Chapter XVIII Faithless
Преданный.Chapter XVIII Faithless
Преданный.
«Правитель не может собрать армию только из-за своего гнева.
Полководец не может вступить в битву
только из-за крушения своих надежд.
Когда выгодно, продвигайся;
когда невыгодно, остановись.
Гнев может вновь обратиться в счастье,
раздражение может вновь обратиться в радость,
но уничтоженное государство невозможно оживить;
мертвого нельзя вернуть к жизни». (с)
***
– Еще двое, Минами-сенсей. Итого пять пар. Следует ли нам ждать еще кого-то? – Тихий почтительный голос врача отвлек Ритцу от изучения медицинских карт.
Оторвавшись от чтения, сенсей перевел равнодушный взгляд на терпеливо ждущего ответа медика – невысокого седого мужчину в ладно сидящем на коренастой фигуре белом халате.
– Если не будет несанкционированных нападений с нашей стороны, то – нет. Все, кого мы ждали сегодня, уже здесь. Вы поместили их в подготовленные боксы?
– Да, все сделано. Также проведен предварительный осмотр.
– И каковы результаты?
Сложив руки на животе, врач задумчиво пошевелил пальцами.
– Диагноз все тот же. Внешние повреждения незначительны, но налицо тяжелый шок и полное истощение ресурсов организма. Как и у всех прочих пар, срок реабилитации этой пятерки обещает быть достаточно долгим.
– Благодарю. Вы можете вернуться к вашим обязанностям. Не смею больше задерживать.
Ничуть не удивившись сухим нотам в голосе Ритцу, врач невозмутимо поклонился и быстрым энергичным шагом направился ко входу в отделение реанимации, оставив Ритцу одного в коридоре.
Шаги стихают. Тихо гудят кондиционеры. И не скажешь, что палаты, расположенные за протянувшимися вдоль коридора дверьми, переполнены пациентами, которые по истечении критического периода будут отправлены в спешно переделанное под госпиталь старое здание на другой стороне горы. Здесь уже не хватает мест. Больничное крыло Школы Семи Лун не слишком велико, и, тем не менее, в нем не наблюдается ни паники, ни скопления людей. Стерильные помещения, почти зеркальные полы, неяркие зеленые лампы над дверьми палат – ничто не выдает напряжения. Внезапно получивший невиданную доселе нагрузку персонал невозмутимо делает свою работу.
Потерев пальцами переносицу меж сведенных бровей, Ритцу бросает взгляд на круглый циферблат на стене. Почти пять вечера. По тебе часы можно сверять, Соби-кун.
Поправив накинутый поверх пиджака белый халат, Ритцу направляется следом за врачом. Для составления отчета надлежит лично удостовериться в состоянии каждого из вновь прибывших. С момента появления первых из них это стало для Ритцу каждодневной обязанностью, как и сбор данных для предоставления аналитикам. Личное участие сенсея было как его скрытой проверкой, так и повинностью. И он это очень хорошо понимал.
Толкнув одну из двустворчатых дверей с длинными горизонтальными ручками, Ритцу вошел в расположенный за ней предбанник. Двинулся дальше, минуя столик дежурного врача – мимо тянущихся по обе стороны коридора длинных, похожих на витрины, стекол, за которыми находились реабилитационные боксы. Все они были ярко освещены и все заняты. Подойдя к одному из распложенных в глубине, Ритцу остановился, сквозь прозрачную стену наблюдая за суетой врачей внутри. На напоминающих скорее анатомические кресла, чем кровати, койках неподвижно застыли двое. Глаза закрыты, черты заострились, кожа лица и рук носит следы обморожения – неестественно бледная, с синеватым оттенком. Один из находящихся внутри медиков как раз закончил обрабатывать пораженные участки жирной мазью, другой вводит в вены капельницы с питательным раствором. Третий закрепляет на висках и запястьях датчики для регистрации жизненных параметров – тонкие проводки опутывают тела как невесомые паутинки. Работа ведется быстро, слаженно и в полном молчании. За прошедшие полторы недели персонал лазарета довел свои действия почти до автоматизма, потому как изо дня в день был вынужден производить эти манипуляции по десятку раз.
– Этот твой Соби-кун просто изверг! Смотри, до чего людей доводит.
Брови Ритцу едва заметно вздрагивают, выдавая секундное раздражение. Совладав с ним, он поворачивает голову, холодно глядя на нежданных визитеров. Даже медицинский халат, отличающийся впрочем, оригинальным кроем, смотрится на Нагисе как некое затейливое платье. Должно быть, дело в затянутом на спине поясе, изящном треугольном воротнике и двойном ряде синих пуговиц. Поприветствовав безмолвным кивком стоящую за спиной сенсея Нану, Ритцу отворачивается и равнодушно отвечает.
– В операционной свет не горит, как видишь – в особых мерах нет нужды. В целом, на мой взгляд, не происходит ничего выходящего за рамки...
– Ничего выходящего?.. – удивленно перебивает Нагиса. Раскинув руки, обводит ими пространство от потолка до пола. – Ты это называешь «ничем выходящим»?
Хладнокровно наблюдая за движениями врачей, Ритцу добавляет.
– Само собой если не брать в расчет масштабность, а рассматривать каждый случай по отдельности. – И без паузы: – Нагиса, что ты тут делаешь? Насколько я знаю, среди прибывших сегодня нет никого, в ком ты могла бы быть заинтересована лично.
Белокурая сенсей хмурится.
– При чем здесь «лично»?! Не все же такие бездушные, как ты.
Словно не слыша разговора, Нана проходит мимо них и останавливается рядом с Ритцу, сквозь высокое стекло глядя на лежащих без сознания, беспомощных Стражей.
– Они прямо как восковые куклы, – тихо произносит Семь, жалостно сдвигая изящные брови, – словно неживые.
– Вот и я о чем, – Нагиса морщится. Отвернувшись в сторону, возмущенно бормочет: – Я давно пытаюсь донести до вас, что Агатсума – просто неконтролируемый псих.
– Это ошибка – так думать, – поправив очки, Ритцу скрещивает руки на груди. – Контроль у Соби-куна как всегда на высоте. И это ясно любому, кто возьмет на себя труд хоть немного вникнуть в ситуацию.
– Ошибка? По-твоему я ошибаюсь?.. – Открыв рот, но так и не найдя подходящих слов для выражения своих эмоции, Нагиса, наконец, тыкает пальцем в сторону стекла. – Да ты только посмотри на них!
– Хм… Тут и впрямь есть на что поглядеть, – сухо усмехнувшись, Ритцу невозмутимо склоняет голову. – При минимуме физического, нанести предельно возможный ментальный урон и сделать, таким образом, срок восстановления максимально долгим – это ли не настоящее мастерство? И сострадание…
В удивлении Нана поворачивает голову, оторвавшись от созерцания происходящего в боксе. Нагиса так и остается стоять с открытым ртом, опешив от сказанного.
– Ритцу, – чуть нахмурившись, Нана внимательно глядит на сенсея, – выглядит так, словно ты это одобряешь.
Отойдя от изумления, Нагиса стискивает кулачки.
– Именно! Что бы твой «Соби-кун» ни натворил, ты всегда защищаешь его!
– Не защищаю, а всего лишь отдаю должное, – ни капли не смущенный протестом в глазах собеседниц сенсей ровно поясняет. – Хоть эти пары считаются лучшими, предел выносливости от природы у каждой свой. Где-то больше, где-то меньше. Если бы во всех случаях мощность последнего удара была одинаковой, то кто-то из проигравших пострадал бы незначительно, а кто-то погиб. Однако во время поединков Соби-кун варьирует интенсивность атаки, соизмеряя финальный ущерб с максимальным для каждой пары запасом сил, вычерпывая все до дна. И это делает его мастерство и контроль несомненными.
– Он во время боя сложением занимается что ли? Как счетная машинка?!
Сенсей едва заметно морщится.
– Ты несешь чушь, Нагиса. Такие вещи определяют опыт и интуиция. Соби-кун мог бы уничтожать противников, если бы хотел. Но он не хочет. И демонстрирует далеко не все, на что способен.
Почти заворожено слушая Ритцу, Нана выдыхает.
– Ты словно восхищаешься им.
Уголки губ сенсея изгибаются в сдержанной улыбке.
– Скорее – собственной работой.
– Ты! Самовлюбленный, эгоистичный!.. У-у-ух-х…. – Дрожа от возмущения, Нагиса, зажмурившись, выпаливает: – Всегда это знала!
Выражая беззвучным вздохом бесконечное терпение, Ритцу поворачивается к разгоряченной «собеседнице» и равнодушно бросает:
– Если угодно. По правде говоря, я и не надеялся, что ты, Нагиса, сможешь по достоинству оценить происходящее. Так что, по-видимому, в очередной раз зря потратил время.
Не считая нужным добавлять что-либо к последней уничтожающей реплике, сенсей разворачивается и идет к выходу. Проверку можно закончить и потом. Так или иначе, работать в подобных условиях совершенно невозможно.
– Ты такой же ненормальный, как и он!! – слышится вдогонку, но Ритцу продолжает идти, не обращая внимания. В бессильной злости Нагиса топает ножкой, сверля взбешенным взглядом спину сенсея. Игнорирование всегда выводило ее из себя даже больше, чем язвительные ответы. Знает ли об этом Ритцу? Наверное, знает. Иначе, зачем ему так издеваться над ней, Нагисой.
Ритцу выходит в коридор, аккуратно притворяя дверь, чтобы не потревожить спящую в коридоре тишину. Следует вдоль окон к выходу из корпуса. Время активных действий для него миновало в промежутке между первым визитом Аояги в базу данных Семи Лун и началом сезона охоты на Стражей со стороны Соби-куна. Да-а… В этой партии сенсей больше не игрок. Он выбыл, утратив контроль над ситуацией. Все что ему остается теперь – это только наблюдать, прекрасно осознавая при этом свою причастность к творящемуся безумию. Причастность и… ответственность.
«Отчаявшиеся люди идут на отчаянные меры.»
Сунь Цзы говорил: «…если окружаешь войско противника, оставь открытой одну сторону; если он находится в безвыходном положении, не нажимай на него…». Не нажимай… иначе он начнет сражаться с яростью смертника.
«Я не предполагал, что возвращение ко мне является для тебя чем-то настолько неприемлемым, мальчик мой. Был момент, когда я мог дать защиту тебе и тому, кого ты считаешь своим хозяином. Это было выполнимо. «Окружив», я оставил для спасения «одну сторону», но ты предпочел бороться, словно обреченный, будто у тебя нет выхода. Так с кем ты сражаешься, Соби-кун? С Семью Лунами или со мной?»
Пустые своды коридора отражают и возвращают вибрирующим эхом летящий вслед стук каблучков.
– Ритцу! Да стой ты…
Сенсей оборачивается, замедляя шаги. Опасно балансируя на изящных шпильках, его догоняет Нана. Рукава белого халата разлетаются на бегу, полы бьются сзади, открывая вид на ладные узкие джинсы и легкомысленной расцветки топ.
– Слушай, – остановившись рядом девушка тратит мгновение на то, чтобы перевести дух, – ну со мной-то ты можешь поговорить нормально? Я хочу знать, что происходит!
Не торопясь отвечать, Ритцу бросает беглый взгляд ей за спину, ожидая, что в дверях вот-вот возникнет Нагиса. Уловив эту мысль, Нана быстро вскидывает руки в успокаивающем жесте.
– Она занята там. Общается с врачами. Так мы можем поговорить?
Ритцу поворачивается к девушке, глядя на нее с высоты своего роста.
– Не вижу необходимости. Ты ведь одна из Семи, Нана. И имеешь доступ ко всем материалам по этому делу. Зачем тебе что-то у меня спрашивать?
Семерка чуть раздраженно встряхивает головой.
– Да, я читала отчеты. И про обнаруженную закономерность в нападениях, доказывающую, что Соби получил копию списков. И анализ алгоритма действий... И прогнозы… Я все читала. Нет только объяснения его ненормальному поведению. Одни теории. Никто так и не смог внятно ответить на вопрос «почему?».
– Это так, – уголки губ Ритцу язвительно вздрагивают, выдавая его собственное отношение к работе аналитиков. – Но мне непонятно, зачем ты стремишься разобраться в этом, Нана? Смысл поступков, как и участь Соби-куна, не должны тебя волновать.
Она слегка обиженно поджимает губы.
– Почему ты так?.. А впрочем, ладно. Ты прав, – без тени смущения она вздергивает подбородок. – Мне все равно, что в итоге станет с Соби. Но ему помогает этот мальчик, Loveless! Я не хочу, чтобы он пострадал.
Оценив по достоинству такой ответ, сенсей усмехается со сдержанным сарказмом.
– Можешь не беспокоиться, Соби-кун не допустит этого. На настоящий момент Аояги – последний, кому грозит опасность.
Нахмурившись, Семь быстро убирает за ухо прядь длинных светлых волос.
– Не знаю, почему ты настолько уверен в этом, Ритцу. Ведь если бы Соби и впрямь заботился о безопасности этого ребенка, то давно бы сдался сам. А так он только хуже и хуже делает. И подвергает Рит-тяна риску! Я не понимаю…
Сложив руки на груди, Минами прохладно интересуется:
– Так в чем собственно состоит твой вопрос?
Качнувшись с каблука на носок, Нана поднимает на сенсея ставший чуть суровым взгляд.
– Если тебе нужна конкретная формулировка, то вопрос такой. Почему Соби так поступает, и почему Loveless помогает ему? Я хочу понять, что ими движет.
Уголок рта Ритцу чуть дергается в усмешке.
– И ты решила, что я способен помочь тебе с этим.
Игнорируя явственную иронию, девушка спокойно пожимает плечами.
– Если у кого-то и может быть объяснение происходящему, то только у тебя. Ты, возможно, единственный, кто понимает Соби. Ты его учитель.
Сенсей склоняет голову, обдумывая довод. Помедлив мгновение, присаживается на край подоконника. Стоя напротив, ожидая решения его решения, Нана ловит себя на странном ощущении. Она чувствует себя будто школьница. Непривычно испытывать такие ощущения человеку, отвечающему за сетевую безопасность. К тому же – одному из Семи.
