачиваюсь, пронзительно глядя на Аояги-сан. Она сидит на кровати, обхватив себя руками, словно желая закрыться от всего мира, и лишь повторяет: «Почему?.. Почему, Сеймей?..»
Нет…
Все не может быть так, как я только что подумал.
В три шага пересекаю комнату и нависаю над этой женщиной, в последний миг сдержав порыв схватить ее за запястье и рвануть на себя.
– Что у вас должно было получиться, Аояги-сан?! – Мое стремительное движение и резкий вопрос заставляют мать Рицки вздрогнуть и отшатнуться. Увидев ее испуганное лицо, я понижаю голос.
– Что именно у вас не вышло? – с трудом перевожу дыхание. – И причем здесь Сеймей?..
– Агатсума-сан? – она словно только сейчас заметила мое присутствие, даже узнала не сразу. Но ее горе слишком велико. Оно не позволяет ей удивиться или испугаться толком. Глаза вновь заволакивает влажной пленкой. Взгляд проваливается в пустоту. Она смотрит сквозь меня и не видит ничего, кроме оставшихся в прошлом призрачных видений.
– Сеймей… Он… Он сказал, что…
Тут бушующая в ней буря находит выход – словно прорывает плотину. Слова льются неудержимо, она захлебывается ими, мешает с глухими рыданиями, выплескивая на меня события того вечера.
Сеймей приходил. Он дал ей таблетки. Он обещал, что дурной сон, которым стала ее жизнь, закончится, и она проснется. Сможет обнять своих сыновей, которые давно ждут ее, там, далеко, за пределами ее кошмара.
– Не вышло. Ничего не изменилось, – покрасневшие от слез глаза лихорадочно блестят на мертвенно-бледном лице, – я все еще здесь.
Поднимаюсь, с трудом разогнув спину. Сумбурный рассказ Аояги-сан занял полминуты, не более, но мышцы свело судорогой так, словно я, придавленный к земле неподъемным грузом, простоял у ее кровати целый час. И эта ноша все еще давит на плечи. Теперь мне известно, что на самом деле произошло в доме Рицки два дня назад. Хуже того, я верю всему, что сказала эта женщина. От первого и до последнего слова.
Выговорившись, Аояги-сан лишь часто всхлипывает, тупо уставившись в одну точку. Отвернувшись от нее, сделав несколько бесцельных шагов к окну, натыкаюсь на подоконник. Останавливаюсь, невидяще перед собой. Безумно хочется курить. Но рамы наглухо закрыты и забраны снаружи мелкой решеткой, чтобы сделать невозможной попытку сброситься вниз.
Я даже не хочу знать, зачем Сеймею понадобилось убивать свою мать. Его мотивы всегда были за гранью моего понимания. Он не пощадил ни ее, ни Рицку, но просчитался. Аояги-сан жива и помнит приход своего сына до мелочей. Нужно что-то предпринять, пока не вернулись врач и Рицка. Никто не должен видеть последствий ошибки Сеймея. Никто не должен знать…
– Ваш старший сын умер, Аояги-сан, – словно со стороны слышу собственный, лишенный эмоций голос, – вам все привиделось.
– Нет!
Оборачиваюсь, услышав этот яростный крик. Еще секунду назад она сидела, опустошенная и безучастная ко всему на свете, а теперь огрызается, подавшись вперед на кровати, словно готовый к броску зверь. Это отталкивает еще больше.
– Я видела его!.. Он обещал... что мы будем вместе, когда я проснусь! Он обещал!..
Эти растрепанные черные волосы, воспаленные от слез, горящие глаза делают мать Рицки похожей на существо из ада. И я окончательно уверился бы в ее помешательстве, если бы не знал, что это не так.
– Не существует иной действительности, Аояги-сан! Только эта, – слегка повысив голос, твердо говорю я этому дрожащему, как в лихорадке существу, почти утратившему человеческий облик. Назвать ее женщиной я уже не в силах.
– Вам следует смириться с тем, что ваш сын мертв, и перестать изводить себя вымыслами.
– Но Сеймей и правда приходил! Или… – она недобро прищуривается, – или вы считаете меня сумасшедшей, Агатсума-сан?
– Я – нет. Но другие сочтут, – устало присаживаюсь на подоконник. Мать Рицки замолкает – ответ привел ее в замешательство. Видимо, эта мысль ее пока не посещала.
Терпеливо поясняю.
– Если вы скажете, что к вам приходил ваш умерший сын и дал снотворное, вас сочтут безумной. И будут правы. Признайтесь, что вы все выдумали.
– А таблетки?! – она хватается за любую возможность. – Они действительно были! Это не выдумка!
– Тогда во что вам приятнее верить, Аояги-сан?! – резко отвечаю я. – Что вы взяли их в другом месте, или – что ваш собственный сын пытался отравить вас, заставив принять смертельную дозу снотворного?!
Она отшатывается как от удара. Стискивает руками одеяло так, что белеют костяшки пальцев. Сама мысль ей кажется абсурдной. Ни одна мать не сумеет поверить, что ее ребенок может желать ей смерти. Неужели мне удастся убедить Аояги-сан, что приход Сеймея ей только привиделся?
Сейчас она вспомнит, что снотворное ей выписывал врач. Я знаю – нашел тогда на столике возле кровати горку рецептов. Наверняка Аояги-сан забывала принимать эти таблетки. Почти вижу, как складывается в ее голове картинка. Пакетики с белыми пилюлями, в беспорядке валяющиеся в ящиках стола… Если мне удалось убедить эту женщину, что визит Сеймея был лишь болезненной выдумкой, то объяснение остальному она найдет сама.
– А если вы не правы, Агатсума-сан, а прав Сеймей, и все вокруг – фальшивка?
Мать Рицки поднимает голову и ее губы раздвигает измученная, но победная улыбка.
– Ведь в кошмарном сне может происходить что угодно. Это все объясняет. Сеймей говорил правду…
Полный облегчения взгляд Аояги-сан соскальзывает с моего лица. Я прямо чувствую, как крепнет уверенность этой женщины. Словно читаю мысли.
Сеймей не способен причинить ей вред. Это аксиома. Подобного не может быть в реальности. Такое могло привидеться только в дурном сне. А значит все вокруг и правда сон. Фальшивка. Теорема доказана. Аояги-сан нашла ответы на все вопросы. Теперь никто не в силах ее переубедить, как и заставить отказаться от мысли «вернуться в реальность».
И боюсь, я сам подсказал ей выход из положения. Предупредил о подстерегающей опасности. Едва ли Аояги-сан станет рассказывать врачам о Сеймее. Она разыграет раскаяние, чтобы выйти из больницы, а затем вновь повторит попытку. Но на этот раз сделает все наверняка…
Гляжу на нее – Аояги-сан выглядит умиротворенной. Отрешенно спокойной. Она все для себя решила. И я должен сделать выбор, оставить все, как есть или нет. Не я ли той ночью жалел, что вмешался и спас ее? Теперь можно уйти и позволить ей умереть, сохранив при этом тайну Сеймея. Ведь сама Аояги-сан никому ее не выдаст.
Как мне поступить?.. Я помню, как лечил Рицку, убирая синяки и ссадины, оставшиеся после побоев матери, и, на мой взгляд, ему было бы лучше без нее. Но Рицка страстно желает, чтобы его мать осталась жива. Мне не забыть, как той ночью, сжавшись на жестком больничном диване, он шептал, превозмогая навеянный мной сон.
«Я забыл сказать тебе спасибо. Если бы не ты, ее бы не было. Спасибо, Соби.»
Проклятье…
Втянув в себя воздух, поднимаюсь с подоконника. Подхожу к кровати. Безвольная рука Аояги-сан тут же оказывается пойманной в жесткий захват. Моя ладонь с силой сжимает узкое запястье, и мать Рицки невольно вскрикивает от испуга и резкой боли.
– Агатсума-сан! Что вы?!..
Не думая, не сомневаюсь больше, говорю твердо и четко.
– Вы принадлежите мне, Аояги Мисаки-сан. Ваше тело, разум и воля – в моей власти.
Она делает рваный вдох и застывает. Я знаю, что только что руки отказались служить ей. Но это далеко не все. То, что я намерен сделать, выйдет не у каждого Бойца. Только у сильнейшего.
– Вернитесь в тот вечер, когда хотели лишить себя жизни. Вы пришли домой с работы. Занялись приготовлением ужина, но почувствовали себя такой усталой, что присели отдохнуть и заснули. Вспомните об этом, Аояги-сан.
Ее глаза, полные страха вначале, заволакивает туманной дымкой. Я безжалостно вторгаюсь в ее разум, взламываю его, варварски вскрываю, как крышку консервной банки. Я мог бы уничтожить эту женщину, стереть всего парой слов. Ее сознание расшатано до крайности и податливо к воздействию. Она почти безумна и разбивается о мою волю, как волны о каменный причал.
– Во сне вы увидели Сеймея. Он звал вас к себе, и после пробуждения вам стало невыносимо одиноко. Вы поднялись к себе в комнату и приняли разом все прописанные врачом таблетки, которые покупали, но не трогали, надеясь справиться самостоятельно. И теперь вы раскаиваетесь и никогда не совершите подобного вновь. Я запрещаю вам, Аояги-сан. Даже думать об этом запрещаю. Вам все понятно?
Она медленно кивает. Лишенный всякого выражения взгляд устремлен в одну точку. Взгляд растения, своим вторжением я перебороздил ее разум вдоль и поперек – покрыл шрамами. Наверняка это скажется на ней потом, в далеком будущем. Только Жертвы могут вмешиваться в чужое сознание без потерь. Они подбирают к двери ключ. Бойцы же ломают стены. Бойцы грубы.
Останавливаюсь на секунду, задумавшись. Может добавить что-нибудь для Рицки? Например, сделать так, чтобы его мать больше не смела поднимать на него руку. Запретить ей. Но в этот момент слышу приближающийся звонкий стук каблуков по коридору. И далекий крик Рицки: «Подождите! Остановитесь!».
Я не успею.
– Сейчас вы закроете глаза и заснете, Аояги Мисаки. Проснетесь ровно через сутки и вспомните о том вечере только то, что я сказал. Выполняйте!
Она разом оседает на постели, обмякает, словно тряпичная кукла, у которой обрезали нитки. Лицо расслабляется. И тут же дверь распахивается и внутрь врывается запыхавшаяся врач. Смотрит на свою пациентку, потом на меня, этот взгляд мог бы сжечь дотла.
– Что тут происходит?! – отрывисто спрашивает она, склоняясь к Аояги-сан, быстрым профессиональным движением проверяя зрачки и ощупывая пульс на шее.
Выпустив безвольную сухую руку, я отхожу в сторону, чтобы не мешать, и отвечаю на вопрос.
– Аояги-сан внезапно заплакала, а потом потеряла сознание. Должно быть, нервное.
– Позвольте мне самой делать выводы! – сурово обрывает меня женщина-врач, нашаривая рукой кнопку на вделанной в стену, незаметной панели. – Я ведь предупреждала вас!
В палату со всех ног вбегает Рицка. Резко тормозит, словно наткнувшись на невидимую преграду. Тяжело дыша и ничего не понимая, он смотрит на нас круглыми от волнения глазами. В руке зажат стакан, на дне которого покачиваются остатки воды. Видимо, остальное расплескалось по дороге.
– Уходите, – устало, но твердо требует женщина-врач, – ваше посещение закончено.
***
Никто не мешал нам покинуть больницу. В полном молчании мы вышли из дверей и так же, не разговаривая, дошли до автобусной остановки.
Сосредоточенно глядя под ноги, Рицка брел по асфальтовой дорожке, не замечая никого вокруг. И я не решался отвлечь его от мыслей. Но как бы мне хотелось знать, о чем он сейчас думает.
– Что ты с ней сделал, Соби?
– Что? – Останавливаюсь, понимая, что Рицка глядит на меня в упор. Без угрозы, но хмуро – сверлит глазами мое лицо.
– Я спросил, что ты сделал?! – он повышает голос и резко взмахивает рукой, указывая в сторону больницы.
– Когда я уходил, мама плакала, а когда вернулся – она лежала без сознания. Что ты там творил, пока меня не было?!
– Ничего.
Он осекается, услышав такой простой ответ. Недоверчиво сдвигает брови.
– Ты врешь, – констатация факта.
– Ничего дурного, Рицка, – примирительно улыбнувшись, протягиваю руки, желая обнять его, но он словно специально не замечает этого. Все так же стоит и буравит меня взглядом, желая понять, что кроется за этими словами. Но так и найдя ответа, сдавшись, роняет голову.
– Значит, что-то ты все-таки сделал, – ни к кому не обращаясь, шепчет Рицка. Я, наконец, обнимаю его. Прижимаю к себе, склоняясь сверху, касаясь носом волос и надеясь лишь, что Рицка не оттолкнет меня сейчас.
Не отталкивает. Наоборот, прижимается теснее. Маленькие руки скользят вверх по спине. Он поводит щекой по свитеру, затем невесело хмыкает:
– Ничего дурного, да? У тебя, насколько я помню, всегда были неправильные представления о дурном.
– Не в этот раз, Рицка.
Он зажмуривается, чтобы не заплакать. Темные Ушки никнут. Он не хочет обсуждать то, что произошло в палате до моего вмешательства. А потому говорит лишь о том, что было после. Потому что молчать невозможно.
– Похоже, врач на нас здорово разозлилась.
– Все будет хорошо, – осторожно глажу его по волосам. – Твоя мать очнется и все будет лучше, чем прежде.
Худенькие плечи чуть вздрагивают в моих объятиях, сдавленный всхлип прорывается наружу, вопреки попыткам держаться. И все же он спрашивает, шепотом.
– Ты так думаешь?
– Я обещаю.
Рицка вздергивает подбородок, чтобы увидеть мое лицо. Я смотрю на него со всей серьезностью, на какую способен. Он должен мне поверить. Чтобы суметь пережить это утро, чтобы двигаться дальше.
Верит. Огромные, темные глаза закрываются. Из уголков выскальзывают две одинокие слезинки. Спешат вниз по щекам.
– Хорошо. Пусть будет так, Соби.
Осторожно стираю оставленные слезами влажные дорожки. Наклонившись, целую Рицку в лоб и вновь прижимаю к себе. Мы так и стоим, обнявшись, посреди тротуара. Но возле больницы вид плачущего мальчика, которого обнимает другой молодой человек, возможно старший друг, не вызывает у прохожих интереса. Разве что отчужденное сочувствие. В жизни случается всякое.
– Что ты намерен делать сейчас? Вернемся домой?
– Нет, я в школу пойду, – отстранившись, Рицка в последний раз хлюпает носом. Сердито вытирает лицо ладонями. – Тебе ведь тоже надо в Университет, так?
– Так, Рицка, – печально улыбаясь, наблюдаю за тем, как он приводит себя в порядок. От души сморкается в найденный в кармане мятый носовой платок.
Я мог бы настоять на том, чтобы остаться с ним. Впереди нас ждет поединок с Карателями, и, если верить информаторам Сеймея, он должен состояться сегодня. Нам лучше не разлучаться. Но если я начну напрашиваться сопровождать Рицку, у него могут появиться вопросы. А я не имею права выдавать, что мне известно о предстоящей битве.
Значит, лучше оставить все, как есть. Я позову Рицку, когда придет время.
Автобус неспешно подходит к остановке, и Рицка, бросив на распахнувшиеся двери неприязненный взгляд, идет в его сторону.
– Пока, Соби, – небрежно бросает он, ловко заскакивая на ступеньку автобуса. Я делаю шаг следом, чтобы проводить, но на самом деле мне хочется поехать с ним.
– Тебе в другую сторону, не забыл? – он пытается шутить. Губы двигаются, расползаясь в улыбке, обнажая зубы. Но глаза остаются серьезными, печальными. Рицка готов принять на веру мои слова о том, что все будет лучше, чем прежде. Но разве раны, которые оставили в его душе последние дни, от этого исчезнут?
– До встречи.
Двери с тихим шипением закрываются. Автобус трогается с места. Я смотрю вслед.
Кому бы ни предназначался твой удар, Сеймей, он пришелся по Рицке. Надеюсь, не это ты ставил своей целью. Но еще немного – и я начну сомневаться.
Автобус скрывается из виду, я остаюсь один.
Невольно встряхиваю головой, отгоняя непрошеные мысли. Сейчас следует сосредоточиться на другом. Впереди встреча с Карателями. Я должен быть готов.
***
Я почувствовал их еще на подступах к Университету. Тяжелый, пронзительный звон накрывал огромную площадь. Струился по аллеям, между ухоженными корпусами факультетов, ровными импульсами расходился в стороны, наполняя собой улицы. Каратели не скрывались, они ждали меня. Открыто заявляли о своем присутствии, демонстрируя доступную им силу. Впечатляюще. Думаю, если где-то в округе случайно находятся другие Бойцы, у них закладывает уши. Мощь сигнала так велика, что это вызывает физическую боль. Голова раскалывается...
Смежив веки, стою на перекрестке возле горящего зеленым светофора. Потоки людей струятся в обе стороны, навстречу друг другу. Сотни ног меряют покрытый белой разметкой асфальт проезжей части. Шум машин сливается в единый гул, прерываемый отрывистыми гудками. Но и они не способны заглушить разливающийся в воздухе оглушительный трезвон. Теперь я знаю, что чувствовали те, кому доводилось сталкиваться со мной. Сигнал подобной поражающей мощи и впрямь болезненная вещь.
Двинувшись с места, вливаюсь в общий поток. Смешавшись с торопливо семенящей вдоль рядов ждущих машин человеческой массой, пересекаю широкую улицу под мигающий сигнал светофора. Взлетаю на поребрик пешеходной зоны. За спиной плотные потоки машин, схлестнувшись, рвутся мимо друг друга, делая улицу абсолютно непроходимой. Впереди за небольшой площадью виднеются гостеприимно распахнутые ворота Университета. Каратели где-то внутри. Ждут. Они убеждены, что я непременно приму их приглашение? Приятно было бы думать, что Семь Лун настолько хорошего мнения обо мне…
Что ж, я иду – вы слышите? Резкий импульс выстреливает в пространство, широкими кругами расходясь во все стороны далеко за пределы парковой зоны. Теперь они знают, что я здесь и не намерен скрываться. Вызов принят.
И становится тихо. В этой тишине я иду по ухоженным дорожкам, сопровождаемый лишь шелестом листвы, хрустом гравия под подошвами ботинок и звуками далеких разговоров припозднившихся студентов.
Каратели должны были выбрать для Поединка самое уединенное место, так что я, скорее всего, знаю, где их искать. Сворачиваю на боковую аллею. Надо бы, конечно, позвонить Рицке, но прежде мне хочется увидеть, с кем нам предстоит иметь дело. Я должен сам взглянуть на Карателей, перед тем как позову его.
Нахожу их там, где и ожидал – на берегу небольшого декоративного пруда, укрытого тенью склонившихся к воде деревьев. Это место предназначено для отдыха, и едва ли здесь можно встретить кого-нибудь в столь ранний учебный час. Или же я ошибаюсь?
Вместо ожидаемой мной Пары на скамейке рядом с круглым, словно тарелка, озером скромно расположились три невысокие женщины в одинаковых белых кимоно. Изысканный орнамент струится по шелковой ткани, гармонируя с широким поясом-оби более темного оттенка. Волосы собраны в совершенно идентичные сложные прически, часть длинных прядей свободно ниспадает на спину. По краям скамейки и позади нее замерли трое похожих на телохранителей высоких мужчин в темных костюмах. Итого шестеро. Что это значит? Семь Лун решили пойти против правил и выставили на поединок три пары против одной?