– Что ж. С момента моего отстранения, ты первая кому пришло в голову спросить что-либо. Это заслуживает поощрения.
Пристроив папку рядом с собой, Ритцу переплетает пальцы на животе, словно сидит в своем кабинете в кресле.
– Только ты неверно ставишь вопрос. Надо спрашивать не «почему», а «зачем».
Нана недоверчиво приподнимает бровь, не зная воспринимать ли это всерьез.
– А есть разница?
– Есть. В первом случае речь идет о причинах, а во втором – о целях. О причинах я распространяться не стану, а вот в том, что касается целей, могу кое-что прояснить.
В ответ на это девушка лишь приоткрывает рот, выдав безмолвное: «А...».
Потянувшись себе за спину, сенсей отворяет окно, впуская внутрь свежий, пропитанный запахом зелени, воздух. Достает из нагрудного кармана сигареты. Наблюдая за ним в некотором замешательстве, Нана колеблется, размышляя – не напомнить ли сенсею, что они все-таки находятся в больничном крыле. Но отказывается от этой идеи, опасаясь спугнуть столь редкую для Минами откровенность. Тот щелкает зажигалкой. Дым, следуя за воздушным потоком, устремляется куда угодно, только не в окно. Провожая глазами уплывающие под потолок сизые нити, Нана чуть морщится, но молчит.
– Люди странно устроены. Только увязнув в войне, они начинают желать мира, – повернув голову, Ритцу смотрит куда-то в пустоту. Очки бликуют скрывая глаза. – История знает много таких примеров, когда – не в состоянии переломить ход сражений, правители начинали искать компромиссы с одной лишь целью – устранить, наконец, конфликт.
– Это то, чего он хочет? – не выдерживает Нана. – Измотать нас?!
– Не только, – ровно затянувшись, мужчина выпускает дым через нос. – Полагаю, что в самой дальней перспективе Соби-кун рассчитывает получить помилование для себя и Аояги взамен прекращения нападений и возвращения украденной информации.
– Ритцу!.. Но ты ведь понимаешь, что это невозможно! – пораженно выпаливает Нана. – Их не простят после всего, что они натворили! То что происходит, это… это просто плевок… пятно на репутации Семи Лун. Они потребуют наказания!
Подняв глаза, сенсей пристально смотрит на девушку.
«Забавно. Ты одна из Семи, Нана. А рассуждаешь так, словно к ним не относишься.»
– С тем, что потребуют, никто и не спорит, – отвернувшись, он небрежно стряхивает сигаретный пепел в окно. – Вот только смогут ли они добиться этого? Сильнейшие пары не выдерживают встречи с Соби-куном и Аояги. И все, кто был послан, чтобы захватить их, пребывают сейчас в лазарете в не менее плачевном состоянии. Действовать же другими способами совету Семи не позволит честь. Как хранители закона и порядка они не могут и не станут нарушать ими же поддерживаемые правила. А наша проблема в том, что в своих действиях Соби-кун придерживается кодекса Дуэлей, согласно которому любой может вызвать любого на поединок, и, в отсутствии нарушений регламента, этот поединок будет считаться законным, несмотря на последствия для проигравшей стороны. Соби-кун действует строго в соответствии с правилами. И с этой точки зрения нам даже нечего ему предъявить, чтобы иметь право обращаться с ним как с преступником.
– То есть как это – нечего предъявить?! Он украл данные из базы. Он уже преступник!
– Пусть так. Но за такой проступок предусмотрено совершенно определенное наказание, которое Соби-кун отказался принять. И он, по всей видимости, уверен, что не найдется никого, кто бы смог заставить его сделать это.
– Есть еще Каратели, если ты помнишь, – тихо говорит Нана. – И не сегодня-завтра будет принято решение об их привлечении.
«Что ж… Этого следовало ожидать.»
– Каратели – самый сильный аргумент Семи для выхода из любых ситуаций. Считается, что они непобедимы. Занятно окажется, если и они потерпят неудачу.
Не найдя в сказанном ничего забавного, Нана недоверчиво приподнимает бровь.
– Ты в это веришь? По-моему, ты переоцениваешь Соби.
– Во что верю я, не имеет значения. Но Соби-кун полагает, что способен справиться со всеми, кого выставят против него Семь Лун. Иначе не имело смысла начинать эту войну. Насколько он ошибается в оценке своих сил, покажет только время.
Ритцу замолкает – невозмутимо курит, глядя в окно.
Пауза затягивается, рождая напряженную тишину. Ощущая неловкость, Нана переступает с ноги на ногу, не зная как продолжить разговор. Вздохнув, прикрывает глаза.
– Так ты думаешь, Каратели проиграют?
– Я ничего не думаю. Я жду результат.
Тихо выдохнув сквозь зубы – «Как же с ним сложно!» – девушка прячет руки в карманы медицинского халата.
– Ну же, Ритцу. У тебя, как правило, по любому вопросу есть свое мнение. И вдруг, ни с того ни с сего, его нет? – Она усмехается чуть нервно. – Слабо верится.
Сенсей тонко улыбается.
– В моем положении опасно иметь собственное мнение. Я отстранен от должности, если ты не заметила.
– Было за что, – резко отвечает Нана. Минами саркастично вскидывает бровь. Семерка вздыхает, отводя глаза.
– Ты как хочешь, Ритцу, но все-таки в некоторых словах Нагисы есть резон. Мы могли не допустить такого безобразия, если бы уже тогда, после исчезновения последней пары Зеро, арестовали Соби. Но ты убедил Семь Лун подождать, твердил, что у тебя все под контролем – тебе поверили. И что мы имеем сейчас?
Холодный профиль Ритцу – как оттиск римской монеты, отпечатавшийся на фоне светящегося окна.
– Я уже извинился перед советом Семи за свою ошибку. Ты хочешь, чтобы я повторил это на бис для тебя лично?
Нана качает головой.
– Нет, мне это не нужно. Но ты хоть можешь объяснить, чего ты ждал?
– Неважно. Того, чего ждал, не дождался, – он прикрывает глаза.
Да-а, это был грандиозный промах. После разговора с Аояги на одиннадцатом уровне игры «Рождение мага» сенсей был на все сто уверен, что Loveless согласится на сделанное ему предложение – прибудет в Школу и привезет Соби-куна. Но мальчишка обставил Ритцу на его же поле. И теперь за ошибку сенсея расплачиваются другие.
Сделав последнюю затяжку, Ритцу тушит сигарету о клапан похожей на портсигар портативной пепельницы, бросает окурок внутрь. Захлопнув, убирает украшенный вензелями футляр в карман.
– У тебя все, Нана?
Девушка в раздумье хмурит брови.
– Подожди. Ты ведь так и не ответил на мой первый вопрос.
Сенсей поднимается.
– Я дал достаточно информации к размышлению. Выводы ты можешь сделать и сама.
– Так не пойдет, – Нана осуждающе встряхивает гривой светлых волос. – Ты же согласился помочь!.. Сам ведь сказал, что я первая, кто что-то у тебя спросил. Это не честно!..
Мужчина вскидывает глаза. Задумчиво вглядывается в раздосадованное лицо девушки, затем вдруг легко соглашается.
– Ну, хорошо. Что еще ты хочешь знать?
Семерка взволнованно облизывает губы, собираясь с мыслями.
– Скажи, если… Я в это не верю, но допустим. Если Соби одолеет Карателей, то что он будет делать дальше?
Сенсей чуть пожимает плечами.
– То же что и до этого – продолжит «избиение младенцев».
– Что продолжит?
– Неважно. Соби-кун продолжит двигаться вниз по списку. А если к тому моменту, как он кончится, мы не придем ни к каким выводам – начнет сначала.
– Но, Ритцу – это безумие!
– Согласен. Уже сейчас действия Соби-куна создают нам много проблем. Помимо того, что обороноспособность Школы понижается, так как из строя на значительный срок выбывают сильнейшие пары – среди учеников зреют волнения, авторитет Семи и доверие к ним падает.
– Я знаю, что происходит, – Нана чуть морщится, – можешь мне не рассказывать.
– И еще остается украденная информация, которую требуется возвратить, потому что сведения такого характера не должны находиться в свободном доступе. Яркий пример того, почему это так, мы имеем, наблюдая за деятельностью Соби-куна. Он возвращает нам Стражей почти искалеченными, но все же живыми и способными к восстановлению. Однако с таким же успехом мы могли бы иметь здесь горы трупов. Списки пар надо вернуть. Но подобными темпами вскоре не останется никого, кто мог бы это сделать.
– Поосторожней, Ритцу, – хмурится Нана, – Каратели пока не проиграли.
– Однако мы исходим из версии с допущением этого. Итак, мы не имеем права вмешиваться и пресекать Поединки и не в состоянии вернуть данные, из которых Соби-кун узнает о своих будущих противниках. Что остается делать?
– Я не знаю…– Нана растерянно качает головой. – Это замкнутый круг. Тупик.
Сенсей ровно кивает, соглашаясь.
– Тупик. Но лишь в том случае если мы со своей стороны не предложим нечто, что заставит Соби-куна отказаться от всего добровольно.
– Помилование! – выдыхает Семь, распахнув глаза, узрев вдруг всю картину целиком.
– Именно. Списать проступок в обмен на прекращение войны и возврат информации. Вскоре такая сделка будет казаться чуть ли не выгодной.
Бессознательно касаясь ладонью лба, Семерка начинает взволнованно ходить взад-вперед вдоль окна. Резко остановившись, обращает напряженный взгляд на Ритцу.
– Надо еще, чтобы кто-нибудь подкинул совету Семи эту идею.
Чуть подавшись вперед, сенсей прямо смотрит ей в глаза.
– А как ты думаешь, зачем я разговариваю об этом с тобой?
Нана открывает рот и… молча его закрывает. Усмехается чуть нервно.
– Хитрец ты, Ритцу. За кого ты играешь?
– Исключительно за себя.
Девушка иронично вскидывает бровь.
– И что же… Предлагаешь оказать тебе услугу?
Минами тонко улыбается.
– Зачем сразу мне. Всем нам.
– Ладно, в случае чего, я над твоим предложением подумаю.
Кивнув, мужчина поднимается с места.
– На большее я и не рассчитывал. А теперь мне пора, – взяв свою папку, он идет к выходу. – У меня много дел.
– Ритцу… – сенсей оборачивается.
Семерка стоит, чуть склонив голову набок, скрестив руки на груди. Взгляд серьезный и только на дне глаз теплится усмешка.
– Думаю, тебя зря отстранили. Я попробую что-нибудь сделать, чтобы все исправить.
Иронично качнув головой, сенсей отвечает.
– Это будет мило с твоей стороны.
И, развернувшись, с достоинством удаляется. Усмехнувшись, Нана смотрит ему в спину - он невыносим.
Вздохнув, она отворачивается, устремив взгляд в окно. Задумчиво касается стекла ладонью… Взгляд рассеянно скользит по двору. Минуя ограду и верхушки деревьев, поднимается вдоль по изгибу далекой Фудзи-сан.
Из-за двери в отделение реанимации высовывается Нагиса, хмуро обегая глазами коридор. Заприметив пропавшую коллегу, вскидывает подбородок. Двери распахиваются, раздосадованная сенсей спешит к ней.
– Нана? Ты куда запропастилась?
Очнувшись, та оборачивается.
– Разговаривала с Ритцу.
Остановившись рядом, Нагиса желчно фыркает.
– О чем с ним можно говорить?
– Да так… – Нана прячет руки в карманы. – Обо всем понемножку.
Желая сменить тему, интересуется, смягчая слова улыбкой.
– Ну как? Нагляделась?
– Да, – сенсей мрачно поджимает губы. – Просто ужасно, что творит его дражайший Соби! Он ненормальный!
Вновь погрузившись в размышления, Нана едва слышно произносит.
– Не думаю…
Рицка.
Темнота разбавляется мягким желтоватым светом настольной лампы. Неровная дробь кнопок клавиатуры звучит как фон.
Сейчас в госпитале, в кабинете Кацуко-сенсей я лежу на кушетке для пациентов и смотрю в погруженный во тьму потолок. Поверхность дивана упруго пружинит подо мной. Удобный валик поддерживает голову. Никогда раньше не замечал насколько же здесь тихо и уютно. Не думал, что однажды, придя в этот кабинет, испытаю такое облегчение.
Мне нравится приглушенное освещение комнаты, нравится слушать стук пальцев сенсея по клавишам. Этот звук не мешает – скорее делает естественным наше молчание. Становится совсем не нужно что-то говорить. Это так здорово, что я могу просто лежать и молчать. Мне хорошо здесь. Спокойно. Кабинет Кацуко-сенсей, пожалуй, единственное место, где я теперь чувствую себя так спокойно – в безопасности. Тут можно отдохнуть. В последнее время это стало большой роскошью.
С начала осуществления нашего с Соби плана прошло десять дней. Всего лишь… А чувство такое, что вечность. Пережитого за это короткое время хватило бы на целый год.
– Рицка-кун, у тебя усталый вид. Тебя что-то тревожит?
Поворачиваю голову, сообразив вдруг, что перестук кнопок смолк. Сенсей сидит вполоборота ко мне, положив руку на спинку стула. Доброжелательно улыбаясь, ждет ответа.
– Нет, – отвожу глаза, – со мной все в порядке.
– Должно быть мне показалось. Наверное, ты просто утомился за день.
Незаметно закусываю губу. Утомился… Правильнее сказать измочален. Последнюю неделю я живу в сплошном непрекращающемся кошмаре – не думал, что можно так выматываться! Иногда начинает казаться, что я переоценил себя, когда принял решение сражаться вместе с Соби. Тогда мне просто не хватало опыта, чтобы представить себе, насколько это будет тяжело!.. А Соби… он знал. С самого начала знал все. Что каждодневное напряжение будет так сильно сказываться на нервах. Что я буду адски уставать. Что нас вскоре начнут подстерегать на улицах. Что придется отказаться от прогулок с Яеем и Юико, потому что в любое время, в любом месте нас с Соби могут ждать!..
Суматошные образы теснятся, мелькают перед глазами, беспорядочно сменяя друг друга. Вспышки. Смазанные силуэты противников, сияющие звенья цепей и снова вспышки. Грохот… Тряхнув головой, отгоняю от себя назойливые картинки. Действительность возвращается. И снова потолок растворяется полумраке, а в тишине разносится негромкий перестук клавиш.
– Ты на занятиях так устаешь, Рицка-кун? Должно быть, в средней школе гораздо большая нагрузка.
– Да, я просто не привык, – вру без зазрения совести. Эту способность я тоже перенял у Соби. Вот уж кто лжет, как дышит. Я научился видеть это. Чувствовать. И чем дальше, тем яснее. Должно быть дело в том, что мы так сблизились… Так много времени проводим вместе. Не чувствовать Соби стало для меня просто невозможно.
Покосившись на Кацуко-сенсей – не смотрит – быстро тру пальцами виски.
Почему он так изменился? Мало мне собственных метаний, так еще и с Соби творится что-то неладное. Внешне это почти никак не проявляется. Он все так же заботлив и внимателен. Поддерживает, когда мне становится плохо, утешает… Я знаю, что он любит меня. Но чуть ли не физически ощущаю незримую границу, которая пролегла между нами. Соби не позволяет приблизиться к себе! Ускользает из пальцев словно воздух. Когда я пытаюсь выяснить что с ним, переводит все в шутку, играет, смеется. И лжет… что с ним все в порядке. Вот только всякий раз, когда не видит, что я наблюдаю за ним, его глаза становятся очень грустными. А когда целует – то в каждом движении губ столько болезненной нежности, что комок подкатывает к горлу. Я не понимаю что не так! Сначала я боялся, что дело во мне. Мучился из-за этого. Строил какие-то нелепые теории. Мне даже казалось, что он сожалеет о том, что произошло между нами той ночью и потому так сдержан со мной. И я все не мог взять в толк, о чем тут можно сожалеть?! Это было… так здорово! Так приятно… И ему тогда тоже понравилось…
Правда с того дня он больше ни разу так не делал. Впрочем, это можно списать на усталость. Мы оба очень устаем. Даже слишком. Тогда мне начало казаться, что Соби гложет чувство вины из-за того, что он втянул меня в эту войну. И он пытается, как можно меньше утомлять меня, а потому ведет себя почти официально. Но я ведь держусь! Ни словом не обмолвился о том, как мне тяжело. У меня, конечно, это и так на лбу написано, но… Но!.. Я сам выбрал! И жутко сердился на Соби за то, что он чересчур много на себя берет, выступая со своей ненормальной заботой. А потом догадался, что это здесь не причем, и все мои домыслы не имеют ничего общего с настоящей причиной. Но в чем она может состоять – до сих пор не могу разобраться. А Соби и не думает мне в этом помогать.
Он всегда так спокоен, но я же вижу, что притворяется – во время поединков становится совершенно безрассудным! Соби так рискует!.. Если только возможно, принимает весь огонь на себя. Такое чувство, что он хочет умереть!
Стискиваю зубы. Придурок! О чем он только думает?!
– Рицка-кун, о чем ты думаешь?
А?!
Повернув голову, смотрю на Кацуко-сенсей.
– А что?
– Мне кажется ты, сильно расстроен чем-то. Что-нибудь произошло?
Отворачиваюсь, уставившись в стену.
– Ничего.
– Что ж. Вижу, ты не очень расположен к общению сегодня. Я могу ничего не спрашивать.
Она чуть вздыхает и улыбается мне, тепло и терпеливо. Она всегда так делает, если я отказываюсь разговаривать. Сенсей так просто принимает мое молчание – в этом мы с ней совершенно не похожи.
До боли сжимаю зубы. Резко поднявшись, сажусь на диване, обнимая руками колени.
– Сенсей… А бывает так, чтобы человек внезапно менялся? Сначала был одним, а потом…
Удивленно посмотрев на меня, Кацуко-сенсей поворачивается на стуле ко мне лицом, чуть подается в мою сторону, выражая внимание. Руки лежат на коленях…
Это называется «активное слушание». Я о таком читал.
– Этот человек твой друг, Рицка-кун?
Чуть смутившись, отвожу взгляд.
– Можно сказать и так.
– Почему ты полагаешь, что с ним что-то не в порядке? Он что-нибудь поменял во внешности? Или стал вести себя иначе с окружающими? Стал как-то по-иному к тебе относиться?
По здравому размышлению, ни то, ни другое, ни третье.
Со вздохом прикрываю глаза, пытаясь хоть как-то сформулировать собственные ощущения.
– Я чувствую… что он изменился. Не знаю, как описать... Он словно закрылся, отгородился от меня. А если спрашиваю почему, то он все превращает в шутку или молчит.
Чуть хмуря брови, сенсей неуверенно заправляет за ухо прядь волос.
– Что ж, временами бывает, что людям требуется разобраться в себе. Требуется побыть в одиночестве.
В одиночестве? Я не заметил, чтобы Соби стремился от меня отделаться. Скорее уж наоборот. Он же по пятам за мной ходит. Все время старается быть рядом. Нет, это объяснение не годится.
Склонив голову набок, сенсей осторожно спрашивает.
– Скажи, Рицка-кун. Этот твой друг – та девочка, о которой ты мне рассказывал?
Что? За своими мыслями не сразу понимаю, о ком сенсей говорит.
– Юико? – Мысль о ней заставляет невольно улыбнуться. – Нет. Я совсем о другом человеке. Он – парень… Взрослый… – добавляю после паузы.
– Раньше он был… другом брата, а теперь мой.
– Вот как! – Кацуко-сенсей, кажется, обрадовалась. Даже вздохнула с облегчением. – Ясно. Все просто.
С сомнением гляжу на нее. Просто? Ну, я бы так не сказал.
Преисполнившись энтузиазма, Кацуко-сенсей спрашивает:
– Скажи, Рицка-кун. Этот твой друг, какой он?
Слегка теряюсь. Вот так вопрос… Разве можно в нескольких словах описать Соби? Рассказать, как он красив, когда улыбается. Описать эти ласковые, насмешливые искры в глубине глаз, то, как тепло и уютно в его руках. Как передать эту уверенность и почти восторг, которые я ощущаю, слушая его решительный голос, произносящий заклинания. Или что я чувствую, думая о нем или глядя на него? Это невыразимо…
Вздыхаю. Не туда меня что-то заносит. Так или иначе, но надо ответить.
– Он… умный. Сильный…
– Твой друг – хороший человек?
Хороший ли Соби? Я не знаю. Наверное, не очень. По правде говоря, мне как-то не приходило в голову подходить к нему с такими мерками.
– Ну… Он очень заботлив и добр ко мне.
– Вот тебе и ответ, – она улыбается. – Должно быть, твой друг не хочет беспокоить тебя, поэтому и умалчивает о своих трудностях. Быть может, хочет справиться с ними сам. Взрослые часто так поступают, желая оградить окружающих от лишних волнений. Ты должен дать ему время. Довериться. Если он сильный, как ты говоришь, то у него все получится. И ваши отношения придут в норму.
Так значит, я должен оставить его в покое? «Довериться?» - горько усмехаюсь. Какая здравая мысль. И я бы даже последовал такому совету, если бы речь шла о ком угодно кроме Соби. Как объяснить Кацуко-сеней, что я просто не имею права стоять в стороне? Да и не могу. Если не разберусь в чем дело – сам скоро чокнусь.
«Взрослые часто так поступают, желая оградить окружающих от лишних волнений.» В таком случае они идиоты! Вот только от Соби я подобного не ожидал. Мне казалось, мы давно поняли друг друга, обещали ничего не скрывать…
– Ну как, Рицка-кун? Тебе стало легче?
Моргнув, поднимаю голову, выныривая из мыслей.
– Да. Гораздо. Спасибо, сенсей.
Она улыбается мне, а я – ей. Старательно делаю вид, что мне лучше после ее слов, для того чтобы она перестала за меня беспокоиться. И, исходя из собственного утверждения, я тоже - идиот. Хоть и не Взрослый.
***
– Слушаю. Сеймей? Да, Рит-тян еще внутри. Соби? Хм… Соби, как преданный пес, ждет хозяина у ворот. Что и требовалось…
Постукивая по бедру биноклем, Нисей с легкой усмешкой слушает доносящийся из трубки бесстрастный голос, отдающий последние указания.
– Да, я помню. Как только выйдет – сразу позвонить тебе и быстро возвращаться. Я все сделаю как надо.
Пауза, заполненная тихим шелестом голоса Сеймея.
– Не сомневайся, меня никто не заметит. Ты уже входишь? Ну, удачи. И осторожней там, – Акаме расплывается в ехидной улыбке. – Говорят, тронутые дамочки чересчур бурно выражают свои эмоции. Смотри, чтобы тебя не помяли, пока будут душить в объятиях.
Быстрым движением Нисей отводит сотовый от уха за мгновение до того, как оттуда раздается резкая отповедь.
– Следи за речью, Нисей, – с усмешкой повторяет Акаме, глядя на разразившийся короткими гудками сотовый. – Ну как обычно. Проявляешь заботу, можно сказать, всей душей болеешь и никакой тебе благодарности взамен.
Коротко рассмеявшись, он вольготно устраивается на скамейке у фонтана – сапоги попирают ограждение клумбы. Сквозь корону из водных брызг трудно различить очертания фигуры, так что узнать Акаме издалека почти невозможно.
Прижав бинокль к глазам, Нисей вновь приготовился наблюдать.
***
Холл дома Аояги погружен в привычный сумрак. В тишине кратко щелкает замок. Ручка беззвучно поворачивается, и Сеймей входит внутрь. Стоя на пороге, быстро снимает запылившиеся чехлы с ботинок, убирает их в карман. Чистая обувь не оставляет следов, а тонкие перчатки на руках исключают появление отпечатков пальцев. Он все предусмотрел. До самых мелких деталей.
Тихонько заперев за собой дверь, Сеймей движется вглубь дома вдоль стены коридора. Гладкий паркет скрадывает звуки шагов.
Все предметы в этом доме хранят память о нем. И в то же время все в здесь чужое. От нелепого половичка, до каждого завитка на занавеске. Лишь алтарь в гостиной принадлежит ему... полностью. Вместе с белым орхидеями, ароматными палочками и свечами на крохотных подставках, окаймленных бахромой оплывшего воска. Его алтарь… Символ небытия, окруженный дыханием вечности и печали. Неземная красота…
Миновав лестницу, Сеймей идет туда, откуда слышатся глухой стук ножа по разделочной доске. Он прекрасно знает, где в это время будет находиться его мать. На кухне, занятая приготовлением ужина. Она так предсказуема.
Сеймей входит в кухню. Притворяет за собой дверь. Как давно он не был тут – а ничего не изменилось. Все те же цвета, звуки и запахи, пожалуй, приправленные лишь нотками чужой беспросветной усталости и тоски. Как можно жить так? Из года в год… Каждый день.
Заслышав шаги, она не оборачивается. Продолжает орудовать ножом и только тихо, почти равнодушно, произносит:
– Ты рано, Рицка. Ужин еще не готов.
Сеймей чуть усмехается. Прислонившись спиной к двери, скрещивает руки на груди.
– Это не Рицка.
Звук его голоса заставляет Мисаки вздрогнуть. Медленно поднять голову. Руки начинают трястись, нож выскальзывает из пальцев. Ударяется о стол и, сорвавшись с его края, падает на пол – загремев, замирает где-то внизу. Мисаки медленно оборачивается. Сеймей с легкой улыбкой наблюдает за ее лицом - по нему можно энциклопедию составить. Палитра человеческих эмоций... Сначала потрясение – рот приоткрывается, глаза распахиваются и взлетают брови. Затем неверие – заторможено, словно в дурмане, она поводит головой из стороны в сторону – не в силах поверить, что все это происходит на самом деле. И наконец, надежда, отчаянная жгучая!.. Мисаки шепчет его имя. Глаза наполняются слезами. Она умоляюще протягивает руки, подается вперед, но не смеет сделать и шага.
«Думает, что я призрак. Видение.»
Сеймей быстро пересекает кухню. Обнимает мать. Ощутив живое прикосновение, Мисаки содрогается всем телом. Пальцы вцепляются в ткань свитера и крепко сжимаются. Слезы катятся из распахнутых глаз, а в груди теснятся первые сдавленные всхлипы.
– Сеймей… Ты жив! Сыночек…
Он не отвечает, только осторожно гладит ее по спине, отрешенно глядя куда-то поверх плеча. Терпеливо слушает, как мать на разные лады повторяет его имя, плачет, бросаясь из ликования в бездну пережитой боли. Нужно дать ей немного времени. Проявить чуть-чуть внимания, утешить... Чтобы она успела насладиться обретением, а потом…
Сеймей медленно отстраняется, высвобождаясь из объятий.
– Нет! – Она хватает его за руки. – Куда ты? Не уходи!
Роняет голову и плачет.
– Теперь все будет хорошо.
– Я должен идти, – ровно отвечает Сеймей, глядя в сторону, – я не могу остаться, мама.
– Но почему?! – Она отчаянно всхлипывает и крепче сжимает его запястья. – Ведь ты только вернулся. Не оставляй меня снова!
Сеймей прикрывает веки, словно сожалея.
– Я пришел ненадолго. И не могу задерживаться. Потому что это твой сон, и в нем я умер. Меня нет.
– Сон? – бессмысленно повторяет Мисаки, растерянно глядя на сына.
– Да. Ты спишь. И все что окружает тебя – это твой кошмар. Моя смерть, исчезновение Рицки, уход отца – просто видения, из которых тебе никак не вырваться.
Она встревожено качает головой.
– Я не понимаю…
– Тогда просто поверь мне, – Сеймей мягко заглядывает ей в глаза. – Уже долгое время ты живешь в рожденном твоим разумом кошмарном бреду. Разве все, что случилось с тобой за последние три года, могло произойти на самом деле?