Заслышав шаги, сопровождающие дам мужчины как один поворачивают голову в мою сторону, и, несмотря на темные очки, скрывающие глаза, я замечаю фантастическое сходство между ними. Их напарницы остаются сидеть неподвижно, устремив взгляд перед собой, но и они похожи словно капли воды. Нет ни единой черты, которая позволила бы отличить их друг от друга. Тут я понимаю одну невероятную вещь – это не просто сходство. Они близнецы. Женщины явно рождены здесь, в Японии. Их спутники, возможно, откуда-то из европейской части континента, но вместе все шестеро составляют одно целое и объединены общим Именем. Так это и есть главное оружие Семи Лун? Каратели…
– Я говорила, что он придет сам.
– Ты не заставил нас разыскивать тебя, Beloved. Это приятно, – произносят совершенно одинаковые мелодичные голоса. Три Жертвы – а то, что эти похожие на призраков изящные женщины в кимоно – Жертвы, ясно без слов – одновременно поднимаются со скамейки, поворачиваясь в мою сторону.
– Мы ожидали, что с тобой будет младший Аояги. Где Loveless?
– Здесь его нет, – сухо отвечаю, собираясь с мыслями. Происходящее выходит за рамки любых ожиданий. Напоминает галлюцинацию.
– Я еще не решил, стоит ли ради вас отвлекать его от дел.
– О-о, вот ответ истинного Бойца, – смех у этих бестий словно колокольчик. – Что же, ты вскоре убедишься, что все более чем серьезно.
Это уже и так ясно. Всем своим видом Каратели излучают непоколебимую уверенность в собственных силах. Они так спокойны, почти расслаблены – ни капли сомнения в своей власти над ситуацией.
Молча достаю пачку с сигаретами и прикуриваю одну из них. Шестеро Стражей… Какой может быть их Связь? Должно быть, она напоминает многоугольник, где каждый угол связан с остальными – много… много нитей. Если общее имя позволит им вместе войти в систему, то это совершенно не напоминает шутку. Я не в состоянии представить какой мощью может обладать их объединенный удар. И насколько серьезным будет урон, нанесенный Жертве – оковы от атаки подобной силы ее просто сомнут. Такое способен выдержать не каждый взрослый Агнец, что говорить о подростке? На что ты рассчитывал, Сеймей, когда отдавал мне свой приказ?
– Ты можешь призвать свою Жертву, Beloved, – милостиво произносит одна из… я их совсем не различаю. – У нас достаточно времени. Мы подождем.
– В этом нет нужды, – приняв решение, снимаю очки и убираю их в карман сумки. Нехорошо усмехаюсь. – Пожалуй, и одного меня будет достаточно, чтобы как следует потрепать ваши красивые одеяния.
– Как грубо, – в притворном огорчении вздыхает та, что справа.
– Пустое бахвальство, – отстраненно произносит стоящая слева.
– Нам приказано привести вас обоих – живыми или мертвыми, – доверительно сообщает третья из них, пропустив укол мимо ушей. – Это бессмысленно, Beloved. Мы, так или иначе, найдем младшего Аояги. Послушай совета и вызови его – подумай о себе.
Сомневаюсь, что они успеют добраться до Рицки. Сеймей не позволит этому случиться.
– Можете не стараться. Меня устраивает то, что моя Жертва далеко отсюда.
Одна из женщин насмешливо приподнимает изящные брови.
– Как будет угодно. Начинаем!
– Еще нет.
Она замолкает, непонимающе глядя на меня.
Затягиваюсь, наслаждаясь тем, как горький ментоловый дым наполняет легкие. Затем выкидываю сигарету. Быть может, эта была последней. Достаю телефон и, раскрыв, выключаю – синяя бабочка на экране гаснет.
Отбрасываю в сторону ненужную больше сумку.
– Можем начинать.
– Загрузка системы!
Разверзшаяся вокруг Карателей антрацитовая мгла стремительно пожирает траву, аллеи, деревья и кусты. Земля и небо растворяются в необозримом мраке системы.
На миг прикрываю глаза, чтобы мысленно попрощаться. Прости меня, Рицка. Прости за все.
Рицка
Это чувство не спутать ни с чем. Я запомнил его на всю жизнь, когда впервые ощутил внутри эти тревожные волны. Тело словно превращается в арфу, и кто-то невидимый проводит рукой по струнам, но вместо звука приходит дрожь. Физическое ощущение. Соби только что загрузил боевую систему. Без меня…
Словно очнувшись от тягостного сна, в котором пребывал с момента ухода из госпиталя, растерянно моргая, обвожу глазами класс. В нем стоит тишина, слышно только, как шелестят ручки. Тамино-сенсей выдала нам самостоятельное задание и вышла ненадолго. Однако и без нее в классе тихо – все заняты делом. Над дверью мерно тикают часы. Отщелкивают секунды. Секунды боя...
Какого черта!!! СОБИ!!!
Схватив сумку, перепрыгиваю через парту и, промчавшись по узкому проходу между столами, вылетаю за дверь. Она с силой ударяет о косяк за моей спиной. Все происходит так быстро, что вслед мне несутся испуганные девчачьи возгласы. Я напугал кого-то... Среди общего всплеска, различаю тонкий голосок Юико: «Рицка-кун! Куда ты?!». Впрочем, я тут же забываю о ней. Обо всем! Несусь по коридору, делая резкую отмашку локтем, зажав подмышкой непонятно зачем прихваченную сумку. На бегу достаю телефон. Ну, Соби!.. Дай мне только добраться до тебя, узнаешь, как обещания нарушать!
Вызов номера длится пару секунд, но мне и этого хватает, чтобы разозлиться до предела. Но то, что происходит потом, заставляет резко затормозить. Из трубки вместо привычных гудков слышится только: «Аппарат вызываемого абонента выключен или находится вне зоны действия сети. Вы можете оставить сообщение после…». Опускаю телефон. Набираю номер снова. Затем еще раз! Так словно телефон Соби может ожить лишь от моего желания. Он отключил свой сотовый! Само по себе это не лезет ни в какие рамки!.. Что, черт возьми, происходит?!
Вновь бросаюсь бежать. Добравшись до конца коридора, выскакиваю на лестницу. Скатываясь вниз по ступенькам. Запихиваю под рубашку прыгающий на груди, бесполезный мобильник, мысленно проклиная Соби. У него должны быть очень веские причины, чтобы вытворять такое! Хотя я и не хочу, чтобы так было. Веские причины, в случае с Соби, означают крупные неприятности.
Неразборчиво шиплю сквозь зубы, хватаясь за поручень на поворотах и даже не сбавляя скорости, чтобы выиграть лишние секунды. В груди липкой змеей сворачивается страх. Лестница прыгает перед глазами. Слишком долго – да, когда же кончатся эти ступеньки?! Спустившись, наконец, на первый этаж, врываюсь в школьный холл. Парочка старшеклассников, вздрогнув, спешит убраться с моей дороги. Пулей пролетаю мимо, толкнув ладонями входные двери, выбегаю во двор. Яркий свет слепит глаза. Зажмуриваюсь. Хорошо, что сейчас мне не нужно зрение. Я все равно доберусь до тебя, Соби! Хочешь ты того или нет!
Школьные ботинки стучат по мощеной дорожке – для меня ее не существует. Есть только темнота под веками. Есть только мое яростное желание коснуться Соби. Он – моя цель. Он рядом, стоит только протянуть руку! Я уже проделывал этот фокус однажды и смогу сделать это еще раз! Я смогу… Тянусь сквозь призрачное пространство. Подошвы ног перестают чувствовать землю. Я иду, Соби… Я уже на месте…
Слепо рвусь вперед, но хватаю лишь пустоту. Словно в замедленной съемке погружаюсь в непроницаемый, молочный туман и, будто сорвавшись с обрыва, проваливаюсь в эту белую взвесь. Лечу вниз, раскинув руки, как нелепая птица.
Открыв глаза, понимаю, что лежу на земле. Щека зудит от соприкосновения с асфальтом, и горят рассаженные колени. Я даже не помню, как упал.
У меня не вышло! Но почему?.. Я споткнулся? Может, врезался во что-то? В забор?
Сажусь, оглядываясь вокруг. Я даже не успел добежать до ворот. Они высятся в трех метрах впереди.
Это он меня не пустил, вспыхивает в голове догадка. Сам Соби. Ожидал, что я начну прорываться ему на помощь или почувствовал – не важно. Он оттолкнул меня... Как такое вообще может быть?!
Наклонившись вперед, со всей силы бью кулаком об асфальт. Рука взрывается болью, но это не помогает. Не избавляет от страха, что скручивает все внутри. И эта ярость отчаяния, что смешивается с моей паникой, мешает мне думать. Думай, черт возьми! Думай, что еще ты можешь сделать!
– Какая встреча. Привет, Рит-тян!
Услышав этот голос, знакомый до боли голос, с вкрадчивыми, насмешливыми интонациями, я прыжком вскакиваю на ноги. Не веря себе, медленно поворачиваюсь, хотя знаю, кто сейчас стоит за моей спиной.
Не может быть... Только не он! Нет…
Продолжение в комментариях...
Осколки целого.Chapter XX Hapless
Осколки целого.
Соби
– Рицка, тебе совсем необязательно самому этим заниматься.
Вместо ответа слышится обиженное «Ой!». Как я и ожидал, он все-таки обжегся. Досадливо выругавшись, засунул в рот пострадавший палец. Посасывая его, Рицка подозрительно косится на меня, ожидая насмешки, но, так и не найдя ее на моем лице, упрямо возвращается к тому, что делал.
Тихонько вздохнув, натягиваю через голову черную водолазку. Собираю в хвост волосы, слушая доносящееся из другого конца комнаты сосредоточенное сопение. До чего же Рицка упрямый…
Нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу возле встроенной в шкаф гладильной доски, он уже минут пять деловито елозит по ней утюгом, мучая свои школьные брюки. С горем пополам выглаженная рубашка накинута на плечи. В белье, носках, вкупе с торопливыми попытками соорудить на нижней части форменного костюма сносные стрелки, Рицка являет собой умилительную, почти кукольную пародию на холостяцкий быт. Если бы при этом он еще не опаздывал в школу…
– Может, мне все-таки помочь тебе?
...Он, наконец, отвечает. Преувеличенно бодро.
– Спасибо, Соби, я сам как-нибудь справлюсь. Надо же когда-то этому учиться.
Нервно слизнув выступивший над верхней губой пот, Рицка хмуро оглядывает плоды своих трудов. Стрелки на брюках отказываются становиться прямыми. Не желают, как положено, сливаться со складками у пояса: двоятся, обрастая некрасивыми заломами. Снова придется переглаживать.
– Просто у тебя осталось мало времени. Если быть точным… – незаметно смотрю на часы, – ты должен был выйти из дома десять минут назад.
– Я уже почти закончил! – чуть ли не выкрикивает он, с трудом тягая тяжелый утюг по неподатливой темной ткани. – Не отвлекай меня, пожалуйста.
– Как скажешь, – спрятав улыбку, отворачиваюсь.
Настойчивость Рицки понятна. Когда он гостил у меня во время каникул, то позволял ненавязчиво брать на себя подобные мелкие хлопоты, и я без труда справлялся за нас обоих. Тогда моя забота не смущала Рицку. Она была временной. Ведь, спустя определенный срок, он должен был вернуться в свой дом, где за вещами, по его словам, всегда ухаживала Аояги-сан. Это было таким же непреложным законом, как и то, что солнце каждый день встает на востоке. Случившееся с матерью Рицки предоставило его самому себе, выбило почву из-под ног. Неприкаянный и неумелый, словно выпавший из гнезда птенец, Рицка почувствовал, насколько беспомощен. И это чувство ему не понравилось. Оставшись наедине с собственной жизнью, он решил начать строить ее с мелочей.
Но в этот раз слегка перестарался.
– Может, попрактикуешься на выходных, когда не нужно будет никуда торопиться? Готов отдать в твое распоряжение все белье, что накопится к тому моменту.
Рицка вяло хмыкает, оценив шутку, а затем все-таки сдается. Руки замирают. Отставив утюг, он опирается ладонями о поверхность гладильной доски и устало роняет голову.
– Ладно, Соби. Сделай уже что-нибудь с этими штанами. Смотреть на них больше не могу.
– Хорошо.
Слегка потеснив Рицку, занимаю его место. Развернув брюки, сбрызгиваю ткань из ручного пульверизатора и начинаю терпеливо разглаживать кривые борозды, оставшиеся после неуклюжих манипуляций детских рук. Затем, сложив штанины одну к другой, несколькими движениями утюга вывожу на брюках так невзлюбившие Рицку стрелки.
Стоя рядом, он насуплено наблюдает за моими действиями.
– Ловко у тебя выходит, – произносит с ноткой тоскливой зависти в голосе.
Покосившись на него, изо всех сил стараюсь остаться серьезным.
– Спасибо.
Мобильный телефон Рицки издает приглушенный звон в кармане портфеля. Простая, грустная мелодия струится по комнате. Удивленно отыскав глазами свою школьную сумку, Рицка идет к ней. Достает сотовый, раскрывает и растерянно всматривается в экран – должно быть, номер ему незнаком. Затем он словно вспоминает о чем-то, меняется в лице и быстро подносит трубку к уху.
– Алло! Это Аояги Рицка! Я слушаю!..
Отставив утюг в сторону, смотрю, как он начинает ходить взад вперед по комнате. Затем резко останавливается, сосредоточенно глядя перед собой. Из трубки урывками доносится монотонный голос, устало-равнодушный, словно записанный на пленку.
«Хотим уведомить вас…», …«критический период миновал, состояние пациентки стабильное»… «время посещений….»
Выслушав монолог диспетчера до конца, Рицка нескладно благодарит, затем прижимает телефон к груди, даже забыв выключить. Из трубки слышатся отрывистые короткие гудки, но Рицка их не замечает – смотрит на меня расширенными, горящими глазами.
– Она очнулась. Соби, мама очнулась!
– Вот как? Рад за тебя, – спокойно возвращаюсь к прерванному занятию. – Вот видишь, все в порядке. Надо было лишь немного подождать.
Стиснув в руке жалобно пикающий сотовый, Рицка стоит посредине комнаты, потом бросается ко мне и прямо из-под утюга вытаскивает только что доглаженные брюки. Начинает торопливо пропихивать ноги в штанины, морщится, обжигаясь о горячую ткань.
Слегка хмурясь, наблюдаю, как Рицка поспешно застегивает рубашку.
– Что ты собрался делать?
– Я еду в больницу, – он уже вдевает ноги в кроссовки.
Отключив утюг, складываю доску и убираю ее в шкаф.
– Ты ведь слышал, часы для посетителей в больнице вечером.
– Ну и что! – схватив сумку, Рицка бросается к выходу. Оборачивается почти на пороге:
– Мне плевать, когда у них эти «часы»! Я должен увидеть маму! Должен убедиться!.. – он сглатывает, умолкая на полуслове, потом упрямо встряхивает головой. – Я хочу своими глазами увидеть, что с ней все в порядке.
Резко развернувшись, Рицка вылетает за дверь, собираясь припустить вниз по лестнице.
– Постой.
Ухватившись рукой за дверной косяк, он тормозит на первой ступеньке, недоуменно оглядываясь назад.
– Не торопись, – подхватив с пола свою сумку, достаю из кармана ключи от дома. – Я пойду с тобой.
Рицка
– Надеюсь, вы понимаете, что сделанное для вас исключение противоречит уставу больницы, – чинно вышагивающая впереди нас темноволосая женщина в строгом врачебном костюме недовольно сдвигает брови. – Мы не должны допускать к пациентам посетителей раньше, чем будет проведен полный осмотр.
– Мы это понимаем, и очень признательны вам за помощь, – безупречно вежливо, в полном соответствии с ролью, отвечает Соби.
Он идет передо мной, следуя за врачом, каблуки туфель которой мерно цокают по плиточному кафелю полупустого, стерильно чистого коридора. Нестройный звук шагов сопровождается гулким эхом. Вокруг светло и тихо. В этот ранний час подопечные госпиталя еще находятся в своих комнатах, чаще всего нам навстречу попадаются люди в форме медицинского персонала. Они с легким недоумением обозревают нашу странную процессию. Замечая эти взгляды, я все ниже опускаю голову, невольно втягивая ее в плечи в попытке отгородиться от происходящего. Даже не вслушиваюсь в разговор между врачом и Соби. Слова едва касаются сознания. Кажется, Соби вновь ее благодарит. Мне бы тоже следовало сказать спасибо, но вместо этого я молча семеню следом, угрюмо уставившись в пол. Лишь изредка напряженно вглядываюсь в конец коридора, где находится мамина палата. Она ближе с каждым шагом, но все равно я чувствую себя подавленным, стыдясь того, как все получилось. И идущий передо мной Соби поджимает губы, спиной ощущая мое недовольство. Вот только недоволен я не им, а собой.
Ожидание автобуса превратилось в пытку. Нетерпение заставляло беспокойно мерить шагами остановку. Соби стоял рядом и курил, не уговаривая меня угомониться и прекратить бродить взад-вперед. Хотя его невозмутимость и действовала успокаивающе, я был слишком взвинчен, чтобы взять себя в руки и перестать метаться. В голове не осталось места ни для чего, кроме мыслей о маме.
Мы довольно быстро добрались до больницы. Проследовали к центральному входу сквозь ухоженный безлюдный парк. Вокруг стояла непривычная тишина. Начало девятого утра – на аллеях ни души, и лишь возле самых дверей, санитары закатывали в одну из выстроившихся в ряд машин скорой помощи пустые носилки. Мы приехали в неурочное время. Но, чем ближе подходили в больнице, тем быстрее таяла моя уверенность в том, что нам удастся попасть в мамину палату. К тому моменту как я коснулся длинной никелированной ручки двери, надежда превратилась в свою полную противоположность. Я был уверен, что нас не пропустят. И потому, прокравшись в полупустой вестибюль, чуть ли не бегом кинулся к лестницам, мимо стойки регистрации, рассчитывая проскочить под самым носом у дежурящей за ней медсестры. Не удалось. Задремавшая было за полукруглым бюро девушка-практикантка с бейджем на лацкане белоснежного халата, встрепенулась, и в спину мне ударил ее удивленный оклик. Вынудил замедлить шаги. Вначале я был готов без раздумий рвануть вверх по лестнице, но идущие мне навстречу служащие больницы уже обратили на нас внимание – их взгляды, словно канаты, удержали меня на месте. Медсестра торопливо выбиралась из-за стойки. Подойдя ближе, осведомилась, что нам нужно. И тогда я повел себя не лучшим образом. По детски. Вместо того чтобы нормально объяснить, кто мы и зачем пришли, начал требовать, чтобы нас пропустили. Кричал, что хочу видеть маму, упрямо стискивал кулаки…
Я довел бедную практиканту до отчаяния… Она совершенно растерялась. Вызвали дежурного врача. Им оказалась та самая властная женщина, что сейчас шла рядом. Она выслушала мой отчаянный монолог, разбавляемый короткими комментариями Соби. Оглядела нас. Должно быть, мы выглядели очень странно вместе. Соби был совершенно спокоен. Его сдержанные, взвешенные фразы сильно контрастировали с моими путанным объяснениями, взъерошенным видом и мольбой в глазах. Я почти готов был умолять эту женщину, чтобы она отвела нас к маме. С трудом сдерживал слезы… Следовало бы взять себя в руки и попытаться использовать свой дар Жертвы: постараться убедить врача, оплести словами и заставить согласиться. Но в тот момент я был жалким, отчаявшимся комком нервов и не мог даже связно думать, не то, что искать нужные слова. Я ощущал себя косноязычным. Казалось – бьюсь головой о каменную стену…
Завершив свой осмотр, женщина-врач произнесла так сурово, словно выносила вердикт.
– Только на пять минут. В порядке исключения. Организм пациентки пережил сильный стресс, мы не можем рисковать ее здоровьем.