Мисаки отрывисто вздыхает. Сеймей приспускает ресницы, скрывая взгляд, полный насмешки и удовлетворения. Вот он самый действенный довод. Реакцию матери нетрудно было предугадать.
Она ведь была такой хорошей, такой добродетельной женщиной. Все силы вкладывала в семью, растила своих сыновей. Разве с хорошими людьми должны… могут случаться беды? Это несправедливо, незаслуженно! Так не может быть на самом деле! За что?..
И как же велико искушение поверить, что все происходящее – не злая издевка судьбы, а всего лишь иллюзия. Сон…
– Ты можешь проснуться, если постараешься. Вот, возьми это, – Сеймей достает из кармана безликий пластиковый пузырек в прозрачной упаковке. Вытряхивает из пакетика себе на ладонь. Сквозь матовый пластик видно, что флакон на три четверти заполнен плоскими белыми таблетками. Снотворное… Слишком много. Смертельная доза.
Взяв мать за руку, Сеймей вкладывает пузырек в безвольную ладонь. Двинувшись к столу, берет стакан и набирает в него воды из кувшина. Стоя спиной к Мисаки, быстро высыпает в нее белесый порошок из маленькой капсулы. Тот, вскипев пузырьками, моментально растворяется. Простое вспомогательное средство. Человеческому телу свойственно сопротивляться смерти. Теперь все пройдет без изъяна. Повернувшись, Сеймей протягивает стакан Мисаки.
– Ты должна принять эти таблетки. Тогда ты проснешься, и все будет как прежде.
Женщина смотрит на свою руку, сжимающую пузырек. Пальцы мелко трясутся. Страх просыпается в глазах. Дрожа, Мисаки поднимает отчаянный взгляд на Сеймея.
– Не бойся, – Сеймей успокаивает ее улыбкой. – Все так, как должно быть. Мы давно ждем тебя. Я и твой Рицка. Мы ждем, когда ты придешь к нам. Вернись к нам, мама.
Она берет стакан. Он прыгает в руке, вода плещется, переливаясь через край. Страх, неуверенность, жажда вернуть тех самых дорогих, о которых было пролито столько слез – все смешивается, путает мысли, бросает в жар. Сеймей смотрит на нее, не отрывая взгляда. Жалко, отрывисто всхлипнув, Мисаки ставит воду рядом с собой, резко отвинчивает крышку, высыпает несколько таблеток в ладонь, глядит на них пару секунд. Затем трясущимися руками одну за одной начинает засовывать в рот. Давится, глотая, лихорадочно запивает водой, неотрывно глядя на Сеймея – ему в глаза.
– Умница, – тот улыбается, наблюдая за тем, как убывает содержимое бутылочки. Эти таблетки хорошо знакомы его матери. Точно такие же она иногда принимает перед сном. И полиция легко выяснит эту милую подробность, когда станет проводить расследование. Это сильное, быстродействующее снотворное было прописано матери врачом после смерти Сеймея как успокаивающее средство. Законным способом его нельзя приобрести без рецепта. Оно продается в маленьких пакетиках по несколько штук, чтобы хватало ровно на неделю. И рецепт необходим для каждого. Специалистами было сделано все, чтобы не допустить иного применения этого лекарства. Но никак не проверишь, что с ним делает человек после того, как покупает в аптеке. Таблетки можно принимать, а можно откладывать, ожидая, пока не накопится достаточно, чтобы…
Флакон пустеет, и Сеймей вынимает стакан из пальцев, внезапно ослабевших от шока перед содеянным.
– Теперь иди и ложись в кровать, – взяв мать за плечи, он настойчиво ведет ее к выходу из кухни. Она идет покорно, механически передвигая ноги, и лишь, повернув голову, все смотрит на Сеймея, словно не может наглядеться.
Они выходят в коридор, останавливаются у лестницы.
– Осталось последнее, – взяв трубку беспроводного телефона, Сеймей вкладывает ее в ладонь Мисаки. – Ты должна позвонить Рицке и проститься с ним.
– Проститься? – глупо переспрашивает мать.
– Да. Проститься. Это символ твоего пробуждения. Ты должна попрощаться со своим сном. Так нужно – иначе не сработает.
– Хорошо, – она сжимает ладонь, и трубка остается в руке.
– А теперь мне пора уходить, – Сеймей отступает на шаг и разворачивается.
– Подожди! – Бросившись к нему, Мисаки прижимается к его спине, обхватывает руками и шепчет: – Подожди…
– Нельзя, – глядя перед собой, Сеймей небрежно и успокаивающе треплет мать по руке, – я должен уйти сейчас. Мое время вышло.
– Сеймей… – горький выдох и за ним новая волна рыданий.
Ощущая, как дрожит жмущееся к нему тело матери, Сеймей лишь терпеливо склоняет голову.
– Ты теряешь время, мама. Поспеши к себе, – и добавляет чуть суховато, словно недовольный, что приходится повторять: – Я ведь сказал. Чтобы мы были вместе – достаточно только проснуться. Мы с Рицкой ждем тебя.
Осторожно высвободившись из рук матери, он, не оборачиваясь, идет к двери.
– Сеймей! – Несущийся вслед крик заставляет на миг замедлить шаги, но затем он берется за ручку входной двери и исчезает за ней. Глядя на закрывшуюся дверь, Мисаки без сил опускается на ступеньки. Слезы катятся по щекам. Уронив голову, она смотрит на телефон в своей руке. В другой зажат опустевший пузырек.
– Всего лишь сон, – глухо произносит Мисаки. Тяжело поднимается, ухватившись рукой за перилла. Чуть пошатываясь, тяжело бредет наверх по погруженной в полумрак лестнице.
– Только сон…
Рицка.
Так или иначе, но положенный час общения с Кацуко-сенсей подошел к концу. Впрочем, я об этом не жалел. После нашего разговора чувство безмятежного спокойствия, которому я так радовался вначале, испарилось. Мне сделалось тоскливо и тошно. Потому, когда настало время уходить, я попрощался торопливо, почти невежливо, и удрал из кабинета. Глядя в пол, шел по коридорам госпиталя, машинально огибая спешащих мне навстречу людей в белых халатах. И только кивнул на прощание улыбнувшейся мне медсестре, дежурящей за столиком в приемной.
Не знаю, на что я надеялся, рассказывая Кацуко-сенсей о Соби, но, наверное, на какой-то другой совет. Я совершенно не готов оставаться наблюдателем, ожидая пока Соби сподобится рассказать мне о том, что с ним творится. Должно быть я просто разочарован. Как правило, у Кацуко-сенсей всегда находятся ответы на мои вопросы, но похоже сегодня не тот случай. Я по-прежнему растерян и понятия не имею, как быть. Что может быть хуже такого состояния?
Остановившись на крыльца здания, поднимаю голову, глядя на подсвеченное вечерними фонарями небо. Отсюда оно кажется блеклым, траурным. Привычный синий цвет полностью растворился, подавленный навязчивым рыжим ореолом.
Спрятав руки в карманах кофты, бреду по мощеной дорожке в сторону ворот. Скорее почувствовав, чем заметив движение, вскидываю взгляд. Соби стоит, прислонившись к каменной ограде, но увидев, что я смотрю на него, выпрямляется навстречу.
– Рицка…
Вздохнув, прохожу мимо него, а он, как ни в чем не бывало, пристраивается рядом. Мы выходим на улицу, покидая территорию больницы. Сворачиваем в сторону автобусной остановки. Прохожие спешат мимо. Фонари один за другим уплывают за спину.
Повернув голову, скашиваю глаза на Соби.
– Я ведь говорил, что сегодня не обязательно ждать меня. Думал, ты уже дома.
Бросив быстрый взгляд в мою сторону, он отвечает со спокойной улыбкой.
– Но ведь это не было приказом, Рицка. Мне захотелось проводить тебя. Это плохо?
Чуть качаю головой, созерцая стелящийся под ноги асфальт.
– Нет, но… Ты там целый час стоял. Совершенно незачем было.
– Это не имеет значения, Рицка. Тебя я могу ждать столько времени, сколько потребуется.
Стискиваю зубы. Вот почему он такой? Такой спокойный и терпеливый? И такой... бесцветный. Куда делся тот Соби, который как безумный целовал меня под мостом в Никко? Мог смущать, изводить подначками – закинуть на плечо и утащить на кровать! Куда он делся?!
И почему?..
– Как прошел твой поход к врачу?
Шмыгнув носом, отворачиваюсь.
– Как обычно.
– Рицка, – Соби останавливается. Сделав по инерции пару шагов вперед, замираю и оглядываюсь на него. Он стоит, чуть склонив голову к плечу, в глазах светится грусть. – Я тебя обидел чем-то? Если не хочешь разговаривать, то я могу молчать.
– Нет. Дело не в этом, – торопливо говорю я, зарываясь ладонью в волосы. – Просто настроение дурацкое.
Вздыхаю.
– Прости.
Он улыбается.
– Ничего страшного. Рад, если это не из-за меня.
Опустив Ушки, смотрю, как он проходит мимо, замедляя шаги, приглашая идти дальше. Повернувшись, бреду за ним. Как же – не из-за тебя! Очень даже из-за тебя, Соби.
Глядя ему в затылок, хмуро выпаливаю.
– Если хочешь, я расскажу, о чем мы сегодня говорили.
Он чуть оборачивается.
– Если ты хочешь.
– Хочу!
Догнав Соби, зло выкрикиваю:
– Я спросил у Кацуко-сенсей, чем объяснить, если близкий человек вдруг меняется без каких-либо причин?!
Соби продолжает идти, невозмутимо глядя вперед.
– И что же она ответила?
Упрямо вскидываю подбородок.
– Что возможно его что-то мучает, а он это скрывает!
Чуть повернув голову, Соби мягко спрашивает:
– И все?
Под его взглядом опускаю глаза и отворачиваюсь, неожиданно смутившись.
– Нет, – тоскливо смотрю на дорогу, провожая глазами бегущие машины, – еще она сказала, что, быть может, этот человек не хочет тревожить меня, думает разобраться во всем сам, – поджав губы, завершаю совсем тихо, – что я должен довериться и подождать…
Рука Соби легко опускается на мою макушку, ерошит волосы.
– Твой врач – очень мудрая женщина, Рицка. Мне кажется, тебе стоит прислушаться к ее совету.
С вызовом вскидываю взгляд.
– А мне так не кажется! – Обогнав Соби, поворачиваюсь, загораживая ему дорогу. Он останавливается. Сцепив зубы, стою, вперив взгляд в пряжку ремня его брюк.
– Я думаю, если люди действительно близки, то они должны помогать друг другу справляться с трудностями! Разве не так, Соби?
Скользнув глазами вверх по темному джемперу к лицу, успеваю заметить лишь горькую складочку между бровей, но она сразу разглаживается, будто и не было. Затем Соби наклоняется к моему уху и ласково шепчет:
– Я так и думал, что ты скажешь что-нибудь подобное. Это очень на тебя похоже.
Черт! Сжав кулаки, отскакиваю назад. Да он просто непробиваем! Я уже неделю хожу вокруг да около, пытаясь выяснить, что с ним! Спрашиваю напрямик!.. Хоть бы раз ответил толком!
– Твой телефон звонит, – ровно подсказывает Соби, доставая сигареты.
Опомнившись, кошусь на грудь, туда, где под кофтой надрывается сотовый. И правда звонит. А я даже не услышал – так разозлился.
Расстегнув молнию, вытаскиваю телефон. На дисплее мигает надпись: «Дом». Это мама. Странно – я ведь вроде не опаздываю.
Быстро подношу телефон к уху.
– Да. Мама?
– Рицка…– шумный выдох шипением выплескивается в трубку, так что я вначале даже не узнаю мамин голос. Он какой-то незнакомый… надтреснутый…Сердце вдруг толкается в ребра, отзываясь болезненной тревогой.
– Мама? Что-то не так?
Тонкий придушенный всхлип. Еще один…
– Прости меня, Рицка. Прости, – она сбивается на плач. Дышит так тяжело, словно каждый вдох дается ей с трудом. Силится сказать что-то, но не может – вместо слов получается только невнятное клокотание и хрип.
Стою, совершенно растерявшись, внутри все леденеет, и мысли испаряются из головы. Внутри нарастает ощущение катастрофы. Мне никак не выплыть из этих льющихся из трубки невыносимых, немыслимых звуков. А она все плачет. Глотает слезы и повторяет отрывистыми толчками: «Прости, прости…».
– Мама, что происходит?! – Вместо фразы выходит один сдавленный шепот, у меня внезапно пропал голос. Вздрогнув, Соби резко поворачивает голову в мою сторону, сигарета застывает в пальцах.
– Я звоню… попрощаться с тобой, – шумное дыхание сменяется судорожным всхлипыванием. – Мне надо к моему Рицке, он меня ждет!
– Мама!!! – Я уже кричу в трубку, но в ответ раздаются лишь короткие гудки. Разъединилось? Или мама отключилась – не понять. Но нет времени выяснять это – я бросаюсь бежать. Туда, где впереди маячит прозрачный купол автобусной остановки. Мне нужно домой! Скорее. Мысли прыгают как мячики. Что-то гадкое и холодное скручивается кольцами в животе. Страх… Почти ужас.
Ударившись ладонями о гладкое полированное стекло навеса, резко оборачиваюсь, лихорадочно обшаривая глазами дорогу. Ни одного автобуса. Только с шипением и свистом проносятся мимо машины, ослепляя фарами. Может остановить одну? Поймать такси?! У меня нет денег!
– Рицка! – Догнав, Соби хватает меня за плечи и разворачивает к себе. – Что случилось? Куда ты?!
– Мама! Что-то с мамой! – выкрикиваю ему в лицо. Отпрянув, пытаюсь освободиться. – Мне надо домой! Скорее!
– Идем, – он хватает меня за запястье и тащит за собой прочь от остановки. От рывка спотыкаюсь, чуть не полетев носом в землю. Упираюсь, пытаясь вырвать руку, судорожно оглядываясь назад.
– Соби, ты что!.. Дорога в другой стороне!
– Ты не успеешь! – Он резко оборачивается, пронзая взглядом. – Быстрее. Решай, Рицка!
Сглатываю, глядя на него расширившимися глазами. Он так смотрит… Что бы ты ни думал делать… Давай, Соби. И словно прочитав это в моих глазах, он срывается с места. Вцепившись в мою руку, тащит за собой. Сдавленно охнув, устремляюсь следом, совершенно ошалев от такого стремительного старта.
А Соби сразу переходит на бег – резкими рывками набирает скорость. Петляя между прохожими, мчится, почти летит вдоль зданий – силуэт чуть ли не смазывается, расплываясь в воздухе. Волосы бьются на ветру.
Я несусь за ним по пятам. Бегу, пытаясь поспеть, но это невозможно! Слезящимися глазами смотрю Соби в спину. Его локоть дает отрывистую, частую отмашку, другая рука намертво вцепилась в мое запястье. Ноги путаются, едва касаясь земли, я почти вишу на руке Соби – он слишком быстро бегает! Я не могу… я не способен так бежать!!
Мы сворачиваем в проулок – прохожие жмутся к стенам, шарахаясь, пытаясь не попасть под ноги. Людей вокруг слишком много. Квартал вокруг больницы густо населен, и в этот час все возвращаются с работы. Остановившись на несколько секунд на перекрестке, Соби лихорадочно озирается. Почти не видя ничего вокруг я утыкаюсь лбом ему в предплечье, задыхаясь… держась за грудь. Куда мы бежим? Чего он ищет? Место, где никого нет?
– Туда! Быстрее, Рицка!
Рывок за руку, и я едва не теряю равновесие от неожиданности. Изо всех сил стараюсь не отставать. Деревья, машины, перепуганные лица сливаются в одну линию. Легкие горят огнем, в боку начинает колоть. Уже нет мочи выносить эту гонку, но я ни за что не согласился бы, чтобы Соби остановился сейчас!
Не сбавляя скорости, мы сворачиваем в безлюдный узкий проем между зданиями, вдруг возникший на пути. Он тянется словно расщелина в скалах, словно длинный коридор.
– Закрой глаза, Рицка!
Едва успеваю услышать и с трудом понимаю, чего он хочет. Зажмуриваюсь… Земля уходит из-под ног. Сквозь грохот крови в ушах пробивается шелест осенних листьев. Один из них вскользь касается щеки. Мне кажется, я падаю… Но следующий рефлекторный шаг встречает мягкую податливую поверхность. Ботинки проваливаются в траву, она пружинит под подошвами. Распахнув глаза, понимаю, что мы бежим сквозь темный парк. Тот самый парк, что через дорогу, почти рядом с моим домом! Утонувшие во тьме стволы деревьев проносятся мимо, в глубине мерцают в свете фонарей гравиевые дорожки. А впереди ограда! За ней ярко сияет оживленная улица, а чуть дальше, через два дома поворот на мою аллею! Соби!..
– Давай, Рицка! – Его руки выталкивают меня вверх, и я кошкой взлетаю на кромку ограждения. Откуда силы взялись… Замерев на миг, спрыгиваю на асфальт, прямо под ноги случайных прохожих. Но мне нет дела до них, я несусь через улицу, суматошно лавируя в потоке машин. Вылетаю на тротуар. Соби настигает меня у поворота. Вновь хватает за запястье, обгоняет, тащит за собой, навязывая свой немыслимый темп. Мы бежим вдоль расходящихся в обе стороны подъездов маленьких коттеджей. Мой, последний – он впереди! Рукой подать...
Влетев на нашу дорожку, мы едва успеваем затормозить у двери. Остановившись, Соби приваливается к ней плечом – подхватывает меня, не давая сползти на землю.
– Соби, – задыхаюсь, пытаясь прийти в себя, – если ты всегда можешь… так! То почему… не в дом? Сразу?!
– Нельзя, – в изнеможении прикрыв глаза, он прислоняется липким от пота виском к дверным доскам. – Неизвестно, в какой части дома сейчас твоя мать. Рицка… ключи…
Я уже обыскиваю карманы. Лихорадочно вставляю найденный ключ в замок. Мы едва ли не вваливаемся в темный холл. Свет везде погашен. Что за черт!
– Мама! – Поднимаюсь, пошатываясь на ватных ногах. Ударив кулаком по выключателю, из последних сил бегу в сторону кухни.
– Соби, обыщи второй этаж! – Темная тень, скользнув мимо, взлетает вверх по лестнице. Я распахиваю все двери, включаю свет, зову, но мамы нигде нет. Везде пусто. Вернувшись в коридор, поднимаюсь наверх следом за Соби. С трудом добравшись до маминой комнаты, тянусь к ручке, но она поворачивается сама. Соби выскальзывает в проем, быстро закрывает за собой дверь, но я успеваю заметить на кровати мамин силуэт в облаке темных волос, разметавшихся по подушке.
Резко втянув воздух, я рвусь внутрь комнаты, но Соби не пускает. Перехватывает подмышками, так что ноги отрываются от земли. Совсем забывшись, беспорядочно брыкаюсь. Соби ставит меня на пол.
– Рицка! – Сжав плечи, сильно встряхивает, так что голова мотается из стороны в сторону – я, наконец, прихожу в себя. Гляжу на Соби, и в его расширившихся зрачках вижу свое отражение – бледное лицо с круглыми от страха глазами.
– Рицка. Твоя мать приняла какое-то снотворное. Много! – произносит он отчетливо, чуть ли не по слогам, удерживая меня взглядом. – Звони в госпиталь. Я попытаюсь что-нибудь сделать, – слова падают с губ словно камни. – Постараюсь… замедлить… процесс.
Он отталкивает меня, выпуская плечи.
– Беги, Рицка. Торопись.
И я побежал…
Что было дальше, сохранилось в голове урывками. Я скатился вниз по ступенькам, добрался до телефона. Нужный номер набрал автоматически, хоть и не с первого раза, трясущиеся пальцы мазали мимо кнопок. Не помню, что говорил в трубку, точнее – что кричал, но меня поняли... приняли вызов. А потом провал. Кажется, я бродил по коридору, сидел у входной двери, вжавшись лицом в колени, слушая доносящиеся со второго этажа звуки бегущей воды. Время тянулось так медленно – нестерпимо медленно. Казалось, этому невыносимому ожиданию не будет конца. Я думал, что сойду с ума, пока, наконец, вдалеке не зазвучали отрывистые, пронзительные звуки медицинской сирены.
Продолжение в комментариях...
Преданный.Chapter XVIII Faithless
Преданный.
«Правитель не может собрать армию только из-за своего гнева.
Полководец не может вступить в битву
только из-за крушения своих надежд.
Когда выгодно, продвигайся;
когда невыгодно, остановись.
Гнев может вновь обратиться в счастье,
раздражение может вновь обратиться в радость,
но уничтоженное государство невозможно оживить;
мертвого нельзя вернуть к жизни». (с)
***
– Еще двое, Минами-сенсей. Итого пять пар. Следует ли нам ждать еще кого-то? – Тихий почтительный голос врача отвлек Ритцу от изучения медицинских карт.
Оторвавшись от чтения, сенсей перевел равнодушный взгляд на терпеливо ждущего ответа медика – невысокого седого мужчину в ладно сидящем на коренастой фигуре белом халате.
– Если не будет несанкционированных нападений с нашей стороны, то – нет. Все, кого мы ждали сегодня, уже здесь. Вы поместили их в подготовленные боксы?
– Да, все сделано. Также проведен предварительный осмотр.
– И каковы результаты?
Сложив руки на животе, врач задумчиво пошевелил пальцами.
– Диагноз все тот же. Внешние повреждения незначительны, но налицо тяжелый шок и полное истощение ресурсов организма. Как и у всех прочих пар, срок реабилитации этой пятерки обещает быть достаточно долгим.
– Благодарю. Вы можете вернуться к вашим обязанностям. Не смею больше задерживать.
Ничуть не удивившись сухим нотам в голосе Ритцу, врач невозмутимо поклонился и быстрым энергичным шагом направился ко входу в отделение реанимации, оставив Ритцу одного в коридоре.
Шаги стихают. Тихо гудят кондиционеры. И не скажешь, что палаты, расположенные за протянувшимися вдоль коридора дверьми, переполнены пациентами, которые по истечении критического периода будут отправлены в спешно переделанное под госпиталь старое здание на другой стороне горы. Здесь уже не хватает мест. Больничное крыло Школы Семи Лун не слишком велико, и, тем не менее, в нем не наблюдается ни паники, ни скопления людей. Стерильные помещения, почти зеркальные полы, неяркие зеленые лампы над дверьми палат – ничто не выдает напряжения. Внезапно получивший невиданную доселе нагрузку персонал невозмутимо делает свою работу.
Потерев пальцами переносицу меж сведенных бровей, Ритцу бросает взгляд на круглый циферблат на стене. Почти пять вечера. По тебе часы можно сверять, Соби-кун.
Поправив накинутый поверх пиджака белый халат, Ритцу направляется следом за врачом. Для составления отчета надлежит лично удостовериться в состоянии каждого из вновь прибывших. С момента появления первых из них это стало для Ритцу каждодневной обязанностью, как и сбор данных для предоставления аналитикам. Личное участие сенсея было как его скрытой проверкой, так и повинностью. И он это очень хорошо понимал.
Толкнув одну из двустворчатых дверей с длинными горизонтальными ручками, Ритцу вошел в расположенный за ней предбанник. Двинулся дальше, минуя столик дежурного врача – мимо тянущихся по обе стороны коридора длинных, похожих на витрины, стекол, за которыми находились реабилитационные боксы. Все они были ярко освещены и все заняты. Подойдя к одному из распложенных в глубине, Ритцу остановился, сквозь прозрачную стену наблюдая за суетой врачей внутри. На напоминающих скорее анатомические кресла, чем кровати, койках неподвижно застыли двое. Глаза закрыты, черты заострились, кожа лица и рук носит следы обморожения – неестественно бледная, с синеватым оттенком. Один из находящихся внутри медиков как раз закончил обрабатывать пораженные участки жирной мазью, другой вводит в вены капельницы с питательным раствором. Третий закрепляет на висках и запястьях датчики для регистрации жизненных параметров – тонкие проводки опутывают тела как невесомые паутинки. Работа ведется быстро, слаженно и в полном молчании. За прошедшие полторы недели персонал лазарета довел свои действия почти до автоматизма, потому как изо дня в день был вынужден производить эти манипуляции по десятку раз.
– Этот твой Соби-кун просто изверг! Смотри, до чего людей доводит.
Брови Ритцу едва заметно вздрагивают, выдавая секундное раздражение. Совладав с ним, он поворачивает голову, холодно глядя на нежданных визитеров. Даже медицинский халат, отличающийся впрочем, оригинальным кроем, смотрится на Нагисе как некое затейливое платье. Должно быть, дело в затянутом на спине поясе, изящном треугольном воротнике и двойном ряде синих пуговиц. Поприветствовав безмолвным кивком стоящую за спиной сенсея Нану, Ритцу отворачивается и равнодушно отвечает.
– В операционной свет не горит, как видишь – в особых мерах нет нужды. В целом, на мой взгляд, не происходит ничего выходящего за рамки...
– Ничего выходящего?.. – удивленно перебивает Нагиса. Раскинув руки, обводит ими пространство от потолка до пола. – Ты это называешь «ничем выходящим»?
Хладнокровно наблюдая за движениями врачей, Ритцу добавляет.
– Само собой если не брать в расчет масштабность, а рассматривать каждый случай по отдельности. – И без паузы: – Нагиса, что ты тут делаешь? Насколько я знаю, среди прибывших сегодня нет никого, в ком ты могла бы быть заинтересована лично.
Белокурая сенсей хмурится.
– При чем здесь «лично»?! Не все же такие бездушные, как ты.
Словно не слыша разговора, Нана проходит мимо них и останавливается рядом с Ритцу, сквозь высокое стекло глядя на лежащих без сознания, беспомощных Стражей.
– Они прямо как восковые куклы, – тихо произносит Семь, жалостно сдвигая изящные брови, – словно неживые.
– Вот и я о чем, – Нагиса морщится. Отвернувшись в сторону, возмущенно бормочет: – Я давно пытаюсь донести до вас, что Агатсума – просто неконтролируемый псих.
– Это ошибка – так думать, – поправив очки, Ритцу скрещивает руки на груди. – Контроль у Соби-куна как всегда на высоте. И это ясно любому, кто возьмет на себя труд хоть немного вникнуть в ситуацию.
– Ошибка? По-твоему я ошибаюсь?.. – Открыв рот, но так и не найдя подходящих слов для выражения своих эмоции, Нагиса, наконец, тыкает пальцем в сторону стекла. – Да ты только посмотри на них!
– Хм… Тут и впрямь есть на что поглядеть, – сухо усмехнувшись, Ритцу невозмутимо склоняет голову. – При минимуме физического, нанести предельно возможный ментальный урон и сделать, таким образом, срок восстановления максимально долгим – это ли не настоящее мастерство? И сострадание…
В удивлении Нана поворачивает голову, оторвавшись от созерцания происходящего в боксе. Нагиса так и остается стоять с открытым ртом, опешив от сказанного.
– Ритцу, – чуть нахмурившись, Нана внимательно глядит на сенсея, – выглядит так, словно ты это одобряешь.
Отойдя от изумления, Нагиса стискивает кулачки.
– Именно! Что бы твой «Соби-кун» ни натворил, ты всегда защищаешь его!
– Не защищаю, а всего лишь отдаю должное, – ни капли не смущенный протестом в глазах собеседниц сенсей ровно поясняет. – Хоть эти пары считаются лучшими, предел выносливости от природы у каждой свой. Где-то больше, где-то меньше. Если бы во всех случаях мощность последнего удара была одинаковой, то кто-то из проигравших пострадал бы незначительно, а кто-то погиб. Однако во время поединков Соби-кун варьирует интенсивность атаки, соизмеряя финальный ущерб с максимальным для каждой пары запасом сил, вычерпывая все до дна. И это делает его мастерство и контроль несомненными.