Нас пропустили. Но, шагнув следом за врачом в лифт, я ощутил себя совершенно опустошенным. Выдохся. Напряжение последних минут сделало свое дело. И даже радость от близкой встречи с мамой притупилась из-за досады на свое детское поведение. Сеймей не стал бы кричать и размахивать руками. Он бы нашел нужные слова. Он всегда был убедительным.
– Это здесь.
Она останавливается, поворачиваясь к нам лицом. Словно из сна выныриваю из мыслей и, не успев затормозить, на полном ходу впечатываюсь в спину Соби. Тот, не дрогнув, выдерживает удар. Виновато прижав Ушки, становлюсь рядом с ним и ловлю на себе полный сомнения взгляд врача. Кажется, она уже вовсе не рада тому, что, сжалившись, позволила нам прийти сюда.
– Итак, повторю еще раз. Аояги-сан нельзя волновать. Никаких раздражителей. Ведите себя спокойно.
Она произносит это, глядя на Соби, и все же ее слова заставляют покраснеть, словно сказанное обращено именно ко мне.
Женщина-врач берется за ручку двери, поворачивает и легонько толкает. Треугольный клин солнечного света падает в коридор и рассеивается под искусственными лучами люминесцентных ламп.
Мы заходим внутрь. Я переступаю порог последним, ощущая, как быстро становятся мокрыми ладони. Сердце тяжело ударяет о грудную клетку.
Мама сидит на постели, положив худые руки поверх одеяла. Прямые черные волосы прядками лежат на плечах, выделяясь на белом хлопке простого больничного халата.
Она… видит меня…
– Аояги-сан, к вам посетители… – с мягкой жизнерадостностью в голосе произносит врач, но мама ее будто не слышит. Мраморно-бледные губы вздрагивают, мне кажется, она произносит мое имя. Затем, словно оживает. Глаза вспыхивают так ярко, что хочется зажмуриться. Она подается ко мне, протягивает руки.
– Рицка! Ты пришел. Мой Рицка…
Я делаю вперед шаг. Другой… В ушах стоит ватный гул. Этот сияющий радостью взгляд и улыбка – я с трудом верю, что все это мне, но бросаюсь к маме, почти падаю в объятья, обмирая от щемящей нежности.
– Рицка, – шепчет она. Гладит меня по Ушкам, покрывает частыми поцелуями волосы, пропуская их сквозь пальцы. Зажмурившись, отрывисто выдыхаю, уткнувшись в ее плечо. Не в силах выдавить ни слова. В голове все перепуталось. Я забыл, где я, кто еще со мной в этой комнате, – растворился в тепле ее рук. В этом негромком ласковом шепоте:
– Рицка… Мой Рицка… Наконец-то…
И даже трудно дышать. Ком в горле.
– Пожалуй, я дам вам чуть больше времени, – словно на другом краю вселенной произносит смягчившийся женский голос. Затем дверь бесшумно затворяется. Врач выходит, давая нам возможность побыть наедине. Соби остается в комнате, застыв у стены, как безмолвное изваяние.
Мама еще крепче сжимает меня в объятиях, потом отстраняется, обегая жадным взглядом мое лицо. Вид у нее безмятежный и счастливый. Она улыбается. Я так давно не видел ее такой. Можно сказать, никогда.
– Я так рада, Рицка, – она проводит кончиками пальцев по моей щеке, затем смотрит на дверь, словно ожидая, что в нее вот-вот войдет кто еще.
– А Сеймей не с тобой? – она переводит на меня полный нежности взгляд. – Когда он придет? Я так сильно по нему соскучилась.
Наверное, если бы она внезапно ударила меня… Но удар пришел изнутри. Сердце ткнулось в ребра и сжалось так, что сделалось больно. И жутко... Холод сковал все в груди и побежал по венам.
– О чем ты, мам? – кровь застучала в висках. Отрывистое, частое биение…
– Сеймей, – терпеливо пояснила она, не спуская с меня сияющих глаз, – когда он придет?
Мама легко взъерошила мои волосы, но я почти не ощутил прикосновения. Застыл, как деревянный истукан. А она продолжила говорить, так же радостно и беззаботно.
– Меня так долго не было с вами. Наверное, вам обоим так много нужно мне рассказать. Он сказал, когда придет навестить меня, Рицка?
Наполненный солнечным светом мир вокруг померк и комната словно поплыла… исчезла. Остался только я и озаренное любовью мамино лицо напротив.
– Он умер, мама.
Она не сразу осознала смысл моих слов. Затем ее лицо застыло, медленно превращаясь в гипсовую маску. Я видел, как меняется выражение глаз. Как гаснет золотое сияние радости, как из них уходит жизнь…
– Когда? – дрогнув голосом, спрашивает она. Словно узнала об этом только сейчас.
– Почти год назад! Мама!.. – Привстаю на постели, но она отшатывается, глядя на меня почти с ужасом. Моя протянутая к ней рука бессильно повисает.
И кружится голова. Я проваливаюсь. Проваливаюсь в пропасть.
– Ты – Рицка? – тонко и отчаянно выкрикивает мама. – Ты мой Рицка?!
– Нет, – не могу солгать, но тут же жалею о сказанном. Ее лицо словно сводит судорогой. Взгляд становится бессмысленным, безумным!.. Отвернувшись, она слепо смотрит в пустоту перед собой, я вижу только бледный заострившийся профиль.
– Не получилось… – шепчет мама. Плечи мелко вздрагивают. – У меня не вышло!
Обхватив себя руками, она со стоном наклоняется вперед. Рот приоткрывается, кривится в беззвучном рыдании. Распахнутые, полные горя, глаза лихорадочно блестят на бескровном лице.
– Мама! – Вскочив на ноги, бросаюсь к ней, но хлестнувший в лицо крик заставляет прянуть назад.
– НЕ ПРИКАСАЙСЯ КО МНЕ!
Попятившись, врезаюсь бедром в прикроватную тумбочку, чуть не скинув стоящий на ней пустой стакан. Его дребезжание сливается с маминым криком. Почти оглушенный им, каменею, совершенно растерявшись, лишь краем глаза замечаю смазанное движение справа. Еще мгновение – и Соби закроет меня собой, загородив от бьющейся на кровати женщины, вдруг из любящей матери, превратившейся в беснующегося демона.
– Нет!
Мой отчаянный вскрик останавливает его на середине броска.
У нее истерика. Так и раньше бывало. Я не понимаю, что происходит, но должен это остановить!.. Сейчас придет врач… Нельзя чтобы она застала маму… Чтобы услышала…
В смятении обвожу глазами комнату и вдруг натыкаюсь взглядом на стакан, стоящий тут же, рядом на тумбочке.
Вода!
– Я принесу воды! – схватив стакан, бросаюсь к выходу. – Подожди мама! Я сейчас!
Ударяюсь всем телом о дверь, но она не поддается. Лишь спустя секунду понимаю, что она открывается внутрь. Дернув дверь на себя, вываливаюсь в коридор. Тяжело дыша, озираюсь. Автомат с водой я видел в холле, возле лифта. Значит, надо бежать обратно, туда, откуда мы пришли. Сломя голову, несусь по коридору, едва не сбивая с ног обитателей больницы, почти не видя ничего вокруг. Прижимаю к груди стакан, как единственное сокровище. Цепляюсь за него, как за спасательный круг. Хотя сам с трудом понимаю зачем. Разве один стакан воды сможет отменить все, что случилось?
Отметаю эту мысль. Выскакиваю в широкий холл, пролетаю мимо ряда удобных кожаных кресел. Автомат стоит в углу. Простейший бойлер – перевернутая пятилитровая бутыль венчает его словно прозрачный синий гриб. Подбегаю к нему, просовываю свою стеклянную посудину в полукруглую нишу, жму на кнопку, но это не дает никакого эффекта. Отчаянно надавив на квадратную клавишу еще несколько раз, понимаю вдруг, что автомат выключен. Сигнальные огоньки не горят. А рядом на стене висит табличка, которую я не заметил вначале: «Ввиду неисправности аппарата, пользуйтесь автоматами, расположенными на других этажах. Администрация больницы искренне просит прощения за неудобства».
Едва не сползаю со стоном на пол. На других этажах… Не медля ни секунды, бросаюсь к лестнице. Распахиваю белые двери с матовыми вставками. Почти скатываюсь вниз по ступенькам. Другой этаж. Такой же холл. Картинка перед глазами прыгает и качается, словно я бегу по палубе корабля, угодившего в шторм.
Вот он автомат с водой. Только на этот раз работающий. Бью по кнопкам и с облегчением слышу журчание льющейся воды. Сейчас, мама. Сейчас….
– Аояги-кун! Что вы здесь делаете? – Вздрагиваю, услышав за спиной знакомый властный голос. Резко оборачиваюсь, уже зная, кого увижу.
Женщина-врач, имя которой я так и не запомнил, собирается сказать что-то еще, но, увидев мое лицо, мой затравленный, дикий взгляд, осекается. Резко развернувшись, вскидывает голову, словно пронзая взглядом потолочные перекрытия до самой маминой палаты. Срывается с места, заставив взметнуться полы белого халата, и бросается к лестнице, оставив меня в оцепенении стоять и сжимать в руке проклятый стакан.
Нет… Нет! Нет! НЕТ!!!
– Стойте!
Я кидаюсь следом, расплескивая на бегу с трудом добытую воду.
– Подождите! Остановитесь! – Взбегаю по лестнице, с верхних ступенек которой доносится быстрый отчетливый стук каблуков. Вылетев на площадку нужного этажа, проклиная все на свете, толкаю двери и выкатываюсь в холл, но женщины-врача там уже нет. Ее стремительный силуэт удаляется все дальше и дальше по коридору, приближаясь к двери маминой палаты. Припускаю следом, спешу изо всех сил, видя перед собой только постепенно вырастающий на глазах фигуру в летящем белом халате. Но даже когда я догоню ее, что смогу сделать? Как объяснить то, что произошло?! Она ведь все равно войдет! Она увидит и услышит!.. Все пропало!
Соби
Дверь захлопывается за Рицкой. Но Аояги-сан даже не замечает исчезновения сына. Словно в трансе она раскачивается на постели, безудержно всхлипывает и повторяет:
– Не получилось! Ничего не вышло! Сеймей…
До чего же все это мерзко… Я подозревал, что нельзя отпускать Рицку одного. Но подобного не ожидал. Эта женщина воистину безумна. И единственное, что нам остается – уйти. Нужно дождаться Рицку, успокоить его и убедить вернуться домой. Здесь уже ничего нельзя исправить.
Под аккомпанемент надрывных рыданий Аояги-сан направляюсь к двери. Лучше перехватить Рицку снаружи. Незачем ему слушать бред своей матери.
– Но почему?.. Почему не получилось? Ведь я сделала все, как ты сказал, Сеймей… Все, как ты сказал!..
Останавливаюсь, словно пригвожденный к полу этими словами. Медленно оборачиваюсь, пронзительно глядя на Аояги-сан. Она сидит на кровати, обхватив себя руками, словно желая закрыться от всего мира, и лишь повторяет: «Почему?.. Почему, Сеймей?..»
Нет…
Все не может быть так, как я только что подумал.
В три шага пересекаю комнату и нависаю над этой женщиной, в последний миг сдержав порыв схватить ее за запястье и рвануть на себя.
– Что у вас должно было получиться, Аояги-сан?! – Мое стремительное движение и резкий вопрос заставляют мать Рицки вздрогнуть и отшатнуться. Увидев ее испуганное лицо, я понижаю голос.
– Что именно у вас не вышло? – с трудом перевожу дыхание. – И причем здесь Сеймей?..
– Агатсума-сан? – она словно только сейчас заметила мое присутствие, даже узнала не сразу. Но ее горе слишком велико. Оно не позволяет ей удивиться или испугаться толком. Глаза вновь заволакивает влажной пленкой. Взгляд проваливается в пустоту. Она смотрит сквозь меня и не видит ничего, кроме оставшихся в прошлом призрачных видений.
– Сеймей… Он… Он сказал, что…
Тут бушующая в ней буря находит выход – словно прорывает плотину. Слова льются неудержимо, она захлебывается ими, мешает с глухими рыданиями, выплескивая на меня события того вечера.
Сеймей приходил. Он дал ей таблетки. Он обещал, что дурной сон, которым стала ее жизнь, закончится, и она проснется. Сможет обнять своих сыновей, которые давно ждут ее, там, далеко, за пределами ее кошмара.
– Не вышло. Ничего не изменилось, – покрасневшие от слез глаза лихорадочно блестят на мертвенно-бледном лице, – я все еще здесь.
Поднимаюсь, с трудом разогнув спину. Сумбурный рассказ Аояги-сан занял полминуты, не более, но мышцы свело судорогой так, словно я, придавленный к земле неподъемным грузом, простоял у ее кровати целый час. И эта ноша все еще давит на плечи. Теперь мне известно, что на самом деле произошло в доме Рицки два дня назад. Хуже того, я верю всему, что сказала эта женщина. От первого и до последнего слова.
Выговорившись, Аояги-сан лишь часто всхлипывает, тупо уставившись в одну точку. Отвернувшись от нее, сделав несколько бесцельных шагов к окну, натыкаюсь на подоконник. Останавливаюсь, невидяще перед собой. Безумно хочется курить. Но рамы наглухо закрыты и забраны снаружи мелкой решеткой, чтобы сделать невозможной попытку сброситься вниз.
Я даже не хочу знать, зачем Сеймею понадобилось убивать свою мать. Его мотивы всегда были за гранью моего понимания. Он не пощадил ни ее, ни Рицку, но просчитался. Аояги-сан жива и помнит приход своего сына до мелочей. Нужно что-то предпринять, пока не вернулись врач и Рицка. Никто не должен видеть последствий ошибки Сеймея. Никто не должен знать…
– Ваш старший сын умер, Аояги-сан, – словно со стороны слышу собственный, лишенный эмоций голос, – вам все привиделось.
– Нет!
Оборачиваюсь, услышав этот яростный крик. Еще секунду назад она сидела, опустошенная и безучастная ко всему на свете, а теперь огрызается, подавшись вперед на кровати, словно готовый к броску зверь. Это отталкивает еще больше.
– Я видела его!.. Он обещал... что мы будем вместе, когда я проснусь! Он обещал!..
Эти растрепанные черные волосы, воспаленные от слез, горящие глаза делают мать Рицки похожей на существо из ада. И я окончательно уверился бы в ее помешательстве, если бы не знал, что это не так.
– Не существует иной действительности, Аояги-сан! Только эта, – слегка повысив голос, твердо говорю я этому дрожащему, как в лихорадке существу, почти утратившему человеческий облик. Назвать ее женщиной я уже не в силах.
– Вам следует смириться с тем, что ваш сын мертв, и перестать изводить себя вымыслами.
– Но Сеймей и правда приходил! Или… – она недобро прищуривается, – или вы считаете меня сумасшедшей, Агатсума-сан?
– Я – нет. Но другие сочтут, – устало присаживаюсь на подоконник. Мать Рицки замолкает – ответ привел ее в замешательство. Видимо, эта мысль ее пока не посещала.
Терпеливо поясняю.
– Если вы скажете, что к вам приходил ваш умерший сын и дал снотворное, вас сочтут безумной. И будут правы. Признайтесь, что вы все выдумали.
– А таблетки?! – она хватается за любую возможность. – Они действительно были! Это не выдумка!
– Тогда во что вам приятнее верить, Аояги-сан?! – резко отвечаю я. – Что вы взяли их в другом месте, или – что ваш собственный сын пытался отравить вас, заставив принять смертельную дозу снотворного?!
Она отшатывается как от удара. Стискивает руками одеяло так, что белеют костяшки пальцев. Сама мысль ей кажется абсурдной. Ни одна мать не сумеет поверить, что ее ребенок может желать ей смерти. Неужели мне удастся убедить Аояги-сан, что приход Сеймея ей только привиделся?
Сейчас она вспомнит, что снотворное ей выписывал врач. Я знаю – нашел тогда на столике возле кровати горку рецептов. Наверняка Аояги-сан забывала принимать эти таблетки. Почти вижу, как складывается в ее голове картинка. Пакетики с белыми пилюлями, в беспорядке валяющиеся в ящиках стола… Если мне удалось убедить эту женщину, что визит Сеймея был лишь болезненной выдумкой, то объяснение остальному она найдет сама.
– А если вы не правы, Агатсума-сан, а прав Сеймей, и все вокруг – фальшивка?
Мать Рицки поднимает голову и ее губы раздвигает измученная, но победная улыбка.
– Ведь в кошмарном сне может происходить что угодно. Это все объясняет. Сеймей говорил правду…
Полный облегчения взгляд Аояги-сан соскальзывает с моего лица. Я прямо чувствую, как крепнет уверенность этой женщины. Словно читаю мысли.
Сеймей не способен причинить ей вред. Это аксиома. Подобного не может быть в реальности. Такое могло привидеться только в дурном сне. А значит все вокруг и правда сон. Фальшивка. Теорема доказана. Аояги-сан нашла ответы на все вопросы. Теперь никто не в силах ее переубедить, как и заставить отказаться от мысли «вернуться в реальность».
И боюсь, я сам подсказал ей выход из положения. Предупредил о подстерегающей опасности. Едва ли Аояги-сан станет рассказывать врачам о Сеймее. Она разыграет раскаяние, чтобы выйти из больницы, а затем вновь повторит попытку. Но на этот раз сделает все наверняка…
Гляжу на нее – Аояги-сан выглядит умиротворенной. Отрешенно спокойной. Она все для себя решила. И я должен сделать выбор, оставить все, как есть или нет. Не я ли той ночью жалел, что вмешался и спас ее? Теперь можно уйти и позволить ей умереть, сохранив при этом тайну Сеймея. Ведь сама Аояги-сан никому ее не выдаст.
Как мне поступить?.. Я помню, как лечил Рицку, убирая синяки и ссадины, оставшиеся после побоев матери, и, на мой взгляд, ему было бы лучше без нее. Но Рицка страстно желает, чтобы его мать осталась жива. Мне не забыть, как той ночью, сжавшись на жестком больничном диване, он шептал, превозмогая навеянный мной сон.
«Я забыл сказать тебе спасибо. Если бы не ты, ее бы не было. Спасибо, Соби.»
Проклятье…
Втянув в себя воздух, поднимаюсь с подоконника. Подхожу к кровати. Безвольная рука Аояги-сан тут же оказывается пойманной в жесткий захват. Моя ладонь с силой сжимает узкое запястье, и мать Рицки невольно вскрикивает от испуга и резкой боли.
– Агатсума-сан! Что вы?!..
Не думая, не сомневаюсь больше, говорю твердо и четко.
– Вы принадлежите мне, Аояги Мисаки-сан. Ваше тело, разум и воля – в моей власти.
Она делает рваный вдох и застывает. Я знаю, что только что руки отказались служить ей. Но это далеко не все. То, что я намерен сделать, выйдет не у каждого Бойца. Только у сильнейшего.
– Вернитесь в тот вечер, когда хотели лишить себя жизни. Вы пришли домой с работы. Занялись приготовлением ужина, но почувствовали себя такой усталой, что присели отдохнуть и заснули. Вспомните об этом, Аояги-сан.
Ее глаза, полные страха вначале, заволакивает туманной дымкой. Я безжалостно вторгаюсь в ее разум, взламываю его, варварски вскрываю, как крышку консервной банки. Я мог бы уничтожить эту женщину, стереть всего парой слов. Ее сознание расшатано до крайности и податливо к воздействию. Она почти безумна и разбивается о мою волю, как волны о каменный причал.
– Во сне вы увидели Сеймея. Он звал вас к себе, и после пробуждения вам стало невыносимо одиноко. Вы поднялись к себе в комнату и приняли разом все прописанные врачом таблетки, которые покупали, но не трогали, надеясь справиться самостоятельно. И теперь вы раскаиваетесь и никогда не совершите подобного вновь. Я запрещаю вам, Аояги-сан. Даже думать об этом запрещаю. Вам все понятно?