– Он во время боя сложением занимается что ли? Как счетная машинка?!
Сенсей едва заметно морщится.
– Ты несешь чушь, Нагиса. Такие вещи определяют опыт и интуиция. Соби-кун мог бы уничтожать противников, если бы хотел. Но он не хочет. И демонстрирует далеко не все, на что способен.
Почти заворожено слушая Ритцу, Нана выдыхает.
– Ты словно восхищаешься им.
Уголки губ сенсея изгибаются в сдержанной улыбке.
– Скорее – собственной работой.
– Ты! Самовлюбленный, эгоистичный!.. У-у-ух-х…. – Дрожа от возмущения, Нагиса, зажмурившись, выпаливает: – Всегда это знала!
Выражая беззвучным вздохом бесконечное терпение, Ритцу поворачивается к разгоряченной «собеседнице» и равнодушно бросает:
– Если угодно. По правде говоря, я и не надеялся, что ты, Нагиса, сможешь по достоинству оценить происходящее. Так что, по-видимому, в очередной раз зря потратил время.
Не считая нужным добавлять что-либо к последней уничтожающей реплике, сенсей разворачивается и идет к выходу. Проверку можно закончить и потом. Так или иначе, работать в подобных условиях совершенно невозможно.
– Ты такой же ненормальный, как и он!! – слышится вдогонку, но Ритцу продолжает идти, не обращая внимания. В бессильной злости Нагиса топает ножкой, сверля взбешенным взглядом спину сенсея. Игнорирование всегда выводило ее из себя даже больше, чем язвительные ответы. Знает ли об этом Ритцу? Наверное, знает. Иначе, зачем ему так издеваться над ней, Нагисой.
Ритцу выходит в коридор, аккуратно притворяя дверь, чтобы не потревожить спящую в коридоре тишину. Следует вдоль окон к выходу из корпуса. Время активных действий для него миновало в промежутке между первым визитом Аояги в базу данных Семи Лун и началом сезона охоты на Стражей со стороны Соби-куна. Да-а… В этой партии сенсей больше не игрок. Он выбыл, утратив контроль над ситуацией. Все что ему остается теперь – это только наблюдать, прекрасно осознавая при этом свою причастность к творящемуся безумию. Причастность и… ответственность.
«Отчаявшиеся люди идут на отчаянные меры.»
Сунь Цзы говорил: «…если окружаешь войско противника, оставь открытой одну сторону; если он находится в безвыходном положении, не нажимай на него…». Не нажимай… иначе он начнет сражаться с яростью смертника.
«Я не предполагал, что возвращение ко мне является для тебя чем-то настолько неприемлемым, мальчик мой. Был момент, когда я мог дать защиту тебе и тому, кого ты считаешь своим хозяином. Это было выполнимо. «Окружив», я оставил для спасения «одну сторону», но ты предпочел бороться, словно обреченный, будто у тебя нет выхода. Так с кем ты сражаешься, Соби-кун? С Семью Лунами или со мной?»
Пустые своды коридора отражают и возвращают вибрирующим эхом летящий вслед стук каблучков.
– Ритцу! Да стой ты…
Сенсей оборачивается, замедляя шаги. Опасно балансируя на изящных шпильках, его догоняет Нана. Рукава белого халата разлетаются на бегу, полы бьются сзади, открывая вид на ладные узкие джинсы и легкомысленной расцветки топ.
– Слушай, – остановившись рядом девушка тратит мгновение на то, чтобы перевести дух, – ну со мной-то ты можешь поговорить нормально? Я хочу знать, что происходит!
Не торопясь отвечать, Ритцу бросает беглый взгляд ей за спину, ожидая, что в дверях вот-вот возникнет Нагиса. Уловив эту мысль, Нана быстро вскидывает руки в успокаивающем жесте.
– Она занята там. Общается с врачами. Так мы можем поговорить?
Ритцу поворачивается к девушке, глядя на нее с высоты своего роста.
– Не вижу необходимости. Ты ведь одна из Семи, Нана. И имеешь доступ ко всем материалам по этому делу. Зачем тебе что-то у меня спрашивать?
Семерка чуть раздраженно встряхивает головой.
– Да, я читала отчеты. И про обнаруженную закономерность в нападениях, доказывающую, что Соби получил копию списков. И анализ алгоритма действий... И прогнозы… Я все читала. Нет только объяснения его ненормальному поведению. Одни теории. Никто так и не смог внятно ответить на вопрос «почему?».
– Это так, – уголки губ Ритцу язвительно вздрагивают, выдавая его собственное отношение к работе аналитиков. – Но мне непонятно, зачем ты стремишься разобраться в этом, Нана? Смысл поступков, как и участь Соби-куна, не должны тебя волновать.
Она слегка обиженно поджимает губы.
– Почему ты так?.. А впрочем, ладно. Ты прав, – без тени смущения она вздергивает подбородок. – Мне все равно, что в итоге станет с Соби. Но ему помогает этот мальчик, Loveless! Я не хочу, чтобы он пострадал.
Оценив по достоинству такой ответ, сенсей усмехается со сдержанным сарказмом.
– Можешь не беспокоиться, Соби-кун не допустит этого. На настоящий момент Аояги – последний, кому грозит опасность.
Нахмурившись, Семь быстро убирает за ухо прядь длинных светлых волос.
– Не знаю, почему ты настолько уверен в этом, Ритцу. Ведь если бы Соби и впрямь заботился о безопасности этого ребенка, то давно бы сдался сам. А так он только хуже и хуже делает. И подвергает Рит-тяна риску! Я не понимаю…
Сложив руки на груди, Минами прохладно интересуется:
– Так в чем собственно состоит твой вопрос?
Качнувшись с каблука на носок, Нана поднимает на сенсея ставший чуть суровым взгляд.
– Если тебе нужна конкретная формулировка, то вопрос такой. Почему Соби так поступает, и почему Loveless помогает ему? Я хочу понять, что ими движет.
Уголок рта Ритцу чуть дергается в усмешке.
– И ты решила, что я способен помочь тебе с этим.
Игнорируя явственную иронию, девушка спокойно пожимает плечами.
– Если у кого-то и может быть объяснение происходящему, то только у тебя. Ты, возможно, единственный, кто понимает Соби. Ты его учитель.
Сенсей склоняет голову, обдумывая довод. Помедлив мгновение, присаживается на край подоконника. Стоя напротив, ожидая решения его решения, Нана ловит себя на странном ощущении. Она чувствует себя будто школьница. Непривычно испытывать такие ощущения человеку, отвечающему за сетевую безопасность. К тому же – одному из Семи.
– Что ж. С момента моего отстранения, ты первая кому пришло в голову спросить что-либо. Это заслуживает поощрения.
Пристроив папку рядом с собой, Ритцу переплетает пальцы на животе, словно сидит в своем кабинете в кресле.
– Только ты неверно ставишь вопрос. Надо спрашивать не «почему», а «зачем».
Нана недоверчиво приподнимает бровь, не зная воспринимать ли это всерьез.
– А есть разница?
– Есть. В первом случае речь идет о причинах, а во втором – о целях. О причинах я распространяться не стану, а вот в том, что касается целей, могу кое-что прояснить.
В ответ на это девушка лишь приоткрывает рот, выдав безмолвное: «А...».
Потянувшись себе за спину, сенсей отворяет окно, впуская внутрь свежий, пропитанный запахом зелени, воздух. Достает из нагрудного кармана сигареты. Наблюдая за ним в некотором замешательстве, Нана колеблется, размышляя – не напомнить ли сенсею, что они все-таки находятся в больничном крыле. Но отказывается от этой идеи, опасаясь спугнуть столь редкую для Минами откровенность. Тот щелкает зажигалкой. Дым, следуя за воздушным потоком, устремляется куда угодно, только не в окно. Провожая глазами уплывающие под потолок сизые нити, Нана чуть морщится, но молчит.
– Люди странно устроены. Только увязнув в войне, они начинают желать мира, – повернув голову, Ритцу смотрит куда-то в пустоту. Очки бликуют скрывая глаза. – История знает много таких примеров, когда – не в состоянии переломить ход сражений, правители начинали искать компромиссы с одной лишь целью – устранить, наконец, конфликт.
– Это то, чего он хочет? – не выдерживает Нана. – Измотать нас?!
– Не только, – ровно затянувшись, мужчина выпускает дым через нос. – Полагаю, что в самой дальней перспективе Соби-кун рассчитывает получить помилование для себя и Аояги взамен прекращения нападений и возвращения украденной информации.
– Ритцу!.. Но ты ведь понимаешь, что это невозможно! – пораженно выпаливает Нана. – Их не простят после всего, что они натворили! То что происходит, это… это просто плевок… пятно на репутации Семи Лун. Они потребуют наказания!
Подняв глаза, сенсей пристально смотрит на девушку.
«Забавно. Ты одна из Семи, Нана. А рассуждаешь так, словно к ним не относишься.»
– С тем, что потребуют, никто и не спорит, – отвернувшись, он небрежно стряхивает сигаретный пепел в окно. – Вот только смогут ли они добиться этого? Сильнейшие пары не выдерживают встречи с Соби-куном и Аояги. И все, кто был послан, чтобы захватить их, пребывают сейчас в лазарете в не менее плачевном состоянии. Действовать же другими способами совету Семи не позволит честь. Как хранители закона и порядка они не могут и не станут нарушать ими же поддерживаемые правила. А наша проблема в том, что в своих действиях Соби-кун придерживается кодекса Дуэлей, согласно которому любой может вызвать любого на поединок, и, в отсутствии нарушений регламента, этот поединок будет считаться законным, несмотря на последствия для проигравшей стороны. Соби-кун действует строго в соответствии с правилами. И с этой точки зрения нам даже нечего ему предъявить, чтобы иметь право обращаться с ним как с преступником.
– То есть как это – нечего предъявить?! Он украл данные из базы. Он уже преступник!
– Пусть так. Но за такой проступок предусмотрено совершенно определенное наказание, которое Соби-кун отказался принять. И он, по всей видимости, уверен, что не найдется никого, кто бы смог заставить его сделать это.
– Есть еще Каратели, если ты помнишь, – тихо говорит Нана. – И не сегодня-завтра будет принято решение об их привлечении.
«Что ж… Этого следовало ожидать.»
– Каратели – самый сильный аргумент Семи для выхода из любых ситуаций. Считается, что они непобедимы. Занятно окажется, если и они потерпят неудачу.
Не найдя в сказанном ничего забавного, Нана недоверчиво приподнимает бровь.
– Ты в это веришь? По-моему, ты переоцениваешь Соби.
– Во что верю я, не имеет значения. Но Соби-кун полагает, что способен справиться со всеми, кого выставят против него Семь Лун. Иначе не имело смысла начинать эту войну. Насколько он ошибается в оценке своих сил, покажет только время.
Ритцу замолкает – невозмутимо курит, глядя в окно.
Пауза затягивается, рождая напряженную тишину. Ощущая неловкость, Нана переступает с ноги на ногу, не зная как продолжить разговор. Вздохнув, прикрывает глаза.
– Так ты думаешь, Каратели проиграют?
– Я ничего не думаю. Я жду результат.
Тихо выдохнув сквозь зубы – «Как же с ним сложно!» – девушка прячет руки в карманы медицинского халата.
– Ну же, Ритцу. У тебя, как правило, по любому вопросу есть свое мнение. И вдруг, ни с того ни с сего, его нет? – Она усмехается чуть нервно. – Слабо верится.
Сенсей тонко улыбается.
– В моем положении опасно иметь собственное мнение. Я отстранен от должности, если ты не заметила.
– Было за что, – резко отвечает Нана. Минами саркастично вскидывает бровь. Семерка вздыхает, отводя глаза.
– Ты как хочешь, Ритцу, но все-таки в некоторых словах Нагисы есть резон. Мы могли не допустить такого безобразия, если бы уже тогда, после исчезновения последней пары Зеро, арестовали Соби. Но ты убедил Семь Лун подождать, твердил, что у тебя все под контролем – тебе поверили. И что мы имеем сейчас?
Холодный профиль Ритцу – как оттиск римской монеты, отпечатавшийся на фоне светящегося окна.
– Я уже извинился перед советом Семи за свою ошибку. Ты хочешь, чтобы я повторил это на бис для тебя лично?
Нана качает головой.
– Нет, мне это не нужно. Но ты хоть можешь объяснить, чего ты ждал?
– Неважно. Того, чего ждал, не дождался, – он прикрывает глаза.
Да-а, это был грандиозный промах. После разговора с Аояги на одиннадцатом уровне игры «Рождение мага» сенсей был на все сто уверен, что Loveless согласится на сделанное ему предложение – прибудет в Школу и привезет Соби-куна. Но мальчишка обставил Ритцу на его же поле. И теперь за ошибку сенсея расплачиваются другие.
Сделав последнюю затяжку, Ритцу тушит сигарету о клапан похожей на портсигар портативной пепельницы, бросает окурок внутрь. Захлопнув, убирает украшенный вензелями футляр в карман.
– У тебя все, Нана?
Девушка в раздумье хмурит брови.
– Подожди. Ты ведь так и не ответил на мой первый вопрос.
Сенсей поднимается.
– Я дал достаточно информации к размышлению. Выводы ты можешь сделать и сама.
– Так не пойдет, – Нана осуждающе встряхивает гривой светлых волос. – Ты же согласился помочь!.. Сам ведь сказал, что я первая, кто что-то у тебя спросил. Это не честно!..
Мужчина вскидывает глаза. Задумчиво вглядывается в раздосадованное лицо девушки, затем вдруг легко соглашается.
– Ну, хорошо. Что еще ты хочешь знать?
Семерка взволнованно облизывает губы, собираясь с мыслями.
– Скажи, если… Я в это не верю, но допустим. Если Соби одолеет Карателей, то что он будет делать дальше?
Сенсей чуть пожимает плечами.
– То же что и до этого – продолжит «избиение младенцев».
– Что продолжит?
– Неважно. Соби-кун продолжит двигаться вниз по списку. А если к тому моменту, как он кончится, мы не придем ни к каким выводам – начнет сначала.
– Но, Ритцу – это безумие!
– Согласен. Уже сейчас действия Соби-куна создают нам много проблем. Помимо того, что обороноспособность Школы понижается, так как из строя на значительный срок выбывают сильнейшие пары – среди учеников зреют волнения, авторитет Семи и доверие к ним падает.
– Я знаю, что происходит, – Нана чуть морщится, – можешь мне не рассказывать.
– И еще остается украденная информация, которую требуется возвратить, потому что сведения такого характера не должны находиться в свободном доступе. Яркий пример того, почему это так, мы имеем, наблюдая за деятельностью Соби-куна. Он возвращает нам Стражей почти искалеченными, но все же живыми и способными к восстановлению. Однако с таким же успехом мы могли бы иметь здесь горы трупов. Списки пар надо вернуть. Но подобными темпами вскоре не останется никого, кто мог бы это сделать.
– Поосторожней, Ритцу, – хмурится Нана, – Каратели пока не проиграли.
– Однако мы исходим из версии с допущением этого. Итак, мы не имеем права вмешиваться и пресекать Поединки и не в состоянии вернуть данные, из которых Соби-кун узнает о своих будущих противниках. Что остается делать?
– Я не знаю…– Нана растерянно качает головой. – Это замкнутый круг. Тупик.
Сенсей ровно кивает, соглашаясь.
– Тупик. Но лишь в том случае если мы со своей стороны не предложим нечто, что заставит Соби-куна отказаться от всего добровольно.
– Помилование! – выдыхает Семь, распахнув глаза, узрев вдруг всю картину целиком.
– Именно. Списать проступок в обмен на прекращение войны и возврат информации. Вскоре такая сделка будет казаться чуть ли не выгодной.
Бессознательно касаясь ладонью лба, Семерка начинает взволнованно ходить взад-вперед вдоль окна. Резко остановившись, обращает напряженный взгляд на Ритцу.
– Надо еще, чтобы кто-нибудь подкинул совету Семи эту идею.
Чуть подавшись вперед, сенсей прямо смотрит ей в глаза.
– А как ты думаешь, зачем я разговариваю об этом с тобой?
Нана открывает рот и… молча его закрывает. Усмехается чуть нервно.
– Хитрец ты, Ритцу. За кого ты играешь?
– Исключительно за себя.
Девушка иронично вскидывает бровь.
– И что же… Предлагаешь оказать тебе услугу?
Минами тонко улыбается.
– Зачем сразу мне. Всем нам.
– Ладно, в случае чего, я над твоим предложением подумаю.
Кивнув, мужчина поднимается с места.
– На большее я и не рассчитывал. А теперь мне пора, – взяв свою папку, он идет к выходу. – У меня много дел.
– Ритцу… – сенсей оборачивается.
Семерка стоит, чуть склонив голову набок, скрестив руки на груди. Взгляд серьезный и только на дне глаз теплится усмешка.
– Думаю, тебя зря отстранили. Я попробую что-нибудь сделать, чтобы все исправить.
Иронично качнув головой, сенсей отвечает.
– Это будет мило с твоей стороны.
И, развернувшись, с достоинством удаляется. Усмехнувшись, Нана смотрит ему в спину - он невыносим.
Вздохнув, она отворачивается, устремив взгляд в окно. Задумчиво касается стекла ладонью… Взгляд рассеянно скользит по двору. Минуя ограду и верхушки деревьев, поднимается вдоль по изгибу далекой Фудзи-сан.
Из-за двери в отделение реанимации высовывается Нагиса, хмуро обегая глазами коридор. Заприметив пропавшую коллегу, вскидывает подбородок. Двери распахиваются, раздосадованная сенсей спешит к ней.
– Нана? Ты куда запропастилась?
Очнувшись, та оборачивается.
– Разговаривала с Ритцу.
Остановившись рядом, Нагиса желчно фыркает.
– О чем с ним можно говорить?
– Да так… – Нана прячет руки в карманы. – Обо всем понемножку.
Желая сменить тему, интересуется, смягчая слова улыбкой.
– Ну как? Нагляделась?
– Да, – сенсей мрачно поджимает губы. – Просто ужасно, что творит его дражайший Соби! Он ненормальный!
Вновь погрузившись в размышления, Нана едва слышно произносит.
– Не думаю…
Рицка.
Темнота разбавляется мягким желтоватым светом настольной лампы. Неровная дробь кнопок клавиатуры звучит как фон.
Сейчас в госпитале, в кабинете Кацуко-сенсей я лежу на кушетке для пациентов и смотрю в погруженный во тьму потолок. Поверхность дивана упруго пружинит подо мной. Удобный валик поддерживает голову. Никогда раньше не замечал насколько же здесь тихо и уютно. Не думал, что однажды, придя в этот кабинет, испытаю такое облегчение.
Мне нравится приглушенное освещение комнаты, нравится слушать стук пальцев сенсея по клавишам. Этот звук не мешает – скорее делает естественным наше молчание. Становится совсем не нужно что-то говорить. Это так здорово, что я могу просто лежать и молчать. Мне хорошо здесь. Спокойно. Кабинет Кацуко-сенсей, пожалуй, единственное место, где я теперь чувствую себя так спокойно – в безопасности. Тут можно отдохнуть. В последнее время это стало большой роскошью.
С начала осуществления нашего с Соби плана прошло десять дней. Всего лишь… А чувство такое, что вечность. Пережитого за это короткое время хватило бы на целый год.
– Рицка-кун, у тебя усталый вид. Тебя что-то тревожит?
Поворачиваю голову, сообразив вдруг, что перестук кнопок смолк. Сенсей сидит вполоборота ко мне, положив руку на спинку стула. Доброжелательно улыбаясь, ждет ответа.
– Нет, – отвожу глаза, – со мной все в порядке.
– Должно быть мне показалось. Наверное, ты просто утомился за день.
Незаметно закусываю губу. Утомился… Правильнее сказать измочален. Последнюю неделю я живу в сплошном непрекращающемся кошмаре – не думал, что можно так выматываться! Иногда начинает казаться, что я переоценил себя, когда принял решение сражаться вместе с Соби. Тогда мне просто не хватало опыта, чтобы представить себе, насколько это будет тяжело!.. А Соби… он знал. С самого начала знал все. Что каждодневное напряжение будет так сильно сказываться на нервах. Что я буду адски уставать. Что нас вскоре начнут подстерегать на улицах. Что придется отказаться от прогулок с Яеем и Юико, потому что в любое время, в любом месте нас с Соби могут ждать!..
Суматошные образы теснятся, мелькают перед глазами, беспорядочно сменяя друг друга. Вспышки. Смазанные силуэты противников, сияющие звенья цепей и снова вспышки. Грохот… Тряхнув головой, отгоняю от себя назойливые картинки. Действительность возвращается. И снова потолок растворяется полумраке, а в тишине разносится негромкий перестук клавиш.
– Ты на занятиях так устаешь, Рицка-кун? Должно быть, в средней школе гораздо большая нагрузка.
– Да, я просто не привык, – вру без зазрения совести. Эту способность я тоже перенял у Соби. Вот уж кто лжет, как дышит. Я научился видеть это. Чувствовать. И чем дальше, тем яснее. Должно быть дело в том, что мы так сблизились… Так много времени проводим вместе. Не чувствовать Соби стало для меня просто невозможно.
Покосившись на Кацуко-сенсей – не смотрит – быстро тру пальцами виски.
Почему он так изменился? Мало мне собственных метаний, так еще и с Соби творится что-то неладное. Внешне это почти никак не проявляется. Он все так же заботлив и внимателен. Поддерживает, когда мне становится плохо, утешает… Я знаю, что он любит меня. Но чуть ли не физически ощущаю незримую границу, которая пролегла между нами. Соби не позволяет приблизиться к себе! Ускользает из пальцев словно воздух. Когда я пытаюсь выяснить что с ним, переводит все в шутку, играет, смеется. И лжет… что с ним все в порядке. Вот только всякий раз, когда не видит, что я наблюдаю за ним, его глаза становятся очень грустными. А когда целует – то в каждом движении губ столько болезненной нежности, что комок подкатывает к горлу. Я не понимаю что не так! Сначала я боялся, что дело во мне. Мучился из-за этого. Строил какие-то нелепые теории. Мне даже казалось, что он сожалеет о том, что произошло между нами той ночью и потому так сдержан со мной. И я все не мог взять в толк, о чем тут можно сожалеть?! Это было… так здорово! Так приятно… И ему тогда тоже понравилось…
Правда с того дня он больше ни разу так не делал. Впрочем, это можно списать на усталость. Мы оба очень устаем. Даже слишком. Тогда мне начало казаться, что Соби гложет чувство вины из-за того, что он втянул меня в эту войну. И он пытается, как можно меньше утомлять меня, а потому ведет себя почти официально. Но я ведь держусь! Ни словом не обмолвился о том, как мне тяжело. У меня, конечно, это и так на лбу написано, но… Но!.. Я сам выбрал! И жутко сердился на Соби за то, что он чересчур много на себя берет, выступая со своей ненормальной заботой. А потом догадался, что это здесь не причем, и все мои домыслы не имеют ничего общего с настоящей причиной. Но в чем она может состоять – до сих пор не могу разобраться. А Соби и не думает мне в этом помогать.
Он всегда так спокоен, но я же вижу, что притворяется – во время поединков становится совершенно безрассудным! Соби так рискует!.. Если только возможно, принимает весь огонь на себя. Такое чувство, что он хочет умереть!
Стискиваю зубы. Придурок! О чем он только думает?!
– Рицка-кун, о чем ты думаешь?
А?!
Повернув голову, смотрю на Кацуко-сенсей.
– А что?
– Мне кажется ты, сильно расстроен чем-то. Что-нибудь произошло?
Отворачиваюсь, уставившись в стену.
– Ничего.
– Что ж. Вижу, ты не очень расположен к общению сегодня. Я могу ничего не спрашивать.
Она чуть вздыхает и улыбается мне, тепло и терпеливо. Она всегда так делает, если я отказываюсь разговаривать. Сенсей так просто принимает мое молчание – в этом мы с ней совершенно не похожи.
До боли сжимаю зубы. Резко поднявшись, сажусь на диване, обнимая руками колени.
– Сенсей… А бывает так, чтобы человек внезапно менялся? Сначала был одним, а потом…
Удивленно посмотрев на меня, Кацуко-сенсей поворачивается на стуле ко мне лицом, чуть подается в мою сторону, выражая внимание. Руки лежат на коленях…
Это называется «активное слушание». Я о таком читал.
– Этот человек твой друг, Рицка-кун?
Чуть смутившись, отвожу взгляд.
– Можно сказать и так.
– Почему ты полагаешь, что с ним что-то не в порядке? Он что-нибудь поменял во внешности? Или стал вести себя иначе с окружающими? Стал как-то по-иному к тебе относиться?
По здравому размышлению, ни то, ни другое, ни третье.
Со вздохом прикрываю глаза, пытаясь хоть как-то сформулировать собственные ощущения.
– Я чувствую… что он изменился. Не знаю, как описать... Он словно закрылся, отгородился от меня. А если спрашиваю почему, то он все превращает в шутку или молчит.
Чуть хмуря брови, сенсей неуверенно заправляет за ухо прядь волос.
– Что ж, временами бывает, что людям требуется разобраться в себе. Требуется побыть в одиночестве.
В одиночестве? Я не заметил, чтобы Соби стремился от меня отделаться. Скорее уж наоборот. Он же по пятам за мной ходит. Все время старается быть рядом. Нет, это объяснение не годится.
Склонив голову набок, сенсей осторожно спрашивает.
– Скажи, Рицка-кун. Этот твой друг – та девочка, о которой ты мне рассказывал?
Что? За своими мыслями не сразу понимаю, о ком сенсей говорит.
– Юико? – Мысль о ней заставляет невольно улыбнуться. – Нет. Я совсем о другом человеке. Он – парень… Взрослый… – добавляю после паузы.
– Раньше он был… другом брата, а теперь мой.
– Вот как! – Кацуко-сенсей, кажется, обрадовалась. Даже вздохнула с облегчением. – Ясно. Все просто.
С сомнением гляжу на нее. Просто? Ну, я бы так не сказал.
Преисполнившись энтузиазма, Кацуко-сенсей спрашивает:
– Скажи, Рицка-кун. Этот твой друг, какой он?
Слегка теряюсь. Вот так вопрос… Разве можно в нескольких словах описать Соби? Рассказать, как он красив, когда улыбается. Описать эти ласковые, насмешливые искры в глубине глаз, то, как тепло и уютно в его руках. Как передать эту уверенность и почти восторг, которые я ощущаю, слушая его решительный голос, произносящий заклинания. Или что я чувствую, думая о нем или глядя на него? Это невыразимо…
Вздыхаю. Не туда меня что-то заносит. Так или иначе, но надо ответить.
– Он… умный. Сильный…
– Твой друг – хороший человек?
Хороший ли Соби? Я не знаю. Наверное, не очень. По правде говоря, мне как-то не приходило в голову подходить к нему с такими мерками.
– Ну… Он очень заботлив и добр ко мне.
– Вот тебе и ответ, – она улыбается. – Должно быть, твой друг не хочет беспокоить тебя, поэтому и умалчивает о своих трудностях. Быть может, хочет справиться с ними сам. Взрослые часто так поступают, желая оградить окружающих от лишних волнений. Ты должен дать ему время. Довериться. Если он сильный, как ты говоришь, то у него все получится. И ваши отношения придут в норму.
Так значит, я должен оставить его в покое? «Довериться?» - горько усмехаюсь. Какая здравая мысль. И я бы даже последовал такому совету, если бы речь шла о ком угодно кроме Соби. Как объяснить Кацуко-сеней, что я просто не имею права стоять в стороне? Да и не могу. Если не разберусь в чем дело – сам скоро чокнусь.
«Взрослые часто так поступают, желая оградить окружающих от лишних волнений.» В таком случае они идиоты! Вот только от Соби я подобного не ожидал. Мне казалось, мы давно поняли друг друга, обещали ничего не скрывать…
– Ну как, Рицка-кун? Тебе стало легче?