Она медленно кивает. Лишенный всякого выражения взгляд устремлен в одну точку. Взгляд растения, своим вторжением я перебороздил ее разум вдоль и поперек – покрыл шрамами. Наверняка это скажется на ней потом, в далеком будущем. Только Жертвы могут вмешиваться в чужое сознание без потерь. Они подбирают к двери ключ. Бойцы же ломают стены. Бойцы грубы.
Останавливаюсь на секунду, задумавшись. Может добавить что-нибудь для Рицки? Например, сделать так, чтобы его мать больше не смела поднимать на него руку. Запретить ей. Но в этот момент слышу приближающийся звонкий стук каблуков по коридору. И далекий крик Рицки: «Подождите! Остановитесь!».
Я не успею.
– Сейчас вы закроете глаза и заснете, Аояги Мисаки. Проснетесь ровно через сутки и вспомните о том вечере только то, что я сказал. Выполняйте!
Она разом оседает на постели, обмякает, словно тряпичная кукла, у которой обрезали нитки. Лицо расслабляется. И тут же дверь распахивается и внутрь врывается запыхавшаяся врач. Смотрит на свою пациентку, потом на меня, этот взгляд мог бы сжечь дотла.
– Что тут происходит?! – отрывисто спрашивает она, склоняясь к Аояги-сан, быстрым профессиональным движением проверяя зрачки и ощупывая пульс на шее.
Выпустив безвольную сухую руку, я отхожу в сторону, чтобы не мешать, и отвечаю на вопрос.
– Аояги-сан внезапно заплакала, а потом потеряла сознание. Должно быть, нервное.
– Позвольте мне самой делать выводы! – сурово обрывает меня женщина-врач, нашаривая рукой кнопку на вделанной в стену, незаметной панели. – Я ведь предупреждала вас!
В палату со всех ног вбегает Рицка. Резко тормозит, словно наткнувшись на невидимую преграду. Тяжело дыша и ничего не понимая, он смотрит на нас круглыми от волнения глазами. В руке зажат стакан, на дне которого покачиваются остатки воды. Видимо, остальное расплескалось по дороге.
– Уходите, – устало, но твердо требует женщина-врач, – ваше посещение закончено.
***
Никто не мешал нам покинуть больницу. В полном молчании мы вышли из дверей и так же, не разговаривая, дошли до автобусной остановки.
Сосредоточенно глядя под ноги, Рицка брел по асфальтовой дорожке, не замечая никого вокруг. И я не решался отвлечь его от мыслей. Но как бы мне хотелось знать, о чем он сейчас думает.
– Что ты с ней сделал, Соби?
– Что? – Останавливаюсь, понимая, что Рицка глядит на меня в упор. Без угрозы, но хмуро – сверлит глазами мое лицо.
– Я спросил, что ты сделал?! – он повышает голос и резко взмахивает рукой, указывая в сторону больницы.
– Когда я уходил, мама плакала, а когда вернулся – она лежала без сознания. Что ты там творил, пока меня не было?!
– Ничего.
Он осекается, услышав такой простой ответ. Недоверчиво сдвигает брови.
– Ты врешь, – констатация факта.
– Ничего дурного, Рицка, – примирительно улыбнувшись, протягиваю руки, желая обнять его, но он словно специально не замечает этого. Все так же стоит и буравит меня взглядом, желая понять, что кроется за этими словами. Но так и найдя ответа, сдавшись, роняет голову.
– Значит, что-то ты все-таки сделал, – ни к кому не обращаясь, шепчет Рицка. Я, наконец, обнимаю его. Прижимаю к себе, склоняясь сверху, касаясь носом волос и надеясь лишь, что Рицка не оттолкнет меня сейчас.
Не отталкивает. Наоборот, прижимается теснее. Маленькие руки скользят вверх по спине. Он поводит щекой по свитеру, затем невесело хмыкает:
– Ничего дурного, да? У тебя, насколько я помню, всегда были неправильные представления о дурном.
– Не в этот раз, Рицка.
Он зажмуривается, чтобы не заплакать. Темные Ушки никнут. Он не хочет обсуждать то, что произошло в палате до моего вмешательства. А потому говорит лишь о том, что было после. Потому что молчать невозможно.
– Похоже, врач на нас здорово разозлилась.
– Все будет хорошо, – осторожно глажу его по волосам. – Твоя мать очнется и все будет лучше, чем прежде.
Худенькие плечи чуть вздрагивают в моих объятиях, сдавленный всхлип прорывается наружу, вопреки попыткам держаться. И все же он спрашивает, шепотом.
– Ты так думаешь?
– Я обещаю.
Рицка вздергивает подбородок, чтобы увидеть мое лицо. Я смотрю на него со всей серьезностью, на какую способен. Он должен мне поверить. Чтобы суметь пережить это утро, чтобы двигаться дальше.
Верит. Огромные, темные глаза закрываются. Из уголков выскальзывают две одинокие слезинки. Спешат вниз по щекам.
– Хорошо. Пусть будет так, Соби.
Осторожно стираю оставленные слезами влажные дорожки. Наклонившись, целую Рицку в лоб и вновь прижимаю к себе. Мы так и стоим, обнявшись, посреди тротуара. Но возле больницы вид плачущего мальчика, которого обнимает другой молодой человек, возможно старший друг, не вызывает у прохожих интереса. Разве что отчужденное сочувствие. В жизни случается всякое.
– Что ты намерен делать сейчас? Вернемся домой?
– Нет, я в школу пойду, – отстранившись, Рицка в последний раз хлюпает носом. Сердито вытирает лицо ладонями. – Тебе ведь тоже надо в Университет, так?
– Так, Рицка, – печально улыбаясь, наблюдаю за тем, как он приводит себя в порядок. От души сморкается в найденный в кармане мятый носовой платок.
Я мог бы настоять на том, чтобы остаться с ним. Впереди нас ждет поединок с Карателями, и, если верить информаторам Сеймея, он должен состояться сегодня. Нам лучше не разлучаться. Но если я начну напрашиваться сопровождать Рицку, у него могут появиться вопросы. А я не имею права выдавать, что мне известно о предстоящей битве.
Значит, лучше оставить все, как есть. Я позову Рицку, когда придет время.
Автобус неспешно подходит к остановке, и Рицка, бросив на распахнувшиеся двери неприязненный взгляд, идет в его сторону.
– Пока, Соби, – небрежно бросает он, ловко заскакивая на ступеньку автобуса. Я делаю шаг следом, чтобы проводить, но на самом деле мне хочется поехать с ним.
– Тебе в другую сторону, не забыл? – он пытается шутить. Губы двигаются, расползаясь в улыбке, обнажая зубы. Но глаза остаются серьезными, печальными. Рицка готов принять на веру мои слова о том, что все будет лучше, чем прежде. Но разве раны, которые оставили в его душе последние дни, от этого исчезнут?
– До встречи.
Двери с тихим шипением закрываются. Автобус трогается с места. Я смотрю вслед.
Кому бы ни предназначался твой удар, Сеймей, он пришелся по Рицке. Надеюсь, не это ты ставил своей целью. Но еще немного – и я начну сомневаться.
Автобус скрывается из виду, я остаюсь один.
Невольно встряхиваю головой, отгоняя непрошеные мысли. Сейчас следует сосредоточиться на другом. Впереди встреча с Карателями. Я должен быть готов.
***
Я почувствовал их еще на подступах к Университету. Тяжелый, пронзительный звон накрывал огромную площадь. Струился по аллеям, между ухоженными корпусами факультетов, ровными импульсами расходился в стороны, наполняя собой улицы. Каратели не скрывались, они ждали меня. Открыто заявляли о своем присутствии, демонстрируя доступную им силу. Впечатляюще. Думаю, если где-то в округе случайно находятся другие Бойцы, у них закладывает уши. Мощь сигнала так велика, что это вызывает физическую боль. Голова раскалывается...
Смежив веки, стою на перекрестке возле горящего зеленым светофора. Потоки людей струятся в обе стороны, навстречу друг другу. Сотни ног меряют покрытый белой разметкой асфальт проезжей части. Шум машин сливается в единый гул, прерываемый отрывистыми гудками. Но и они не способны заглушить разливающийся в воздухе оглушительный трезвон. Теперь я знаю, что чувствовали те, кому доводилось сталкиваться со мной. Сигнал подобной поражающей мощи и впрямь болезненная вещь.
Двинувшись с места, вливаюсь в общий поток. Смешавшись с торопливо семенящей вдоль рядов ждущих машин человеческой массой, пересекаю широкую улицу под мигающий сигнал светофора. Взлетаю на поребрик пешеходной зоны. За спиной плотные потоки машин, схлестнувшись, рвутся мимо друг друга, делая улицу абсолютно непроходимой. Впереди за небольшой площадью виднеются гостеприимно распахнутые ворота Университета. Каратели где-то внутри. Ждут. Они убеждены, что я непременно приму их приглашение? Приятно было бы думать, что Семь Лун настолько хорошего мнения обо мне…
Что ж, я иду – вы слышите? Резкий импульс выстреливает в пространство, широкими кругами расходясь во все стороны далеко за пределы парковой зоны. Теперь они знают, что я здесь и не намерен скрываться. Вызов принят.
И становится тихо. В этой тишине я иду по ухоженным дорожкам, сопровождаемый лишь шелестом листвы, хрустом гравия под подошвами ботинок и звуками далеких разговоров припозднившихся студентов.
Каратели должны были выбрать для Поединка самое уединенное место, так что я, скорее всего, знаю, где их искать. Сворачиваю на боковую аллею. Надо бы, конечно, позвонить Рицке, но прежде мне хочется увидеть, с кем нам предстоит иметь дело. Я должен сам взглянуть на Карателей, перед тем как позову его.
Нахожу их там, где и ожидал – на берегу небольшого декоративного пруда, укрытого тенью склонившихся к воде деревьев. Это место предназначено для отдыха, и едва ли здесь можно встретить кого-нибудь в столь ранний учебный час. Или же я ошибаюсь?
Вместо ожидаемой мной Пары на скамейке рядом с круглым, словно тарелка, озером скромно расположились три невысокие женщины в одинаковых белых кимоно. Изысканный орнамент струится по шелковой ткани, гармонируя с широким поясом-оби более темного оттенка. Волосы собраны в совершенно идентичные сложные прически, часть длинных прядей свободно ниспадает на спину. По краям скамейки и позади нее замерли трое похожих на телохранителей высоких мужчин в темных костюмах. Итого шестеро. Что это значит? Семь Лун решили пойти против правил и выставили на поединок три пары против одной?
Заслышав шаги, сопровождающие дам мужчины как один поворачивают голову в мою сторону, и, несмотря на темные очки, скрывающие глаза, я замечаю фантастическое сходство между ними. Их напарницы остаются сидеть неподвижно, устремив взгляд перед собой, но и они похожи словно капли воды. Нет ни единой черты, которая позволила бы отличить их друг от друга. Тут я понимаю одну невероятную вещь – это не просто сходство. Они близнецы. Женщины явно рождены здесь, в Японии. Их спутники, возможно, откуда-то из европейской части континента, но вместе все шестеро составляют одно целое и объединены общим Именем. Так это и есть главное оружие Семи Лун? Каратели…
– Я говорила, что он придет сам.
– Ты не заставил нас разыскивать тебя, Beloved. Это приятно, – произносят совершенно одинаковые мелодичные голоса. Три Жертвы – а то, что эти похожие на призраков изящные женщины в кимоно – Жертвы, ясно без слов – одновременно поднимаются со скамейки, поворачиваясь в мою сторону.
– Мы ожидали, что с тобой будет младший Аояги. Где Loveless?
– Здесь его нет, – сухо отвечаю, собираясь с мыслями. Происходящее выходит за рамки любых ожиданий. Напоминает галлюцинацию.
– Я еще не решил, стоит ли ради вас отвлекать его от дел.
– О-о, вот ответ истинного Бойца, – смех у этих бестий словно колокольчик. – Что же, ты вскоре убедишься, что все более чем серьезно.
Это уже и так ясно. Всем своим видом Каратели излучают непоколебимую уверенность в собственных силах. Они так спокойны, почти расслаблены – ни капли сомнения в своей власти над ситуацией.
Молча достаю пачку с сигаретами и прикуриваю одну из них. Шестеро Стражей… Какой может быть их Связь? Должно быть, она напоминает многоугольник, где каждый угол связан с остальными – много… много нитей. Если общее имя позволит им вместе войти в систему, то это совершенно не напоминает шутку. Я не в состоянии представить какой мощью может обладать их объединенный удар. И насколько серьезным будет урон, нанесенный Жертве – оковы от атаки подобной силы ее просто сомнут. Такое способен выдержать не каждый взрослый Агнец, что говорить о подростке? На что ты рассчитывал, Сеймей, когда отдавал мне свой приказ?
– Ты можешь призвать свою Жертву, Beloved, – милостиво произносит одна из… я их совсем не различаю. – У нас достаточно времени. Мы подождем.
– В этом нет нужды, – приняв решение, снимаю очки и убираю их в карман сумки. Нехорошо усмехаюсь. – Пожалуй, и одного меня будет достаточно, чтобы как следует потрепать ваши красивые одеяния.
– Как грубо, – в притворном огорчении вздыхает та, что справа.
– Пустое бахвальство, – отстраненно произносит стоящая слева.
– Нам приказано привести вас обоих – живыми или мертвыми, – доверительно сообщает третья из них, пропустив укол мимо ушей. – Это бессмысленно, Beloved. Мы, так или иначе, найдем младшего Аояги. Послушай совета и вызови его – подумай о себе.
Сомневаюсь, что они успеют добраться до Рицки. Сеймей не позволит этому случиться.
– Можете не стараться. Меня устраивает то, что моя Жертва далеко отсюда.
Одна из женщин насмешливо приподнимает изящные брови.
– Как будет угодно. Начинаем!
– Еще нет.
Она замолкает, непонимающе глядя на меня.
Затягиваюсь, наслаждаясь тем, как горький ментоловый дым наполняет легкие. Затем выкидываю сигарету. Быть может, эта была последней. Достаю телефон и, раскрыв, выключаю – синяя бабочка на экране гаснет.
Отбрасываю в сторону ненужную больше сумку.
– Можем начинать.
– Загрузка системы!
Разверзшаяся вокруг Карателей антрацитовая мгла стремительно пожирает траву, аллеи, деревья и кусты. Земля и небо растворяются в необозримом мраке системы.
На миг прикрываю глаза, чтобы мысленно попрощаться. Прости меня, Рицка. Прости за все.
Рицка
Это чувство не спутать ни с чем. Я запомнил его на всю жизнь, когда впервые ощутил внутри эти тревожные волны. Тело словно превращается в арфу, и кто-то невидимый проводит рукой по струнам, но вместо звука приходит дрожь. Физическое ощущение. Соби только что загрузил боевую систему. Без меня…
Словно очнувшись от тягостного сна, в котором пребывал с момента ухода из госпиталя, растерянно моргая, обвожу глазами класс. В нем стоит тишина, слышно только, как шелестят ручки. Тамино-сенсей выдала нам самостоятельное задание и вышла ненадолго. Однако и без нее в классе тихо – все заняты делом. Над дверью мерно тикают часы. Отщелкивают секунды. Секунды боя...
Какого черта!!! СОБИ!!!
Схватив сумку, перепрыгиваю через парту и, промчавшись по узкому проходу между столами, вылетаю за дверь. Она с силой ударяет о косяк за моей спиной. Все происходит так быстро, что вслед мне несутся испуганные девчачьи возгласы. Я напугал кого-то... Среди общего всплеска, различаю тонкий голосок Юико: «Рицка-кун! Куда ты?!». Впрочем, я тут же забываю о ней. Обо всем! Несусь по коридору, делая резкую отмашку локтем, зажав подмышкой непонятно зачем прихваченную сумку. На бегу достаю телефон. Ну, Соби!.. Дай мне только добраться до тебя, узнаешь, как обещания нарушать!
Вызов номера длится пару секунд, но мне и этого хватает, чтобы разозлиться до предела. Но то, что происходит потом, заставляет резко затормозить. Из трубки вместо привычных гудков слышится только: «Аппарат вызываемого абонента выключен или находится вне зоны действия сети. Вы можете оставить сообщение после…». Опускаю телефон. Набираю номер снова. Затем еще раз! Так словно телефон Соби может ожить лишь от моего желания. Он отключил свой сотовый! Само по себе это не лезет ни в какие рамки!.. Что, черт возьми, происходит?!
Вновь бросаюсь бежать. Добравшись до конца коридора, выскакиваю на лестницу. Скатываясь вниз по ступенькам. Запихиваю под рубашку прыгающий на груди, бесполезный мобильник, мысленно проклиная Соби. У него должны быть очень веские причины, чтобы вытворять такое! Хотя я и не хочу, чтобы так было. Веские причины, в случае с Соби, означают крупные неприятности.
Неразборчиво шиплю сквозь зубы, хватаясь за поручень на поворотах и даже не сбавляя скорости, чтобы выиграть лишние секунды. В груди липкой змеей сворачивается страх. Лестница прыгает перед глазами. Слишком долго – да, когда же кончатся эти ступеньки?! Спустившись, наконец, на первый этаж, врываюсь в школьный холл. Парочка старшеклассников, вздрогнув, спешит убраться с моей дороги. Пулей пролетаю мимо, толкнув ладонями входные двери, выбегаю во двор. Яркий свет слепит глаза. Зажмуриваюсь. Хорошо, что сейчас мне не нужно зрение. Я все равно доберусь до тебя, Соби! Хочешь ты того или нет!
Школьные ботинки стучат по мощеной дорожке – для меня ее не существует. Есть только темнота под веками. Есть только мое яростное желание коснуться Соби. Он – моя цель. Он рядом, стоит только протянуть руку! Я уже проделывал этот фокус однажды и смогу сделать это еще раз! Я смогу… Тянусь сквозь призрачное пространство. Подошвы ног перестают чувствовать землю. Я иду, Соби… Я уже на месте…
Слепо рвусь вперед, но хватаю лишь пустоту. Словно в замедленной съемке погружаюсь в непроницаемый, молочный туман и, будто сорвавшись с обрыва, проваливаюсь в эту белую взвесь. Лечу вниз, раскинув руки, как нелепая птица.
Открыв глаза, понимаю, что лежу на земле. Щека зудит от соприкосновения с асфальтом, и горят рассаженные колени. Я даже не помню, как упал.
У меня не вышло! Но почему?.. Я споткнулся? Может, врезался во что-то? В забор?
Сажусь, оглядываясь вокруг. Я даже не успел добежать до ворот. Они высятся в трех метрах впереди.
Это он меня не пустил, вспыхивает в голове догадка. Сам Соби. Ожидал, что я начну прорываться ему на помощь или почувствовал – не важно. Он оттолкнул меня... Как такое вообще может быть?!
Наклонившись вперед, со всей силы бью кулаком об асфальт. Рука взрывается болью, но это не помогает. Не избавляет от страха, что скручивает все внутри. И эта ярость отчаяния, что смешивается с моей паникой, мешает мне думать. Думай, черт возьми! Думай, что еще ты можешь сделать!
– Какая встреча. Привет, Рит-тян!
Услышав этот голос, знакомый до боли голос, с вкрадчивыми, насмешливыми интонациями, я прыжком вскакиваю на ноги. Не веря себе, медленно поворачиваюсь, хотя знаю, кто сейчас стоит за моей спиной.
Не может быть... Только не он! Нет…
Продолжение в комментариях...
-
-
13.10.2011 в 14:57В качестве наблюдательного пункта Нисей выбрал живописную беседку, что пряталась во дворе дома напротив школы Рицки. От дороги двор отделял пустяковый заборчик. Деревья и кусты плотно обступали маленький павильон со всех сторон и сквозь прорехи в листве прекрасно просматривались школьные ворота и убегающая к самому крыльцу дорожка.
Раскрыв свой чемоданчик с аппаратурой, Нисей вольготно расположился внутри беседки, закинув ноги в ботинках на сиденье напротив. То, что окна жилого дома выходили прямиком на его импровизированное убежище, Нисея мало заботило. Пусть только кто-то из жильцов попробует высунуться и возмутиться, Акаме с готовностью объяснит, кто здесь хозяин на самом деле.
И все-таки ожидание начинало надоедать. Если Нисей все правильно просчитал, если все действующие герои данного фарса поступят именно так, как он рассчитывает, то…
Завершить мысль Нисей не успел. Телефонный звонок прервал ленивые размышления, вклинившись в окружающие тишину и спокойствие. Поглядев на экран, Нисей тут же выпрямился, спустив ноги на дощатый пол беседки. Похоже, началось.
– Я слушаю, – изящным жестом он поднес трубку к уху.
– Агатсума-сан встретился с Карателями в парке Токийского университета, – высокий голосок Юсуи был по-деловому сдержан. – Вы просили позвонить вам, как только они войдут в систему.
– Отлично, – Нисей аж зажмурился, словно известие о том, что Соби ввязался, наконец, в драку доставило ему немалое удовольствие.
– Можешь быть свободен, мальчик. Ты хорошо поработал. Сеймей будет доволен.
Особенно если учесть, что даже не узнает о том, как Акаме использует его пешек. А Юсуи оказался идеальным инструментом для слежки за Соби. Бойца тот бы вычислил за километр. Чего не скажешь о Жертвах. Они для внутреннего «радара» Бойцов невидимы.
Огонек на приборной панели спрятанного в чемодане записывающего устройства вспыхнул, фиксируя идущий с телефона Рицки вызов, и тут же погас. Потом вспыхнул снова. Насчитав три оставшихся без ответа звонка, Акаме победно ухмыльнулся.
«Сегодня явно мой день. Все складывается, как я ожидал. Агатсума и не думает звать свою Жертву. Поняв, что собой представляют Каратели, он решил сражаться в одиночку.
Ты редкостный болван, Соби, но сегодня я просто влюблен в твой тупой героизм».
Вновь раздвинув изящный черный телефончик, Акаме быстро набрал знакомый номер. В ожидании ответа свободной рукой достал из чехла отливающий серебром узкий продолговатый предмет, любуясь, как тот блестит на солнце.
«Ну, давай же, доставай свой сотовый, Сеймей. Время уходит.»
Едва услышав щелчок соединения, Акаме жизнерадостно зачирикал в трубку.
– Алло. Привет. У нас проблемы.
– Каратели?
– Они самые, – расплылся в улыбке Нисей. – Этот придурок Агатсума не стал вызывать Рит-тяна на помощь. Видимо, собрался героически погибнуть, выполняя твой приказ.
Сдержанный выдох на другом конце трубки подсказал Нисею, что новость не пришлась его Жертве по душе.
«Не рассчитывал на это, так, Сеймей? Всему виной пробел в моих докладах: ты просто не в курсе насколько сильно твоя марионетка втрескалась в этого ушастого мальчишку.»
Чтобы Соби, имея приказ хозяина победить любой ценой, вместо этого выбрал жертвенную смерть? Кто в такое поверит?
– Без Рицки у него нет шансов, – сухо обронил Сеймей.
– А с ним есть? – белозубо ухмыльнулся Акаме.
Молчание… Сеймей обдумывал варианты.
– Доставь Рицку в систему Соби. Ты сможешь его найти?
– Раз плюнуть, – внутренне ликуя, заверил его темноволосый Боец, – у нас ведь одно имя. К тому же, я столько раз присутствовал при том, как Агатсума разворачивает свою систему, что…
– Выполняй, – коротко бросил Аояги, не желая слушать словоизлияния Нисея. – Только тебя никто не должен видеть. Особенно Рицка.
Черт! Улыбка Акаме моментально увяла. Рванувшись к своему чемоданчику, он резко выкрутил одну из круглых ручек, и эфир тотчас же наполнился щелчками и треском.
– Сейме-ей! Я тебя не расслышал! Что ты только что сказал?! – с чувство заорал он в трубку.
– Что у тебя со связью?! – следующая фраза Аояги потонула в шорохе помех. – Нисей!
– Я все понял! – прокричал Акаме прямо в микрофон. – Доставить Рит-тяна к Соби! Сделаю! Извини, придется отключиться! Связь плохая!
Фух… Выключив телефон, Акаме с облегчением перевел дыхание.
«Чертов Сеймей. Из-за твоей осторожности весь план чуть не пошел псу под хвост. А я так долго ждал момента, чтобы подобраться к Рит-тяну.»
Захлопнув чемоданчик, Нисей с несвойственной ему торопливостью выбрался из беседки. Чуть ли не бегом пересек пустую улицу. Рит-тян должен вот-вот показаться. Его нельзя упустить. Словно в ответ на эти мысли дверь школы распахнулась, и из нее выскочила щуплая ушастая фигурка в смешной школьной форме.
Широко улыбнувшись, Нисей, едва не пританцовывая от предвкушения, направился к своей жертве.
«Посмотрим, с какого расстояния ты меня узнаешь, малыш».
Но Рит-тян не замечал никого вокруг. Зажмурившись, он сломя голову мчался по дорожке прямо навстречу Нисею, вынудив того в последний момент инстинктивно прянуть в сторону, чтобы избежать столкновения.
«Что за черт?! Какие демоны в тебя вселились, парень?!»
Крутанувшись на каблуках, Нисей воззрился Рицке вслед. Впервые его посетила мысль, что поймать Ушастого на деле может оказаться не такой уж легкой задачей. Но тот вдруг словно споткнулся на бегу и, не издав ни звука, рухнул на землю, едва не расквасив нос об асфальт.
«Во, дает!»
Нисей насмешливо вскинул брови и вразвалочку направился к нему. И если бы Рицка был меньше увлечен собой в этот момент, то наверняка бы услышал тихий стук каблуков его ботинок. Но Рицке было не до того. Усевшись на дорожке, паренек отчаянно врезал по ней кулаком, словно бессловесный камень был виноват в его бедах.
«А котенок умеет злиться! – весело подумал Нисей, останавливаясь прямо за его спиной: – Ну что ж, поздороваемся.»
– Какая встреча. Привет, Рит-тян!
Тот подпрыгнул на месте, будто в тощий, хвостатый зад с размаху вонзили шило, и взвился на ноги. Медленно, словно в полусне Рицка повернулся лицом к Нисею, и в его глазах Акаме разглядел именно то выражение, которое желал увидеть. Страх. Почти ужас!
«Конечно, он меня узнал. Наша первая встреча была незабываемой. А вот вторую лучше не затягивать.»
– Ты?!.. – вытаращившись на Акаме, ушастый попятился.
Нисей ухмыльнулся.
«А сейчас будет немножко больно».
Рит-тян не успел уклониться. Изогнутая клюшка для гольфа, которую Нисей до поры прятал за спиной, взмыла вверх. Короткий замах, и ее обмотанное тряпкой, плоское навершие почти нежно коснулось головы Ушастика. Но только на первый взгляд нежно. Мальчишка мешком повалился на землю, издав лишь короткий болезненный стон. Стащив с плеч свой легкий плащ, Акаме мгновенно укрыл скорчившуюся у его ног фигурку, цепко обшаривая взглядом двор в поисках свидетелей. Но их не было. У самых дверей школы, расположившись спиной к воротам, топталась группка старших подростков, должно быть, прогуливавших урок. Вдоль стены здания, уткнувшись в учебник, к крыльцу спешила какая-то очкастая девчонка, на ходу переворачивая страницы. На дальней угловой площадке одетые в спортивную форму ученики играли в баскетбол. Совсем рядом, мимо ворот торопливо шагали по своим делам редкие прохожие, но никто не заглядывал внутрь, чтобы обратить внимание на две подозрительные фигуры, одна из которых, полускрытая плащом, неподвижно лежала на земле у края дорожки. Но даже если бы их заметили, что с того? Через несколько секунд обоих здесь уже не будет.
– Надеюсь, наша вторая встреча произвела не тебя не меньшее впечатление, чем первая, – усмехнувшись, Акаме по-приятельски потрепал темные волосы на затылке подростка. Затем, наклонившись к уху Рицки, словно тот мог его услышать, прошептал.
– Я здорово рискую, Рит-тян. Так что не подведи меня.
-
-
13.10.2011 в 14:58Прозрачные стены сдвигаются все плотнее. Продавливают защиту, смыкаясь со всех сторон. Невидимый пресс сжимает пространство вокруг в кольцо, и оно становится все уже и уже, угрожая раздавить, оставить после себя только обезображенный комок плоти.
Я уже успел убедиться, что Каратели не знают сомнений. Они доставят в Семь Лун меня или то, что от меня останется.
– И сколько не сжимай кулак, поймаете лишь пустоту. Я просто воздух, я – туман. Скольжение…
Выдохнув последнее слово, взрываю свою защиту. Тиски захлопываются с лязгом и грохотом, желая вгрызться в тело и… проваливаясь сквозь него. Их алчная дрожь умирает во мне и рассеивается без следа, оставив только холод, подсказывающий, насколько близок я был к последней грани. И с каждой атакой она все ближе.
– Прекрасное заклинание. Но такое рискованное. Тебе и впрямь нечего терять, Beloved?
Серебряный голосок Жертвы просто ласкает слух.
С трудом поднимаю голову, челка, намокнув от пота, прилипла ко лбу. Оковы, непривычно тяжелые, тянут к земле и обжигают запястья.
– Все, что мне дорого, я уже потерял, – выпрямляюсь, глядя на них. – Сражаясь с вами, я ничем не рискую.
– А как же твоя жизнь, Боец? Ею ты тоже не рискуешь? – женщина округляет глаза, словно птичка, ей доставляет удовольствие играть со мной.
– Невозможно рисковать тем, что тебе никогда не принадлежало, Каратель, – прищуриваюсь. – Разве тебе это не известно?
Она улыбается, едва заметно – лишь уголки губ вздрагивают.
– Ты восхищаешь меня все больше. Жаль, что тебе придется умереть. Атакуй. Мы ждем.
Сухо усмехаюсь, глядя на них. Еще никто не упрекал меня в медлительности.
– Сияющие звезды, искры ночи! Падите и развейте тьму!
Спустя мгновение темная бездна арены вспыхивает мириадами огней. Это изысканное удовольствие – превращать битву в фантастическое полотно художника. Подобной красоты в реальности не увидишь. Словно привороженные двумя неподвижными силуэтами, застывшими в ледяной пустоте, сияющие искры падают с небес, оставляя за собой длинный светящийся след. Собираясь в фокус, дождем осыпают защитный купол Карателей – распускаются огненными цветами на его поверхности. Боец выкрикивает рассеивающие заклинания, и искры гаснут, соприкасаясь с матовой гладью щита. Ни одна из них не достигнет цели. Для этого мне не хватает сил. Но даже если бы я смог пробить их защиту, это ничего не изменило бы. Невозможно бороться с прибоем.
Вопреки моим ожиданиям в систему следом за мной вошли только двое – остальные остались снаружи. Вначале это удивило и даже обнадежило меня, но затем я понял, в чем суть их стратегии.
Внутри своего имени все шестеро являются единым целым. И система воспринимает их как целое – каждого по отдельности, как часть чего-то большего. Едва Жертва или Боец оказываются полностью скованными, их выбрасывает из системы, а на освободившееся место тут же встает другой, а затем, если будет нужно и третий. Если же и этого оказывается недостаточно, круг замыкается и все повторяется вновь. Отдохнувшая и набравшаяся сил первая двойка вновь входит в систему и вступает в бой. Это зацикленный, бесконечный процесс. Начав битву, Каратели могут завершить ее только одним способом – полностью сковав соперника. Возможности любой пары ограничены, для Карателей же таких пределов не существует. Они действительно непобедимы.
Последний чуть гортанный возглас Бойца заставляет звездный дождь иссякнуть, обратиться в сверкающую пыль. Она переливается в воздухе, сияющей дымкой оседая на плечах моих противников, превращая шелк кимоно Жертвы в расшитую жемчугом парчу. Ее силуэт словно сам испускает свет, сияя вдалеке.
– Изысканная атака, но совершенно бесполезная, – женщина надменно вскидывает голову, ее темные волосы блестят, будто укрытые бриллиантовой сеткой. – Ты зря тратишь силы и время.
Отчасти так и есть. Я затягиваю бой, чтобы дать возможность Сеймею укрыть Рицку. Чем дольше я продержусь, тем выше шанс, что до него не доберутся. Наверняка, Сеймею уже известно о происходящем. Он сумеет позаботиться о своем брате.
– Куда-то торопишься, Каратель? В таком случае, огорчу тебя. Ты уйдешь отсюда не раньше, чем я умру. А это случится еще не скоро. Меня трудно убить.
– Самонадеянность никого не красит, – она поворачивается к своему Бойцу, взглядом отдавая ему приказ. Безэмоциональный, похожий на робота Страж властно вскидывает руку в черной перчатке.
– Я прерву вас, не возражаете? – едва не вздрагиваю, услышав за спиной этот знакомый, насмешливый голос. Резко оборачиваюсь.
Акаме!.. Ухмыляясь, как довольный кот, он делает шаг вперед, выступая из тьмы, словно барельеф, покинувший стену.
– Заскочил на минутку. Не зашибите ненароком.
– Ты еще кто такой?
Логичный вопрос. Это первое, о чем я сам спросил бы, будучи на месте Карателей.
– Курьер с посылкой, – Акаме мило улыбается, затем поворачивается ко мне.
– Это кажется твое, Агатсума, – таким жестом фокусник сдергивает ткань с ящика с секретом. Светлый плащ веером взлетает в воздух, опускается на подставленный локоть, а у ног Акаме остается лежать маленькая темноволосая фигурка.
Рицка…
На мгновение закрываю глаза, изо всех сил желая, чтобы происходящее оказалось иллюзией. Но мне уже ясно, что это не так. Нас обоих – и Рицку, и меня, лишили выбора.
– Сеймей – безумец, – шепчу одними губами, почти падая возле Рицки на колени. Приподняв его голову, вглядываюсь в бледное лицо.
– Забери его, Нисей. Пока не поздно.
– С ума сошел?! – картинно всплескивает руками темноволосый. – У меня приказ! И у тебя, кстати, тоже. Ну, пока.
Он танцующе отступает, с каждым шагом все больше погружаясь во тьму. В последний момент вкидывает взгляд на замерших в молчаливом недоумении Карателей.
– Прощайте, покойнички, – он посылает им шутливый салют. – Боюсь, больше не увидимся. Какая жалость.
Коротко хохотнув, он растворяется в воздухе.
Проклятье…
Мои пальцы скользят по шее, проверяя пульс, по рукам, груди, лицу и волосам Рицки. Похоже, его оглушили. Жаль, что я не убил тебя раньше, Акаме…
– Нахальная выходка, – темные глаза Жертвы Карателей горят ироничным огоньком. – Кажется, у тебя вдруг появилось, что терять, Beloved. К сожалению, мы не можем ждать, пока ты приведешь в чувство этого мальчика. Поединок должен быть продолжен. Но я доложу своим покровителям об этом любопытном происшествии. Не часто нам доставляют преследуемых курьерской почтой.
Слепо глажу темные Ушки, подавляя глухое отчаяние. Что же ты наделал, Сеймей? Зачем?..
Бережно уложив Рицку на землю, поднимаюсь на ноги.
– Значит, придется вам расплатиться за сервис.
-
-
13.10.2011 в 14:58Бывают кошмары так сильно похожие на реальность, что даже во сне тебя выворачивает наизнанку от страха. Он заполняет тело, делает его ватным, неповоротливым, лишает способности двигаться, не дает даже кричать. И хорошо, если в самый последний момент ты просыпаешься – дрожащий, липкий от пота. Обнаруживаешь себя на постели или рядом с ней на полу. Но все уже закончилось, щелкнул невидимый рубильник, и одна реальность сменилось другой, привычной и почти безопасной, где самым громким звуком становится грохот твоего сердца.
Но что если, вынырнув из одного кошмара, тут же попадаешь в другой. Не менее жуткий.
Мне снилось, что я вновь оказался в том здании, связанный по рукам и ногам. Один, в темноте. А тот человек – тот самый, с темными волосами – был где-то рядом. Он искал меня, я слышал жуткий стук каблуков его сапог. Он то приближался, то удалялся, то звучал чуть ли не над ухом! Я боялся пошевелиться, боялся дышать. И только молился, чтобы темнота укрыла меня от него. А потом стало холодно. Очень холодно. Почти зимний мороз пробирал до костей, словно ночью без верхней одежды меня выбросили на снег. И тогда я открыл глаза. Изо рта вырвалось облачко пара… А вокруг выла вьюга. Снежные хлопья метались во тьме, бились о прозрачную пленку, замершую у самых ног. Нет, не замершую – она сгибалась, гнулась под напором ветра и тяжестью снега. Рядом кто-то отрывисто выдохнул и тяжело рухнул на одно колено. И я вдруг отчетливо понял кто это. И где нахожусь. В Системе. А рядом со мной Соби.
– Тебе не выдержать, Beloved. Почувствуй, как стужа крадется к твоему сердцу. Как немеют руки, и отказывается служить тело… – низкий мужской голос звучит ровно и монотонно, он завораживает, сковывает холодом все внутри.
– Нулевой эффект, – резко обрывает его Соби. – Температура тела не меняется ни на градус. Глупая попытка. Эта техника давно устарела.
– В таком случае тебя сомнет метелью, твой щит не продержится долго, – глубокий, звучный женский голос полон скрытого торжества.
Я чувствую это. Еще немного и купол не выдержит – буран обрушится внутрь, запорошит лицо, забьется в уши, в рот, лишая возможности дышать.
– Соби, – мой хриплый шепот тонет в завывании вьюги. Зрение двоится, я с трудом различаю черты его лица, но вдруг осознаю, что не должен мешать. Стоит мне пошевелиться, Соби может отвлечься и потерять контроль над заклинанием защиты. И тогда…
– Как свет пронзает тьму, так и жар солнца побеждает холод. Отрицаю.
Хрупкий купол, почти погребенный под снегом вдруг наливается жаром, будто доменная печь. Огненные волны поднимаются с его поверхности, теснят беснующийся белый хаос, обращая снег в талую воду. Дождь льется с темных небес, стучит по пылающему куполу. Соприкасаясь с ним, капли шипят, испаряясь. Но метель уже не воет. И ветер стих. Все исчезает, обращаясь в пустоту.
– Соби… – с трудом приподнимаюсь на локте. Безумно кружится голова. Но это уже не важно. Он оборачивается, почувствовав движение за своей спиной. Бросается ко мне, подхватывает на руки, поворачивая мир на девяносто градусов. Тот же голос, что только что так уверенно заклинал слова, тихо шепчет мое имя. Соби прижимает меня к себе, и в глаза бросаются широкие браслеты, охватившие его запястья. Он скован! Как же так вышло, что я отключился во время дуэли? Ведь ему пришлось сражаться без меня!..
Вдруг я вспоминаю все... Школу… Молчащий телефон Соби и свою провалившуюся попытку дотянуться до него. И того темноволосого, который сначала напугал меня до полусмерти, а потом ударил чем-то по голове. Так вот как я потерял сознание.
– Соби, ты… Ты!.. – Руки сами стискивают ткань его свитера, глаза начинает щипать от злых слез. – Ты бросил меня, оставил одного! Ты же слово мне давал!.. Ты…
– Я знаю.
– Что? – вскидываю голову, ошарашено глядя на него.
– Прости, – он опускает глаза, – я не мог поступить иначе.
– Вы закончили?
Услышав этот певучий женский голос со стальными интонациями, Соби инстинктивно заслоняет меня собой, поворачиваясь все корпусом в сторону своего противника. Но я не позволяю ему задвинуть себя за спину. Сжав руку возле локтя, подаюсь вперед, пытаясь встать на ноги. Хочу посмотреть на тех, с кем он сражается – тех, кто заставил Соби нарушить все данные мне обещания!
От резкого движения вновь начинает кружиться голова. Соби подхватывает меня, не позволяя упасть, но я по-прежнему крепко держу его за руку, так что ему ничего не остается, кроме как помочь мне подняться.
Выпрямившись, исподлобья разглядываю стоящую в отдалении невероятную парочку.
– Кто это?
– Каратели, – отвечает Соби, и мне не нравился тон его голоса. Что-то в нем заставляет имя наших противников звучать, как приговор.
– Именно так, Loveless, – бледная женщина в белоснежном кимоно важно кивает, подтверждая сказанное. – А сейчас, когда знакомство состоялось, отойди в сторону и дай нам возможность закончить поединок.
– Отойти в сторону? – вскидываю голову, непонимающе глядя на Соби. Затем вновь оборачиваюсь к Карателям. – Вы что, собираетесь сражаться без меня? Ведь я же здесь – я Жертва Соби!
Похожая фарфоровую статуэтку женщина удостаивает меня холодным взглядом.
– Нам известно, что ты, мальчик, считаешь себя Жертвой Бойца Beloved. Вам удалось создать крепкую Связь при помощи заклинания «Любовь», что позволяет вам сражаться вместе.
Невольно поражаюсь тому, насколько просто и буднично это звучит в ее устах. У всех, с кем мы дрались прежде, наша связь вызывала отвращение, презрение, даже ужас. А эту женщину вообще ничего не трогает. Да кто они такие – эти Каратели?
– Однако сейчас ты не имеешь права вмешиваться в ход Поединка. Beloved назначил автобитву, он принял решение драться в одиночку. Ты не можешь изменить порядок боя.
– Что значит, я не могу?! – неожиданно рявкаю так громко, что Соби рядом со мной вздрагивает.
– Я его Жертва! Он принял это решение без моего согласия, а значит оно не действительно! Я отменяю его!
Руки Соби на моих плечах чуть сжимаются, но я не могу понять, что это – знак признательности или же я только что окончательно все испортил. Перешел некий незримый рубеж…
Жертва Карателей задумчиво склоняет голову набок.
– Согласно Кодексу Дуэлей мы могли бы выразить несогласие, но для нас не имеет значения, будете вы сражаться вдвоем или же нет. Исход Поединка уже предрешен. Так что мы не возражаем.
– Ну и отлично, – бурчу я, чувствуя, как все больше портится настроение. Мне не нравится ее убежденность в том, что мы непременно проиграем. Не нравится состояние Соби. Ведь он был уверен, что сможет справиться с Карателями. Почему он вдруг сдался?
– Атакуйте, мы ждем.
– Дай мне свою силу, Рицка, – голос Соби над ухом звучит тихо и ласково. Обернувшись, ловлю его взгляд, полный мягкой, печальной усмешки.
– Все настолько плохо, Соби? – шепчу я, поднимаясь на цыпочки. Тянусь к нему за поцелуем. Он опускает голову и, прикрыв глаза, касается моего лба своим.
– Хуже, чем когда-либо, – едва слышно произносит он с легкой улыбкой. Затем склоняется ниже и ловит мои губы, чуть сжимает их, мягко и бережно. Коротко выдохнув, обвиваю его шею руками, прижимаюсь крепче, разом пьянея от этих нежных прикосновений. Еще немного, прошу тебя, Соби!
И вновь приходит это невероятное ощущение – нечто огромное всплывает на поверхность из глубин моей души, теснится в груди и кружит голову. Это чувство – его слишком много, оно заставляет задыхаться, заполняет каждую клеточку. Невыносимо яркое, сладкое и мучительное...
– Я люблю тебя, Рицка, – сквозь прикрытые веки вижу трепет заполнивших воздух синих крыльев. Бабочки… Сотни мерцающих во тьме бабочек… Как красиво.
Теплые пальцы Соби скользят по щекам, принося облегчение, вбирая бушующий во мне хаос.
– Впервые вижу, как действует заклинание «Любовь». Довольно любопытно, – очнувшись, замираю, услышав этот равнодушный мужской голос. Он принадлежит Бойцу Карателей. Отпустив Соби, поворачиваюсь к ним.
А я впервые вижу Стражей, которые находят любопытным вид Взрослого, целующего подростка. Точнее им любопытен не сам поцелуй, а его результат.
Эти двое будто лишены свойственных обычным людям эмоций. Они что, какие-нибудь роботы?
– Ты должен объяснить мне, что тут происходит, Соби, – бормочу я в тихом замешательстве.
Он сдержанно кивает.
– Будет исполнено.
-
-
13.10.2011 в 14:59Едва ли у меня была возможность подробно рассказать обо всем. Но из моих кратких, односложных объяснений Рицка понял гораздо больше, чем я ожидал. И сразу же забыл свою обиду. Я ощутил это по тому, как его пальцы оплели и сжали мою ладонь. Объятие молчаливой поддержки.
В обращенном на меня взгляде Рицки проскальзывала тревога, нервно дергался кончик хвоста. Но всем своим видом он пытался показать, что не собирается сдаваться. И от этого становилось тепло… и горько. Отражая удары, рассеивая раз за разом заклинания противника, я понимал, что каждый мой успех – это лишь отсрочка. Я оказался не в силах предотвратить происходящее, допустил, чтобы Рицку вовлекли в этот безнадежный бой. И все, что теперь остается – выложиться до предела, даже если это ничем не поможет.
– Атака неодолимой силой, что сокрушает все на своем пути! Удар молнии!
Призрачные небеса идут волнами, будто в них сходятся тяжелые тучи. Быстрый, словно стрекало медузы, разряд, жалит землю прямо у ног Карателей, следующий несется им на головы.
– Гнев небес примет земля. Громоотвод!
Плавным, отточенным движением Боец смещается к своей Жертве и выбрасывает руку вверх, навстречу гибельному столпу энергии. Ловит молнию в перчатку и нечеловечески быстрым движением руки и корпуса вбивает ее в землю, вызвав яркую огненную вспышку. Взлетевшие полы черного пиджака оплетают острые зигзаги разрядов, они отражаются в стеклах темных очков. Окруженный угасающими изломанными нитями он застывает словно изваяние, затем вскидывает голову, сверкнув азартной улыбкой.
Невольно поджимаю губы. Невероятно силен. И, как и я, не привык проигрывать.
– В земле конец всего, там и начало, любому семени в ней есть приют, – подчиняясь словам, поверхность у ног Бойца покрывается рябью, волнуясь в ожидании мощного заклинания.
– Даже тому, чьи всходы губят все живое. Плющ! Удушение!
Десятки толстых ростков выстреливают из земли, взрывая иллюзорную плоскость арены прямо у наших ног. Первый же побег оплетает горло, сдавливая его словно удавкой. Толстые, жесткие стебли опутывают тело, лишая возможности двигаться, говорить, дышать… За спиной я слышу отчаянный вскрик Рицки. Вскрик, переходящий в хрип. Рванувшись к нему, выдергиваю из земли уродливые коричневые корни, но их становится все больше! Мясистые стебли, свиваясь в жгуты, трутся друг о друга, издавая тошнотворный скрип.
Перед глазами уже плавают красные круги. Хриплю, с усилием выталкивая слова…
– Над жизнью властно… только время… Увяданье…
Жадно хватаю ртом воздух, густой как кисель. Тиски плюща ослабевают. Побеги желтеют, покрываются морщинами и засыхают прямо на глазах. Наконец, с тихим треском они ломаются на части и осыпаются к нашим ногам. Рицка с трудом выпрямляется. Кашляет, держась за горло.
– Я чуть… не задохнулся… Думал, конец.
Его начинает вести в сторону, но усилием воли он заставляет себя устоять на ногах.
– Конец еще не скоро, Рицка, – я сам не понимаю чего в моих словах больше: желания ободрить или обреченности. В любом случае, это правда.
Стиснув зубы, он смотрит на бесстрастных, как храмовые статуи, Карателей. Провал очередной атаки не вызвал у них и тени эмоций. Они готовы ждать, сколько потребуется, того момента, когда у нас иссякнут силы.
– Я не хочу сдаваться, – хрипло шепчет Рицка. – Постарайся, Соби. Сделай, что сможешь.
– Слушаюсь.
Поворачиваюсь к нашим противникам. Заклинания, взывающие к стихиям или воссоздающие образы силы, вроде молний, не дают результатов. Каратели без труда отражают такие удары. Пора сменить тактику.
– Есть красота в любой частице жизни. В пушинках одуванчика, гонимых ветром…
– И это твоя атака? – Каратели озираются, рассматривая вращающиеся в беззвучном хороводе хлопья белого пуха, опускающиеся с небес подобно полупрозрачному занавесу. В глазах рябит от сотен миниатюрных белоснежных зонтиков, будто светящихся во тьме. Словно и впрямь идет снег.
– Но есть иная сторона. Пусть то, что не несло вреда, вонзится в плоть дождем шипов.
– А-ах!!!
В одно мгновение, которого не хватит даже для вздоха, хлопья белого пуха превращаются в каскад из крохотных стальных игл. Они сыпятся на головы Карателей. Жертва вскидывает руки, закрывая лицо. Длинные рукава полощутся в воздухе, и белесые шипы втыкаются в них, похожие на жала сотен ос.
Оковы обвивают запястья Жертвы прежде, чем ее Боец успевает придумать, как отразить атаку.
– Разомкнуть! – резко каркает он.
– Отрицаю! Стопроцентное воздействие!
Страж Карателей оборачивается в мою сторону, но удар уже достиг цели. Дождь стальных игл прекращается.
Жертва Карателей успокаивает своего Бойца одним взглядом – сверкающие цепи, свисающие с ее рук, едва не касаются земли.
– Это глупо, Beloved, – она улыбается, словно вовсе не ощущает боли. – Ты сумел заключить меня в оковы, поздравляю. А теперь взгляни на них и подумай, какого труда вам будет стоить сковать нас целиком. И ведь на этом все далеко не кончится.
К несчастью – она права. Сейчас, когда нам удалось пробить их защиту, особенно ясно стало видно, насколько призрачны наши шансы. Мы словно угодили в беличье колесо. И сколько бы шагов ни сделали – это не приблизит нас к победе.
– Соби, должен же быть выход, – упавшим голосом произносит Рицка, видимо, его посетило схожее видение. – Не может быть, чтобы его не было!
Боец Карателей выпрямляется, расправляя плечи, Жертва плавно откидывает голову назад, в миниатюре повторяя его движение. Ни тени неуверенности или смятения. Сеймей предупреждал, что обычные методы борьбы здесь не сработают. Он заранее знал, с чем нам придется столкнуться! Почему же он был так уверен, что мы сумеем победить?! Как, скажи мне, Сеймей?!
-
-
13.10.2011 в 14:59Речь Бойца Карателей течет, словно гладь реки. И Рицка, дрогнув, подбирается, ощутив то же, что и я. Как из простых слов рождается заклинание.
Оно приносит с собой осенний листопад. Появившиеся из ниоткуда красные кленовые листья, кружатся в воздухе. Опускаются на головы. Издавая тихое шуршание, скользят по волосам, и Рицка вздрагивает от каждого прикосновения. Их становится все больше, они заполняют все вокруг – пространство арены подчиняется медленному танцу сотен алых звездочек.
– Соби… – с трудом скрывая панику, выдыхает Рицка.
Я тоже не понимаю, что за этим может последовать. Но если он намерен повторить мой предыдущий фокус, то нужно оборвать его атакующее заклинание, во что бы оно ни собиралось воплотиться.
– Пускай листву развеет ветер! Прочь!
Прокатившаяся по арене волна воздуха срывает окруживший нас пестрый занавес. Теснит кленовые листья, и они неистово мечутся, двигаясь все быстрее и быстрее. И в голосе Бойца Карателей появляются торжествующие, почти восторженные нотки.
– Наполненные силой ветра, объятые дыханием смерти, пронзят они живую плоть!
– Защита!
Я не успеваю. Слишком близко. Падая по немыслимым траекториям, на нас обрушиваются водопад алых звезд. Защитный купол смыкается над нами, но немалая часть смертоносных звездочек успевает проникнуть внутрь. Ставшие острым, как сюррикены, края листьев, рвут одежду – проносясь мимо, оставляют тонкие глубокие борозды на плечах и ногах, вгрызаются в кожу. Едва успеваю заслонить собой Рицку. Тело взрывается вспышками боли, одежда липнет к телу, впитывая кровь.
– Соби! – испуганный крик за моей спиной обрывается сдавленным вздохом. Листья исчезают, но тяжелые сияющие кольца сжимают лодыжки, приковывая меня к земле. Рицка, не выдержав, оседает на колени. Тянущиеся от его рук и ног цепи тихо звякают – вся тяжесть доставшихся мне повреждений тотчас же отразилась на нем.
– Так не может продолжаться!.. – прикусив губу, Рицка отчаянно сдерживается, чтобы не застонать.
Его словам вторит тихий музыкальный смех.
– Не волнуйся, мальчик, все скоро закончится, – почти ласково обещает ему Жертва Карателей. – Еще пара таких же атак, и ты будешь скован полностью. Потерпи.
Со злым упрямством обреченного Рицка вскидывает голову.
– Рано радуешься. На тебе тоже есть оковы! А значит и вас можно достать!
– Разве ты еще не понял, что все напрасно, малыш? – она улыбается, плавно приподнимая скованные руки. Перечеркивающие овалы широких рукавов цепи смотрятся на узких запястьях до крайности неуместно. Инородная деталь, чуждая изящному облику этой женщины.
– Даже если вам удастся победить нас, место на арене займет моя сестра. И далее по порядку. Впрочем, не думаю, что вы сумеете продержаться настолько долго, чтобы мы с тобой в этой битве встретились во второй раз.
Рицка сжимает зубы от бессилия, и, видя его отчаяние, женщина продолжает все так же неумолимо ласково.
– Мы уникальные Стражи. Нам бесполезно сопротивляться, мы действуем как безупречно отлаженный механизм, если можно так выразиться. Вращаются шестерни, передают движения цепи: бесконечный вальс сражения, вы ничего не можете сделать.
– Нашла, чем хвалиться! – срываясь, выкрикивает Рицка. – Шестеренка…
Вцепившись в мою руку, он заставляет себя подняться. Стоит, пошатываясь, ненавидящим взглядом прожигая Жертву Карателей.
– Думаешь, раз уродилась такой, то тебе есть чем гордиться? Все ваши победы ничего не стоят!
– Мы не ищем славы, – отрезает женщина, она больше не улыбается. – Наше предназначение в том, чтобы поддерживать порядок и блюсти интересы наших покровителей. Мы стоим на страже Кодекса Дуэлей.
– Кодекса?! – Мне кажется, что Рицка сейчас просто рассмеется ей в лицо. – Как вы можете стоять на страже правил, которых сами не соблюдаете?!
– Прикуси язык, щенок, – резко отвечает за свою Жертву Боец. – Не суди о том, в чем ничего не смыслишь.
– Может, смыслю побольше вашего! – огрызается Рицка. – Никогда не слышал, чтобы схватка, где шестеро нападают на двоих, считалась честной!
Боец вздергивает подбородок, оглядывается на свою хозяйку. Лицо женщины бледно, губы плотно сжаты, а глаза сверкают – Рицке удалось пробудить ее гнев.
– Какое лицемерие, – негромко и ровно произносит она, но в голосе, в самом тоне сквозит зимний холод.
– Как смеет рассуждать о чести мальчишка, который, заполучив Бойца, использовал его для воровства и сведения счетов!
Рицка отшатывается так, что я едва успеваю подхватить его. Слова этой женщины попали в цель, его лицо искажается болью. Пора это прекратить! Только открываю рот, чтобы поставить их на место, но Рицка успевает раньше. Вырывается из моих рук.
– А я и не говорил, что я хороший!!! Не строил из себя праведника, сражающегося за добро и справедливость! Я не лгу никому, как вы!
– Что? Ты обвиняешь нас во лжи? – Жертва Карателей выглядит ошеломленной. Ей, должно быть, показалось, что она ослышалась. Лицо Бойца застыло.
– Именно! Вы врете себе и другим! Говорите, что охраняете порядок, а сами сражаетесь нечестно! Пользуетесь своим положением, добивая тех, кто заведомо не может вам противостоять! Это подло!
От яростного отчаяния Рицки покалывает виски. Но я слушаю его, затаив дыхание. И не я один. Наши противники словно остолбенели, утратив дар речи. Происходит невозможное…
– После этого вы смеете говорить, что играете по правилам?! Чушь собачья! Это вы лицемеры! Сражайтесь честно! Сражайтесь как все!
Рицка даже не понимает, что требует от них невозможного. Но после его слов меня жаркой волной накрывает озарение. Догадка вспыхивает внутри, ослепительная, словно взорвавшаяся звезда. Сенсей сказал мне: «Разделяй и властвуй». Это решение!.. Вот где связь!..
– Я разрубаю единящие вас нити. Я низвожу богов до простых смертных. Что было частью, станет одним целым. Разделение!..
Слова смолкают. В полной тишине алый знак распускается над моей головой, как огненный цветок. Наши противники растеряны – изумление делает их лица похожими на театральные маски. Такой атаки не ждал никто из них.
Боец догадывается первым.
– Я отрицаю!..
– Бесполезно! Не в твоей власти оспорить это заклинание. Оно уже подействовало, ты ведь это чувствуешь.
Тень неуверенности на миг пробегает по его лицу, и этого достаточно, чтобы сделать процесс необратимым. Боец усомнился, а значит, упустил последний шанс что-либо исправить.
– Я их не чувствую, – не веря себе, Жертва Карателей медленно поворачивается к своему напарнику. – Я не чувствую никого из них. Что произошло, отвечай!
В разверзшейся тишине ее голос звучит как раскат грома. Попятившись, Рицка, делает несколько неловких шажков назад, пока не упирается в меня спиной. Инстинктивно защищая, прижимаю его к себе, тотчас же обхватив обеими руками. Но Рицка даже не замечает этого. Во все глаза смотрит на Карателей.
Боец покаянно опускает голову.
– Beloved отрезал нас от остальных. Это моя вина.
– О чем ты говоришь?! Это невозможно! – Голос женщины на мгновение срывается: она все еще не может поверить.
Голова Бойца склоняется еще ниже.
– Мне нет оправдания, госпожа.
Прикрыв глаза, она делает глубокий вдох, затем беззвучно выдыхает. Величественно поворачивается к нам с Рицкой. Смотрит на него, и под тяжестью этого взгляда, Рицка непроизвольно втягивает голову в плечи, будто не он минуту назад бесстрашно выкрикивал ей в лицо обвинения.
– Всегда выполняешь то, чего хочет твоя Жертва, Beloved? – она пытается говорить насмешливо, но голос выдает напряжение.
– Теперь мы сражаемся на равных, Каратель.
Наши взгляды стакиваются, будто стальные лезвия.
– Не думай, что уже победил.
– К твоему сожалению, это так.
– Ты слишком много мнишь о себе!
– У меня есть основания для этого.
– Неужели? – ее глаза сужаются. – Не стоит нас недооценивать, Beloved. К тому же действие твоего заклинания, в конце концов, пройдет. Не выиграем сейчас, так сделаем это завтра. Мы вернемся за вами.
Сделав небольшой шаг вперед, заслоняю собой Рицку.
– Именно поэтому я не оставлю вам такой возможности.
Ее губы раздвигаются в тонкой, опасной улыбке. Не глядя на своего Бойца, она отрывисто бросает ему:
– Сотри их в порошок! Это приказ!
-
-
13.10.2011 в 15:00Я закрываю глаза и жадно впитываю звуки кипящей вокруг жизни: низкий гул автомобилей, их нервные гудки… Шаги по нагревшемуся за утро асфальту, обрывки разговоров и сдержанные всплески смеха, шум текущей далеко внизу реки… Прохладные ветер мягко обтекает разгоряченное лицо, струится по пальцам, стиснувшим металлические перилла парапета. От смеси запахов бензиновой гари и воды свербит в носу так, что хочется чихнуть. И слезятся глаза. Но еще больше хочется совершить что-нибудь дикое, разбить в кровь кулаки об эти перилла, перелезть через них и прыгнуть вниз в эту реку, сделать что угодно с собой, во вред себе – лишь бы избавиться от этого гадкого осадка в душе. Наказать себя… Смыть невидимые следы нашего преступления. Но это невозможно. Меня некому наказывать. А от того, что мы сделали, вовек не отмыться.
Мы победили. С трудом помню как. Когда Соби произнес то самое заклинание, я будто утратил связь с происходящим. Совершенно растерялся и только, как когда-то давно, цеплялся за Соби, отдав ему контроль над битвой. И хотя сотню раз сражался с ним вместе в Поединках, оказался совершенно не готов к тому, чем все закончилось – к виду двух безжизненных тел, распростертых на земле. Я впервые видел мертвых. Даже когда погиб Сеймей, мне не показали его тело, только гроб, в котором оно лежало. И теперь я почти в ужасе смотрел на бледные, точно покрытые воском лица тех, кого мы убили. Смотрел не отрываясь, не в состоянии отвести взгляда. Пока Соби не закрыл меня собой. Но это мало чем помогло. В ушах стоял глухой гул, их словно заткнули ватой, сквозь которую с трудом пробивался звук разговора. Я воспринимал слова, но не понимал их смысла. В тот момент, я вообще ничего не соображал.
– Вы совершили преступление, равного которому не совершал еще никто.
– Они погибли во время Поединка. Кодекс Дуэлей допускает это.
– Ты виновен не перед законом, а перед нами. Мы не простим.
– Это не имеет значения. Очень скоро не останется никого, кто мог бы мне мстить.
Они были поразительно спокойны. Никто не убивался над телами, не плакал… Их бесстрастие сводило с ума... Мне казалось я один, живой, среди ходячих мертвецов, из которых вынули душу.
– Поединок еще не закончен. Пусть вы и распались на Пары, но имя у вас одно, и оно заявлено на бой в Системе. Арена ждет… Вы, конечно, можете отказаться. Лишиться звания Стражей и сохранить себе жизнь.
– Не смей оскорблять нас!
– Ты рано празднуешь победу, Beloved. Один неудавшийся поединок ни о чем не говорит.
Они не отступили. Никто из них.
Когда мы во второй раз вошли в Систему, мне стало тошно от ее гулкой пустоты. Эта бескрайняя ночь давила со всех сторон. Хотелось бежать… куда угодно… со всех ног.
Я почувствовал, как рука Соби сжалась на моем плече.
– Ты можешь распять меня потом за то, что здесь происходит. Но сейчас, молю… будь со мной. Не оставляй одного. Не покидай меня, Рицка.
– Я никогда… – горло словно сдавило чем-то, я так и не смог выговорить то, что хотел сказать. Не смог даже посмотреть на него. Только помню, как прохладные, нежные губы Соби скользили по моим влажным вискам и шептали:
– Все будет хорошо. Только не бросай меня сейчас, Рицка. Прошу тебя.
Затем был бой. А потом еще один. И оба закончились одинаково. Я не задавал вопросов, не возражал и не сопротивлялся. Соби просил не оставлять его, и я не оставил. Пошел следом за ним до самого конца. С территории Университета Соби вынес меня на руках. Тащил сквозь толпы людей, запрудивших перекресток, и они расступались, провожая его удивленными, испуганными взглядами. А позади нас рассеивался в облаках рукотворный вихрь, забравший с собой все, что осталось от наших противников. Но не память о них.
Я очухался на улице, потом долго брел куда-то без единой мысли в голове. Соби следовал за мной, словно тень. Уже не было сил куда-то идти, но я прекратил свои бессмысленные шатания, только оказавшись на этом мосту, где и торчу уже неизвестно сколько, свесившись через перила и бессмысленно глядя на воду. Соби сидит у моих ног, опершись спиной о металлические прутья, и напряженно курит одну сигарету за другой. Кажется, за это время он прикончил целую пачку. Окурки усеивают землю у его ног, напоминая дохлых белесых гусениц.
– Зачем нужно было заходить так далеко? – Собственный голос кажется каким-то чужим, хриплым, но, услышав меня, Соби тут же поднимает голову, словно ждал этого момента с самого конца поединка. Я в первый раз нарушил молчание.
– Я должен был, Рицка, – он казался спокойным, как всегда, но взгляд словно прикипел к моему лицу, искал в нем что-то. Умоляющий взгляд…
– Но почему? Помнишь, я велел тебе не убивать без нужды? Почему ты должен был убить их?
Отворачиваюсь, стыдясь себя самого. Своего страстного желания, чтобы у Соби нашлась хоть одна причина, способная оправдать поступок, который в принципе не может быть оправдан. Но как же я хочу услышать, что у него не было выбора… Безумно.
– Ты ведь все равно победил, Соби. Почему ты не мог поступить с ними так же, как с остальными?
– Каратели – единственные, с кем не удалось бы справиться повторно. Заклинание, благодаря которому нам удалось уцелеть, можно было применить лишь единожды. Мы сыграли на их слабости, во второй они бы этого не допустили. И Каратели не из тех, кто отступают, не выполнив приказ. Следующий поединок с ними стал бы для нас последним.
Стискиваю руками перила так, что белеют пальцы.
– Выходит, этим мы купили себе свободу?
– Жизнь, Рицка.
Резко оборачиваюсь к нему. Он сидит передо мной, преклонив одно колено и опустив голову – поза покорности. Только сейчас осознаю, как сильно он устал. И к тому же ранен! Длинные кровоточащие полосы покрывают его плечи, руки и ноги, зияют алым сквозь рваные разрезы на одежде. Хуже всего выглядит рана на бедре. Видимо, туда воткнулась одна из тех листьев-звездочек.
Зажмуриваюсь, страстно жалея, что не могу самому себе надавать по шее. Становится так стыдно, что кровь жаркой волной приливает к щекам.
Как, черт возьми, он тащил меня на себе?! А потом брел следом пока я, как зомби, шатался по улицам?! Соби…
– Нам надо домой. Тебя нужно перевязать! Вставай!
Бросаюсь к нему, пробираюсь под руку и пытаюсь помочь подняться. Но это не так-то просто. Соби словно прирос к земле. Какой же он тяжелый!..
– Сейчас, Рицка, сейчас.
Пошатнувшись, он хватается свободной рукой за перила моста и, стиснув зубы, подтягивается наверх. С трудом встает и обессилено приваливается спиной к парапету, невольно тянет меня за собой. Качнувшись следом, я оказываюсь прижатым к его боку. Чуть повернувшись, Соби крепко обнимает меня обеими руками. Тяжелое дыхание касается волос. Он осторожно гладит меня ладонью по Ушкам.
– Знаешь, Рицка, это такие пустяки по сравнению со страхом, что ты не простишь мне того, что я сделал, – уткнувшись носом мне в макушку, тихо говорит он.
Чуть качаю головой. Хороши пустяки.
– Единственное, чего я никогда бы тебе не простил – если бы ты там погиб. Как ты вообще мог меня бросить?! Как тебе в голову пришло ввязаться в эту драку одному?
– Я думал, ты все уже понял, – медленно произносит Соби, затем замолкает и вздыхает так тяжело, словно ему неприятно об этом говорить. – Семь Лун считают, что я виновен во всем, что успело произойти. Я подумал, что, если схватят меня, то тебя оставят в покое, – он чуть поджимает губы. – Надеялся, хотя бы дать тебе время спрятаться.
– Спрятаться? – вздергиваю подбородок, чтобы видеть его лицо. – Где мне прятаться, Соби? К тому же ты ведь слышал эту, первую из Карателей. Она сказала, что я использовал тебя для воровства и сведения счетов! Если это мнение Семи Лун, то меня бы точно не оставили в покое!
– Прости, я совершил ошибку, – брови Соби покаянно сдвигаются, и это больно видеть. Неожиданно больно заставлять его оправдываться.
– Просто я не хотел, подвергать тебя такому риску.
Шмыгнув носом, зарываюсь щекой в свитер на его груди.
– А ты не думал, что рядом с тобой я рискую меньше, чем без тебя? Когда я один, то кажется, со мной что угодно может случиться. Думал, если бросишь меня, то сумеешь защитить? Спасти от всех, кто за мной охотится?
Вновь вскидываю голову, вдруг сообразив кое-что. Семь Лун ведь не единственные, кому от меня что-то надо. Есть еще…
– Как я попал в Систему, Соби? Меня кто-то принес? Ты его видел?
На лице Соби появляется странное выражение. Взгляд становится настороженным, и чуть твердеют скулы. Соби словно раздумывает, что мне ответить, но затем медленно кивает. Едва заметно склоняет голову, подтверждая, что видел того темноволосого.
– Он подстерег меня у Школы. Огрел чем-то по голове! Соби, это тот самый тип, который похитил меня полтора месяца назад! Связал и бросил в том недостроенном здании в лесу! Я его узнал, это был он!
-
-
13.10.2011 в 15:00– Ну и где его носит? Напросился на встречу, а сам не явился? – оглядев налипшую на ботинки грязь, недовольно проворчал Акаме.
– Остынь, Нисей. Соби придет, – мельком взглянув часы, Аояги Сеймей расслабленно откинулся на скамейку, вновь прикрывая глаза. – Время еще не вышло.
Акаме пробормотал сквозь зубы тихое ругательство и, будучи не в силах спокойно стоять на месте, нервно прошелся по знакомой до мелочей заброшенной детской площадке.
Вечернее солнце заливало укромный уголок ровным мягким светом. Тяжелый гул высоковольтных проводов смешивался с тревожным шорохом травы, бескрайний ковер которой, волнуясь словно море, убегал к самому горизонту. И только покатые треугольники крыш, будто рифы, виднелись вдалеке.
– Еще бы он не пришел, – ни к кому не обращаясь, шепотом процедил Акаме, напряженно вглядываясь в поднимающуюся от другого края площадки насыпь. – Сколько можно тебя ждать, Агатсума? Я так рехнусь скоро.
Какова вероятность, что Рит-тян до сих пор не заложил Нисея? Или – что Соби, узнав обо всем, решил спустить Акаме его выходку? Обе вероятности стремятся к нулю, так какого черта Агатсума до сих пор не объявился? Может, его слишком сильно помяло в драке с Карателями? Хотя нет, это не довод. Ради такого случая Агатсума приполз бы на встречу, где будет Акаме, даже на четвереньках.
– Перестань метаться, Нисей. Что с тобой, так соскучился по Соби?
Услышав этот насмешливый вопрос Сеймея, Акаме сбавил ход и картинно скривился.
– Ага, мочи нет, как соскучился. Прямо ногти грызть готов в ожидании свидания.
Аояги снисходительно фыркнул, выражая отношение к чувству юмора своего Бойца. Сдавленно выдохнув, Нисей устало привалился спиной к штанге вкопанной в землю трапеции.
«Как же ожидание действует на нервы. Если Агатсума не придет в ближайшие пять минут, я действительно начну грызть ногти.»
Он бросил последний взгляд в сторону насыпи и вдруг привстал, увидев быстро спускающуюся по ней долговязую фигуру Соби.
– Ага. Идет, – губы Акаме сложились довольную усмешку. – Легок на помине.
Сеймей даже не повернул головы, чтобы взглянуть на шагающего по колено в траве Соби. Выглядел он так, словно происходящее его мало интересует. Чего нельзя сказать об Акаме. Исподлобья наблюдая за приближением Агатсумы, тот отмечал каждую деталь: стремительный, хищный шаг, развивающиеся полы рубашки, глаза, скрытые бликующими на солнце очками.
«Так и знал. Маленькая чернявая киска поспешила нажаловаться своему верному псу на того, кто некогда прищемил ей хвостик.»
Акаме подобрался как перед боем, облизал губу. Сердце забилось часто-часто. Адреналин хлынул в кровь, так что задрожали пальцы.
Началось… Актеры на местах. Мотор!
Соби вихрем пронесся по площадке. Смазанный силуэт высокой фигуры в белой рубашке застыл в глазах Нисея, подобно мгновенному снимку отпечатавшись на сетчатке. В три секунды добравшись до Акаме, Соби молча схватил его за горло, приподнял над землей и с силой впечатал спиной в металлическую штангу. Сжал руку так, что у Нисея потемнело в глазах. Мир закружился, поплыл – сквозь багровую дымку Нисей успел поймать взгляд Агатсумы – пылающий, лишенный жалости. На дне глаз перекатывалась ледяная ненависть. Соби пришел убивать, и он сделает это раньше, чем Акаме успеет предпринять хоть что-то. Животный ужас накрыл с головой, опалил внутренности. Это уже слишком!..
– СЕЙМЕЙ!!! – Нисею казалось, что он кричит изо всех сил, но на самом деле из горла выходил только придушенный хрип. Рука Агатсумы пошла назад для удара.
– Соби, стоять!
Властный приказ Сеймея остановил кулак Соби в паре сантиметров от живота Акаме. Тот затрясся и бессмысленно забился в железной хватке Агатсумы. На лице Соби впервые с момента появления проступили эмоции. По щекам прокатились желваки, ноздри упрямо раздулись. Побелевший от напряжения кулак лихорадочно подрагивал, словно Соби жаждал всадить его в жалко трепыхающееся в его захвате тело и не мог.
– Отпусти его, – тихий с нотками металла голос Сеймея донесся откуда-то из-за плеча Соби. Тот только свистяще выдохнул сквозь сжатые зубы и исступленно тряхнул головой, испепеляя Нисея глазами, на бледных щеках проступили красные пятна. Под взглядом Агатсумы Нисей окончательно увял. Руки подрагивающими плетьми повисли вдоль тела. Ноги конвульсивно дергались в поисках опоры. Не в силах как-либо помочь себе, Акаме только жалко сглатывал, пытаясь протолкнуть в легкие хоть немного воздуха. Лицо сделалось багровым.
– Отпусти руку, Соби! – словно плетью хлестнуло из-за плеча. – Это приказ!
Агатсума вздрогнул и механически разжал пальцы. Не веря тому, что делает, медленно отступил на шаг. Тяжело выпрямился. Губы превратились в сжатую прямую линию, лицо сделалось бесстрастным, застыло. И только на щеках продолжали алеть пятна ярости.
Обретя свободу, Нисей обмяк, оползая вниз по столбу. Его била крупная дрожь.
– Ублюдок… – прохрипел он, обхватывая ладонью шею, на которой наливались краской впечатляющие синяки, оставшиеся от пальцев Соби.
– Совсем крыша поехала?! – с визгливой ненавистью выпалил он, но затем встретился взглядом со своей Жертвой и вопли застряли у него в горле. На Соби же крики Акаме подействовали не больше, чем на кусок камня. Вперив взгляд в пустоту, он стоял без движения, прямой и неприступный, как скалистый утес. На Акаме он больше не смотрел.
– Значит так, – старший Аояги мрачно прошелся взад-вперед перед носом Соби, затем повернулся к нему, – я жду объяснений.
Сеймей нахмурился, изучая лишенное эмоций лицо Агатсумы. Тот молчал, только складки у губ обозначились резче.
– Я повторяю, – с ноткой угрозы в голосе произнес Аояги, – я жду объяснений!
Соби отвернулся, прикрывая глаза.
– Это… между мной и Акаме, – хрипло выдохнул он, наконец.
– То есть мне оставить вас наедине, – нехорошо прищурился Сеймей.
Соби посмотрел на тут же сжавшегося Нисея, затем твердо взглянул в глаза Аояги.
– Я был бы благодарен.
Ответ явно развеселил Сеймея. Усмехнувшись, он потер рукой переносицу.
– Бред… Чистейший бред.
– Ты разве не видишь, что он спятил?! – не утерпел Акаме. Встрепенувшись словно взъерошенный воробей привстал было, но тут же вновь привалился спиной к металлической штанге, зайдясь в приступе кашля.
– Я не давал тебе слова, Нисей, – рассеянно произнес Аояги, не обращая внимания на его страдания.
– Итак, Соби… – он посерьезнел. Шутки закончились. – Тебе придется объяснить, в чем дело. Начинай.
– Это приказ? – тоскливо спросил Соби. Он уже понял, что проиграл. Следовало действовать иначе. Не поддаваться гневу. Будь у Соби в момент появления на площадке хоть немного более холодная голова, он бы убил Акаме раньше, чем Сеймей даже заподозрить успел, что творится что-то неладное.
– Приказ, – коротко бросил Аояги, словно выплевывая это слово. – Объяснись.
-
-
13.10.2011 в 15:01На протяжении этого сухого рассказа Сеймей становился все мрачнее и мрачнее. Когда Агатсума умолк, повисла драматическая пауза. Персонажи застыли, словно картонные марионетки.
Наконец, Сеймей пошевелился и потер лицо ладонями.
– Ты хотел ударить его, Соби? – бесцветно произнес он, глядя в пустоту. – Один раз. Я разрешаю.
Каменная глыба, именуемая Агатсумой, пришла в движение стремительно, будто отпустили туго сжатую пружину. Словно волна прибоя хлынула к Акаме. Резкий удар в солнечное сплетение едва не лишил Нисея сознания. Ноги подогнулись, Нисей сполз по столбу на землю. Боль затопила тело, оглушила. Кажется, он слышал свой собственный вскрик, но не помнил, как кричал. Казалось, легкие сжались до размеров спичечного коробка, застыли… Нечем дышать… Просто нечем…
«Как же… больно… Я даже не думал, что может быть так больно!..»
Сквозь плавающие перед глазами красные круги он увидел склонившееся над ним лицо Сеймея. Окаменевшее лицо, побелевшее от гнева.
– Это так ты выполняешь мои приказы, Нисей? – свистяще выдохнул Аояги. – Я приказал тебе доставить Рицку в безопасное место… Что ты с ним сделал?!
– Ничего… – глухо выдавил Акаме, держась за грудь. Дышалось с трудом. Говорилось тоже.
– Я его и пальцем не… Доставил… в безопасное место. Безопасней некуда… Ни души на сотню миль вокруг. Крыс и тех не было…
– Ты бросил моего брата умирать!
– Я что, по-твоему, псих?! – охрипший голос Акаме взвился до фальцета. – Утром забрал бы!
Он с трудом приподнялся на локте и, запрокинув голову, просипел с издевательской ухмылкой:
– Ну повалялся ушастый немного в темноте, ну обделался со страху, зато мигом сообразил, как вызывать Бойца! Спасибо лучше сказали бы!
Глаза Сеймея сузились и стали обжигающе холодными – не глаза, а кристаллы черного льда, воплощение арктической ночи.
– Соби. Еще раз.
Он не успел даже закрыться руками. Кулак Агатсумы врезался в живот Акаме с такой силой, словно Соби хотел размазать его кишки по позвоночнику. Выпучив глаза, Акаме издал только сдавленное «ух». Тело будто парализовало, оно превратилось в студенистый кисель. Как-то сам собой он оказался лежащим навзничь на земле. Мир опрокинулся, замер под неестественным углом. Часто моргая, Нисей смотрел, как удаляются остроносые ботинки Агатсумы. Соби отступил в сторону, прикрыв ладонью ушибленную об Нисея руку. В льдисто-синих глазах сквозило такое отвращение к валяющемуся на земле куску плоти, что Нисея замутило. Из глаз хлынули злые слезы…
«Не ожидал, что дойдет до такого… Что же ты творишь, Сеймей…»
– Убери… – выдавил он, обращаясь к нему, – от меня этого бешеного!.. Хочешь, чтобы он меня угробил?!..
– После того, что ты сделал, тебя стоит убить, Нисей, – сквозь зубы процедил старший Аояги.
Пальцы Акаме сжались, впившись в землю, сминая траву. Слезы градом катились из глаз.
– Ты… неблагодарная сволочь… – прохрипел он, корчась у ног Сеймея. – Разве я не делал все, как ты хотел? Разве не помог твоим планам?.. Но ты настолько помешался на своем мелком братце… что сам не знаешь, чего хочешь!..
– Заткнись, Нисей. – прошипел Аояги, но легче было небо уронить на землю, чем заставить Акаме замолчать.
– Разве не так же… ты сам поступаешь с ним?.. Не ты искалечил жизнь Рит-тяна?! Превратил ее в ад, убедив свою мать… что твой драгоценный братишка подменыш, чудовище?!.. Разве не ты убил его Бойца?!.
Почти выкрикнув последнюю фразу, Нисей осекся, будто испугавшись сказанного. В панике посмотрел на свою Жертву и застыл, как завороженный удавом кролик.
Если бы Аояги умел убивать взглядом, то Нисей уже перестал бы дышать. Глаза Сеймея превратились в две узкие черные щели, зияющие на белом от бешенства лице. Скулы свело судорогой.
Дернувшись, Акаме вжался спиной в столб, в попытке отползти назад, подальше от ног Сеймея. Красное от недостатка кислорода лицо стало белым, как смерть. Теперь он действительно испугался.
«Черт, я переиграл! Он же меня прибьет!»
Акаме едва не заскулил от этой мысли, изо рта вырвалось какое-то невнятное жалобное бульканье. Это заставило Сеймея очнуться, губы дрогнули от презрения. Оторвав взгляд от Акаме, он пронзительно посмотрел на стоящего рядом Агатсуму. На Соби стоило поглядеть. Его лицо отражало полный шок – широко распахнутые глаза смотрели в пустоту. Он словно одеревенел, ошеломленный тем, что услышал. И в другое время Нисей, наверняка расхохотался бы, застав его в таком глупом виде. Но не сейчас. Акаме трясло от страха при мысли, что с ним сделает Сеймей.
Глядя на Соби, старший Аояги хотел было что-то сказать ему, но передумал. Отступился. На миг с трудом сдерживаемые чувства вырвалась на волю: черты лица исказились досадой и бессильным гневом. Нисей зажмурился – вспышка эмоций Сеймея ослепляла. Но Аояги тотчас же взял себя в руки.
– Ты можешь идти, Соби, – в полной тишине его голос прозвучал особенно зловеще. – Мне надо переброситься парой слов со своим Бойцом.
Пригвоздив Акаме взглядом к земле, он свистяще выдохнул.
– Я должен объяснить ему значение слова «послушание».
-
-
13.10.2011 в 15:06Остановка автобуса давно осталась позади. Я даже не заметил ее, пока бездумно брел вдоль насыпи по краю шоссе.
Редкие машины проносились мимо, звук мотора приходил издалека, нарастал и, достигнув апогея, оглушал яростным ревом, порыв ветра от проносящейся мимо груды металла бил в спину. А потом вновь наступала тишина, приносящая с собой низкий гул высоковольтных проводов. И шорох моих шагов… Неровный тихий шорох…
Все это время я пытался осмыслить произошедшее и не мог. Мысли роились, наслаивались друг на друга, кружась, как листья в водовороте, казалось, я глохну от них. Слепну от вызываемых ими образов. Их было слишком много, чтобы все это могло во мне поместиться. Затем пришло спасительное отупение. Слова Акаме эхом отдавались в голове, но не вызывали больше никаких чувств. Чувства стерлись, умерли, погребенные под слоем пепла, будто я сгорел дотла. Сеймей разрушил жизнь Рицки. Лишил его нормальной семьи, едва не свел с ума его мать. Могло показаться, что я принял это как должное, но на самом деле просто перестал ощущать, насколько это страшно. Словно мне сделали укол наркоза. Эмоции побледнели, утратили остроту и краски…
Но была еще одна мысль, которой я не решался коснуться. От одной ее тени проносящейся в голове начинало знобить, как от лихорадки.
Еще две недели назад я так же брел по краю этой насыпи, почти больной от понимания, что вскоре потеряю Рицку. Еще сегодня днем я готовился умереть, чтобы дать ему шанс на будущее. Будущее, в котором меня все равно не могло быть. А теперь?.. Что мне делать теперь... когда я знаю, что предназначенный Рицке Боец мертв?
Я поверил Акаме сразу. Как только увидел ужас на его лице. Когда глаза Сеймея заледенели от ярости. Темноволосый проболтался, выдав тайну, которую никто не должен был знать.
Так значит, Сеймей солгал мне? Он сказал тогда: «У Рицки – свой Боец. Я видел этого мальчика. Сильный, послушный… очень на тебя похож. Уверен, они бы понравились друг другу и были бы отличной парой».
Были бы… Нет, он не лгал. Будь страж Рицки жив, они и впрямь подошли друг другу.
То, что я принял за правду, было игрой слов. Сеймей прекрасно владеет этим искусством. Неудивительно, что я понял его именно так, как он хотел.
«Они были бы отличной Парой», но никогда ею не станут, потому что боец Loveless мертв.
Это значит, что Рицка… свободен?
Остановившись, запрокидываю голову, до боли сжав веки.
Он свободен. Невероятная мысль. Сладкая и мучительная одновременно. Она выворачивает душу наизнанку. Бросает в жар…
Если бы не было клятвы Сеймею, его имени на моем теле, я мог бы принадлежать Рицке. Будь все иначе, мы могли бы быть вместе. Могли бы…
Продолжать – нет сил.
Почему все сложилось настолько нелепо? Сеймей отпустил меня… с этим знанием… оставив один на один с болью, равной которой я еще не знал.
Ключ с лязгом поворачивается в замке. Сумерки за моей спиной отступают под натиском льющегося из комнаты света. Рицка встречает меня на пороге, гулкий перестук его босых ног по дощатому полу я услышал раньше, чем потянул на себя дверь.
– Соби, это называется: «вернусь через пару часов»? Когда я звонил тебе, ты сказал, что уже едешь домой! Ты знаешь, сколько сейчас времени?! – На его лице недовольство мешается с тревогой. Он боялся за меня.
Лицо Рицки вдруг расплывается перед глазами. Шагнув в комнату, едва не падаю. Но мне удается замаскировать свою оплошность, присев и начав развязывать шнурки на ботинках.
– Прости. Я просто не рассчитал время, – честно говоря, я его и не рассчитывал. День слился в единый хаос. И понимание, что убив Акаме, я мог вообще не вернуться домой, явно запоздало. Поглощенный жаждой отомстить за Рицку, я не принял в расчет реакцию Сеймея. Даже не думал о том, что будет происходить после того, как я добьюсь своей цели.
– Соби, что с тобой? Тебе плохо?
Рицка склоняется надо мной. Похоже, моя уловка его не обманула.
Поднимаюсь на ноги и обнимаю его. Ласково глажу по плечам, и он сразу успокаивается, согреваясь в моих объятиях.
Касаться его… Слышать его голос, ощущать под пальцами нежный шелк кожи, вдыхать аромат его волос – ничто не способно сравниться с этим. Как бы я хотел быть с ним всегда. Наблюдать за сменой его настроений, проживать каждый день в его печалях, радостях и заботах. Оберегать его, как никто не берег ни одно сокровище в мире.
Рицка… Такой любимый, близкий… и ничей… Это сводит с ума.
– Может, ты проголодался? Ты ужинал, Рицка?
Прикрыв глаза, он чуть качает головой.
– Я сейчас что-нибудь приготовлю.
Выпускаю его, иду к холодильнику. Перед глазами все плывет. Опустившись на одно колено, открываю металлическую дверцу и начинаю шуршать лежащими там пакетами с продуктами, проверяю содержимое пластиковых контейнеров.
Когда меня отдали Сеймею, Рицке было девять лет. Ему – девять, мне – семнадцать. Тогда подобная разница в возрасте была настоящей пропастью. Куда большей, чем сейчас. Но если бы возможно было все переиграть. Если бы я только знал, как все обернется. Если бы знал, что Рицка существует… И если бы это могло хоть что-нибудь изменить…
– Что тебе сделать на ужин?
– Ничего не надо, Соби, я не хочу есть, – Рицка внимательно наблюдает за мной, склонив голову к плечу. Брови сходятся к переносице, он выглядит расстроенным.
– Ты точно хорошо себя чувствуешь? Не похоже, чтобы ты поправился. Не надо было выпускать тебя из дома.
– Все в порядке, – со вздохом закрываю холодильник.
– Я тоже так всегда говорю, но это еще ничего не значит.
Он подходит ко мне, решительно берет за руку и тянет в сторону кровати.
– Ложись лучше спать, Соби. Вылечишься, отдохнешь, тогда и будешь суетиться. Пошли.
Встаю и безропотно следую за ним, как на привязи. Остановившись у постели, Рицка тут же начинает деловито расстилать ее, попутно командуя мной с трогательной серьезностью.
– Раздевайся, Соби. Вот твоя пижама. Забирайся в нее. Помочь тебе?
– Я справлюсь. Спасибо, Рицка, – с улыбкой исполняю его требования – беспомощно любуюсь им.
Отобрав мою одежду, Рицка тащит ее к шкафу – брюки волочатся по полу.
Я ложусь в кровать, накрываясь одеялом.
– Ты побудешь со мной?
– Что? – закрыв дверцу шкафа, Рицка оборачивается. Похоже, он удивился, ведь все это время я избегал оказываться ним в одной кровати, по причинам, очевидным для меня, но непонятным ему.
– Я… Конечно, Соби, – он тут же оказывается рядом. Устраивается поверх одеяла и, ерзая от неожиданного смущения, сворачивается клубком в моих руках.
– Все равно не могу уроки делать, – бормочет он, прижимаясь теснее. – Потерял школьную сумку. Лучше б я ее в классе оставил.
– Хочешь, я разыщу?
– Не надо. Там же мое имя на тетрадках. И номер школы и класса. Кто-нибудь найдет, вернет.
Так мы и лежим, обняв друг друга. Прикрыв глаза, я слушаю его ровное дыхание. Тихонько трусь щекой об прохладное, шелковистое Ушко. Дую на его пушистый кончик, вызвав всплеск притворного возмущения Рицки.
– Перестань. Ты же собирался спать.
Но я чувствую, что ему понравилось, как ощущаю все, происходящее с ним. Такими чуткими нас делает связь. Она и то, что позволило ей родиться. Нечто неизмеримо большее…
Насколько же все нелепо… Глупо до боли. До слез… Мы как две половинки, рассеченные именем Сеймея. Как два неприкаянных обломка.
И если бы можно было заранее выбрать, как закончить этот день, то что бы я предпочел? Так и не узнать, что Рицка свободен, или же выяснить это? Верить в то, что вскоре стану ненужным ему, или же мучиться болезненными фантазиями о несбыточном?
Что лучше? Жить в неведении или знать, но не сметь прикоснуться?
Я не в силах решить, что лучше. Но не смог бы отказаться от этого знания. Оно как глоток воздуха, отравленного парами опия. Как наркотик, к которому привыкаешь, едва вдохнув. Что теперь делать, Рицка? Что мне делать?
-
-
13.10.2011 в 15:06Над заброшенной детской площадкой кружатся черные птицы. Хлопая вороными крыльями, снижаются, привлеченные видом распростертого на земле человека: идущего от него сладкого запаха крови.
Темные спутанные волосы разлетелись по траве. Черты не по-мужски красивого лица искажены гримасой боли. От носа спускается темная полоска, застывшая на губах засохшей коркой. Длинный светлый пиджак из тонкого кашемира весь покрыт уродливыми бурыми пятнами. Присаживаясь на металлические балки качелей, на трапеции и скамейки, птицы с интересом разглядывают неподвижное тело, раздумывая – подходить ли ближе. Наконец, самая смелая из них снимается с насеста и, хлопая крыльями, садится на землю возле руки человека. Склонив голову набок, рассматривает глазами-бусинками тонкие, холеные пальцы. Затем задумчиво клюет один из них.
Человек вздрагивает, хрипло вскрикивая на вдохе. И судорожным жестом отгоняет заметавшуюся птицу.
– Пошла прочь!
Встревоженная стая тут же устремляется вверх, взмывая к кронам деревьев. Кто бы там ни лежал в траве, умирать он пока не собирается.
«Не дождетесь», – криво ухмыльнулся Нисей, глядя на суетливо перепархивающие с ветки на ветку черные силуэты.
«Еще сто раз будет шанс сдохнуть, но уже не сегодня.»
Он попытался сесть, но ничего не вышло. Охнув от боли, скрутившей тело, Нисей опустился обратно на траву, отрывисто дыша раскрытым ртом.
«Сеймей, чертов ублюдок. Ты мог не зверствовать так сильно? Мне казалось, я тебе еще нужен.»
Акаме мысленно содрогнулся, вспомнив, во что вылился урок послушания, преподанный ему Сеймеем. Как его полные ледяной ярости слова едва не ломали Нисею кости. Голова превратилась в огненный шар, а кожу жгло так, словно тело Нисея – сплошь открытая рана, покрытая смесью соли и перца. Но и этого Аояги показалось мало. Пока Акаме, воя в голос, корчился у его ног, Сеймей хладнокровно добавлял от себя лично. Ребра и живот Нисея отлично помнили удары его ботинок.
«Кажется у меня что-то сломано», – поморщившись, Акаме скользнул рукой по ноющей груди, затем поднес ладонь к лицу и ощупал покрывающую губы корку.
«Черт. Я здорово перестарался. Жаль шкурку. Но оно того стоило.»
Уронив руку в траву, он вдруг улыбнулся, глядя в темнеющее вечернее небо. Улыбка вышла жуткой, больше похожей на оскал. Но Нисея, наверное, впервые в жизни не волновало, как он выглядит со стороны.
«Дело сделано. Теперь этот идиот, Агатсума знает, что у Рит-тяна нет Бойца. Я выдал один из самых больших секретов Сеймея, а он думает, что я просто проговорился! Ну, разве я не умница?»
Нисей хрипло засмеялся, потом закашлялся и затих. Но довольная улыбка так и не сошла с лица.
«До этого дня только двое знали, что Боец Loveless погиб. Семь лун до сих не оставили надежд найти его, не догадываясь, что Сеймей добрался до мальчишки первым. Это какой спектакль надо было разыграть, чтобы ухитриться сдать Агатсуме тайну Сеймея без потерь!»
«Ну, почти без потерь», – поправился Нисей, производя мысленную ревизию организма.
«Если бы я знал, как мне достанется, то может, передумал бы.»
Нет. Не передумал... Если хочешь чего-то добиться, надо идти до конца. Особенно, когда так хорош приз. Ради него стоит рисковать, даже если точно знаешь, что тебе здорово наваляют по загривку.
«Эта ярость – от бессилия», – Нисей довольно зажмурился. «Сеймей понял, что проиграл и ничего не может изменить. Заставить Агатсуму забыть все на этот раз не получится.» Слишком много нитей тянется от этого разговора в прошлое, туда, где в пустом недостроенном доме, Рит-тян давился слезами, лежа связанным на полу. Слишком ценно знание, что у Ушастика нет Бойца. Одних приказаний мало, чтобы подавить желание Агатсумы помнить об этом. Их Связь разрушена, и Сеймею все труднее им управлять. Теперь его власти не хватит, чтобы заставить Агатсуму стереть себе память. Ведь для этого надо держать волю Бойца под полным контролем, заменить своей, а остальное он сделает с собой сам.
«Вот и выходит, что я сам себя так разукрасил, – кисло подумал Нисей: – Не было сил сопротивляться. А у Агатсумы они есть. И повод есть. Очень весомый. К тому же Сеймей – не дурак. Понял, что проиграл эту битву и не стал отдавать приказ, который заведомо не сможет быть исполнен. Подобная неудача стала бы началом конца. Эх, жаль, что он сдержался. Так сильно облегчил бы мне задачу.»
Закат на западе догорал, уступая место сумеркам. От земли веяло холодом. Нисей вдруг понял, что адски замерз. Сколько он валялся тут без сознания? Несколько часов?
С трудом перекатившись на бок, морщась от вспышек боли во всем теле, он все же сумел сесть. Недовольно оглядел свой любимый стильный пиджачок, ныне безнадежно испорченный: пятна от крови, земли и травы в тусклом вечернем свете смотрелись примерно одинаково. Повздыхав слегка над погубленной одежкой, Акаме достал из кармана пачку дорогих сигарет. Щелкнул зажигалкой. Ароматный дымок поплыл по воздуху.
«Ничего… Перебесится. Если б он только заподозрил, что я все подстроил, то лежать бы мне тут хладным трупом, а так… я ведь просто сболтнул лишнее, верно, Сеймей? Причем ты сам в этом виноват. Нечего было доводить до срыва честного трудягу, который жилы рвать готов, чтобы тебе угодить.»
Ухмыльнувшись, Акаме приоткрыл рот и отправил следом за дымом парочку сизых колечек.
«Я слишком многое поставил на кон. Вывернулся наизнанку, чтобы организовать сегодняшнюю сценку. Первая встреча с Рит-тяном была случайностью. Тогда мне было нужно, чтобы Ушастый научился призывать своего Бойца. Я хотел укрепить их Связь, чтобы ее было невозможно разрушить. Для этого пришлось поставить Ушастика в такое положение, из которого тот не смог бы выбраться без помощи Соби. Но потом, когда выяснилось, что Агатсума ищет меня, чтобы поквитаться, стало ясно, как использовать нашу первую встречу с Рит-тяном. Это был шанс «выболтать» Соби правду. Я мог бы стать гениальным актером. Какого черта меня угораздило так двинуться на этой работе?»
Нисей тихо посмеялся над собственной шуткой. Но сломанные ребра тут же отозвались жуткой болью, и он вновь замолчал. С удовольствием затянулся, несмотря на то, что дым бередил саднящее горло.
«Надеюсь, этот кретин Агатсума с толком распорядится моим подарком. Не зря же я так подставился из-за него. И что забавно, взамен никакой благодарности. Если дело выгорит, эти двое даже спасибо мне не скажут за помощь. Что ж, если подрабатываешь ангелом-хранителем, будь готов к тому, что тебе повыщипывают перья. Плевать. Главное, чтобы Агатсума начал, наконец, действовать! Иначе я убью его. А за ним и Рит-тяна. И так давно бы грохнул обоих, но Сеймей обладает потрясающей способностью докапываться до правды. Он не простил бы мне смерти своего брата. Впрочем, если эти двое облажаются, то придется рискнуть всем и убрать их с дороги. Они станут Парой или умрут, потому что никто не может стоять между мной и Сеймеем! Сеймей достанется мне, он – мой по праву! И я не намерен делить его ни с кем: ни с его мелким братцем, ни с этим чертовым белобрысым совершенством!»
Нисей вновь закашлялся. Рот заполнился чем-то вязким, отдающим железом. Живая память о наказании Сеймея. Скривившись, Акаме вытер выступившую на губах багровую пену.
«Самодовольный засранец… Какого дьявола я так на него запал? Вот и выходит, что я мазохист еще покруче Соби. Только это ничего не меняет.»
«Не подведи меня, Агатсума. Я сделал все, что мог. Теперь твой черед…»
-
-
15.10.2011 в 01:46И в другое время Нисей, наверняка расхохотался бы
Что-то я не пойму, здесь лишняя запятая, не хватает запятой или все правильно?
с трудом сдерживаемые чувства вырвалась на волю
Будь страж Рицки жив, они и впрямь подошли друг другу
Может, здесь нужно "подошли бы"?