Моргнув, поднимаю голову, выныривая из мыслей.
– Да. Гораздо. Спасибо, сенсей.
Она улыбается мне, а я – ей. Старательно делаю вид, что мне лучше после ее слов, для того чтобы она перестала за меня беспокоиться. И, исходя из собственного утверждения, я тоже - идиот. Хоть и не Взрослый.
***
– Слушаю. Сеймей? Да, Рит-тян еще внутри. Соби? Хм… Соби, как преданный пес, ждет хозяина у ворот. Что и требовалось…
Постукивая по бедру биноклем, Нисей с легкой усмешкой слушает доносящийся из трубки бесстрастный голос, отдающий последние указания.
– Да, я помню. Как только выйдет – сразу позвонить тебе и быстро возвращаться. Я все сделаю как надо.
Пауза, заполненная тихим шелестом голоса Сеймея.
– Не сомневайся, меня никто не заметит. Ты уже входишь? Ну, удачи. И осторожней там, – Акаме расплывается в ехидной улыбке. – Говорят, тронутые дамочки чересчур бурно выражают свои эмоции. Смотри, чтобы тебя не помяли, пока будут душить в объятиях.
Быстрым движением Нисей отводит сотовый от уха за мгновение до того, как оттуда раздается резкая отповедь.
– Следи за речью, Нисей, – с усмешкой повторяет Акаме, глядя на разразившийся короткими гудками сотовый. – Ну как обычно. Проявляешь заботу, можно сказать, всей душей болеешь и никакой тебе благодарности взамен.
Коротко рассмеявшись, он вольготно устраивается на скамейке у фонтана – сапоги попирают ограждение клумбы. Сквозь корону из водных брызг трудно различить очертания фигуры, так что узнать Акаме издалека почти невозможно.
Прижав бинокль к глазам, Нисей вновь приготовился наблюдать.
***
Холл дома Аояги погружен в привычный сумрак. В тишине кратко щелкает замок. Ручка беззвучно поворачивается, и Сеймей входит внутрь. Стоя на пороге, быстро снимает запылившиеся чехлы с ботинок, убирает их в карман. Чистая обувь не оставляет следов, а тонкие перчатки на руках исключают появление отпечатков пальцев. Он все предусмотрел. До самых мелких деталей.
Тихонько заперев за собой дверь, Сеймей движется вглубь дома вдоль стены коридора. Гладкий паркет скрадывает звуки шагов.
Все предметы в этом доме хранят память о нем. И в то же время все в здесь чужое. От нелепого половичка, до каждого завитка на занавеске. Лишь алтарь в гостиной принадлежит ему... полностью. Вместе с белым орхидеями, ароматными палочками и свечами на крохотных подставках, окаймленных бахромой оплывшего воска. Его алтарь… Символ небытия, окруженный дыханием вечности и печали. Неземная красота…
Миновав лестницу, Сеймей идет туда, откуда слышатся глухой стук ножа по разделочной доске. Он прекрасно знает, где в это время будет находиться его мать. На кухне, занятая приготовлением ужина. Она так предсказуема.
Сеймей входит в кухню. Притворяет за собой дверь. Как давно он не был тут – а ничего не изменилось. Все те же цвета, звуки и запахи, пожалуй, приправленные лишь нотками чужой беспросветной усталости и тоски. Как можно жить так? Из года в год… Каждый день.
Заслышав шаги, она не оборачивается. Продолжает орудовать ножом и только тихо, почти равнодушно, произносит:
– Ты рано, Рицка. Ужин еще не готов.
Сеймей чуть усмехается. Прислонившись спиной к двери, скрещивает руки на груди.
– Это не Рицка.
Звук его голоса заставляет Мисаки вздрогнуть. Медленно поднять голову. Руки начинают трястись, нож выскальзывает из пальцев. Ударяется о стол и, сорвавшись с его края, падает на пол – загремев, замирает где-то внизу. Мисаки медленно оборачивается. Сеймей с легкой улыбкой наблюдает за ее лицом - по нему можно энциклопедию составить. Палитра человеческих эмоций... Сначала потрясение – рот приоткрывается, глаза распахиваются и взлетают брови. Затем неверие – заторможено, словно в дурмане, она поводит головой из стороны в сторону – не в силах поверить, что все это происходит на самом деле. И наконец, надежда, отчаянная жгучая!.. Мисаки шепчет его имя. Глаза наполняются слезами. Она умоляюще протягивает руки, подается вперед, но не смеет сделать и шага.
«Думает, что я призрак. Видение.»
Сеймей быстро пересекает кухню. Обнимает мать. Ощутив живое прикосновение, Мисаки содрогается всем телом. Пальцы вцепляются в ткань свитера и крепко сжимаются. Слезы катятся из распахнутых глаз, а в груди теснятся первые сдавленные всхлипы.
– Сеймей… Ты жив! Сыночек…
Он не отвечает, только осторожно гладит ее по спине, отрешенно глядя куда-то поверх плеча. Терпеливо слушает, как мать на разные лады повторяет его имя, плачет, бросаясь из ликования в бездну пережитой боли. Нужно дать ей немного времени. Проявить чуть-чуть внимания, утешить... Чтобы она успела насладиться обретением, а потом…
Сеймей медленно отстраняется, высвобождаясь из объятий.
– Нет! – Она хватает его за руки. – Куда ты? Не уходи!
Роняет голову и плачет.
– Теперь все будет хорошо.
– Я должен идти, – ровно отвечает Сеймей, глядя в сторону, – я не могу остаться, мама.
– Но почему?! – Она отчаянно всхлипывает и крепче сжимает его запястья. – Ведь ты только вернулся. Не оставляй меня снова!
Сеймей прикрывает веки, словно сожалея.
– Я пришел ненадолго. И не могу задерживаться. Потому что это твой сон, и в нем я умер. Меня нет.
– Сон? – бессмысленно повторяет Мисаки, растерянно глядя на сына.
– Да. Ты спишь. И все что окружает тебя – это твой кошмар. Моя смерть, исчезновение Рицки, уход отца – просто видения, из которых тебе никак не вырваться.
Она встревожено качает головой.
– Я не понимаю…
– Тогда просто поверь мне, – Сеймей мягко заглядывает ей в глаза. – Уже долгое время ты живешь в рожденном твоим разумом кошмарном бреду. Разве все, что случилось с тобой за последние три года, могло произойти на самом деле?
Мисаки отрывисто вздыхает. Сеймей приспускает ресницы, скрывая взгляд, полный насмешки и удовлетворения. Вот он самый действенный довод. Реакцию матери нетрудно было предугадать.
Она ведь была такой хорошей, такой добродетельной женщиной. Все силы вкладывала в семью, растила своих сыновей. Разве с хорошими людьми должны… могут случаться беды? Это несправедливо, незаслуженно! Так не может быть на самом деле! За что?..
И как же велико искушение поверить, что все происходящее – не злая издевка судьбы, а всего лишь иллюзия. Сон…
– Ты можешь проснуться, если постараешься. Вот, возьми это, – Сеймей достает из кармана безликий пластиковый пузырек в прозрачной упаковке. Вытряхивает из пакетика себе на ладонь. Сквозь матовый пластик видно, что флакон на три четверти заполнен плоскими белыми таблетками. Снотворное… Слишком много. Смертельная доза.
Взяв мать за руку, Сеймей вкладывает пузырек в безвольную ладонь. Двинувшись к столу, берет стакан и набирает в него воды из кувшина. Стоя спиной к Мисаки, быстро высыпает в нее белесый порошок из маленькой капсулы. Тот, вскипев пузырьками, моментально растворяется. Простое вспомогательное средство. Человеческому телу свойственно сопротивляться смерти. Теперь все пройдет без изъяна. Повернувшись, Сеймей протягивает стакан Мисаки.
– Ты должна принять эти таблетки. Тогда ты проснешься, и все будет как прежде.
Женщина смотрит на свою руку, сжимающую пузырек. Пальцы мелко трясутся. Страх просыпается в глазах. Дрожа, Мисаки поднимает отчаянный взгляд на Сеймея.
– Не бойся, – Сеймей успокаивает ее улыбкой. – Все так, как должно быть. Мы давно ждем тебя. Я и твой Рицка. Мы ждем, когда ты придешь к нам. Вернись к нам, мама.
Она берет стакан. Он прыгает в руке, вода плещется, переливаясь через край. Страх, неуверенность, жажда вернуть тех самых дорогих, о которых было пролито столько слез – все смешивается, путает мысли, бросает в жар. Сеймей смотрит на нее, не отрывая взгляда. Жалко, отрывисто всхлипнув, Мисаки ставит воду рядом с собой, резко отвинчивает крышку, высыпает несколько таблеток в ладонь, глядит на них пару секунд. Затем трясущимися руками одну за одной начинает засовывать в рот. Давится, глотая, лихорадочно запивает водой, неотрывно глядя на Сеймея – ему в глаза.
– Умница, – тот улыбается, наблюдая за тем, как убывает содержимое бутылочки. Эти таблетки хорошо знакомы его матери. Точно такие же она иногда принимает перед сном. И полиция легко выяснит эту милую подробность, когда станет проводить расследование. Это сильное, быстродействующее снотворное было прописано матери врачом после смерти Сеймея как успокаивающее средство. Законным способом его нельзя приобрести без рецепта. Оно продается в маленьких пакетиках по несколько штук, чтобы хватало ровно на неделю. И рецепт необходим для каждого. Специалистами было сделано все, чтобы не допустить иного применения этого лекарства. Но никак не проверишь, что с ним делает человек после того, как покупает в аптеке. Таблетки можно принимать, а можно откладывать, ожидая, пока не накопится достаточно, чтобы…
Флакон пустеет, и Сеймей вынимает стакан из пальцев, внезапно ослабевших от шока перед содеянным.
– Теперь иди и ложись в кровать, – взяв мать за плечи, он настойчиво ведет ее к выходу из кухни. Она идет покорно, механически передвигая ноги, и лишь, повернув голову, все смотрит на Сеймея, словно не может наглядеться.
Они выходят в коридор, останавливаются у лестницы.
– Осталось последнее, – взяв трубку беспроводного телефона, Сеймей вкладывает ее в ладонь Мисаки. – Ты должна позвонить Рицке и проститься с ним.
– Проститься? – глупо переспрашивает мать.
– Да. Проститься. Это символ твоего пробуждения. Ты должна попрощаться со своим сном. Так нужно – иначе не сработает.
– Хорошо, – она сжимает ладонь, и трубка остается в руке.
– А теперь мне пора уходить, – Сеймей отступает на шаг и разворачивается.
– Подожди! – Бросившись к нему, Мисаки прижимается к его спине, обхватывает руками и шепчет: – Подожди…
– Нельзя, – глядя перед собой, Сеймей небрежно и успокаивающе треплет мать по руке, – я должен уйти сейчас. Мое время вышло.
– Сеймей… – горький выдох и за ним новая волна рыданий.
Ощущая, как дрожит жмущееся к нему тело матери, Сеймей лишь терпеливо склоняет голову.
– Ты теряешь время, мама. Поспеши к себе, – и добавляет чуть суховато, словно недовольный, что приходится повторять: – Я ведь сказал. Чтобы мы были вместе – достаточно только проснуться. Мы с Рицкой ждем тебя.
Осторожно высвободившись из рук матери, он, не оборачиваясь, идет к двери.
– Сеймей! – Несущийся вслед крик заставляет на миг замедлить шаги, но затем он берется за ручку входной двери и исчезает за ней. Глядя на закрывшуюся дверь, Мисаки без сил опускается на ступеньки. Слезы катятся по щекам. Уронив голову, она смотрит на телефон в своей руке. В другой зажат опустевший пузырек.
– Всего лишь сон, – глухо произносит Мисаки. Тяжело поднимается, ухватившись рукой за перилла. Чуть пошатываясь, тяжело бредет наверх по погруженной в полумрак лестнице.
– Только сон…
Рицка.
Так или иначе, но положенный час общения с Кацуко-сенсей подошел к концу. Впрочем, я об этом не жалел. После нашего разговора чувство безмятежного спокойствия, которому я так радовался вначале, испарилось. Мне сделалось тоскливо и тошно. Потому, когда настало время уходить, я попрощался торопливо, почти невежливо, и удрал из кабинета. Глядя в пол, шел по коридорам госпиталя, машинально огибая спешащих мне навстречу людей в белых халатах. И только кивнул на прощание улыбнувшейся мне медсестре, дежурящей за столиком в приемной.
Не знаю, на что я надеялся, рассказывая Кацуко-сенсей о Соби, но, наверное, на какой-то другой совет. Я совершенно не готов оставаться наблюдателем, ожидая пока Соби сподобится рассказать мне о том, что с ним творится. Должно быть я просто разочарован. Как правило, у Кацуко-сенсей всегда находятся ответы на мои вопросы, но похоже сегодня не тот случай. Я по-прежнему растерян и понятия не имею, как быть. Что может быть хуже такого состояния?
Остановившись на крыльца здания, поднимаю голову, глядя на подсвеченное вечерними фонарями небо. Отсюда оно кажется блеклым, траурным. Привычный синий цвет полностью растворился, подавленный навязчивым рыжим ореолом.
Спрятав руки в карманах кофты, бреду по мощеной дорожке в сторону ворот. Скорее почувствовав, чем заметив движение, вскидываю взгляд. Соби стоит, прислонившись к каменной ограде, но увидев, что я смотрю на него, выпрямляется навстречу.
– Рицка…
Вздохнув, прохожу мимо него, а он, как ни в чем не бывало, пристраивается рядом. Мы выходим на улицу, покидая территорию больницы. Сворачиваем в сторону автобусной остановки. Прохожие спешат мимо. Фонари один за другим уплывают за спину.
Повернув голову, скашиваю глаза на Соби.
– Я ведь говорил, что сегодня не обязательно ждать меня. Думал, ты уже дома.
Бросив быстрый взгляд в мою сторону, он отвечает со спокойной улыбкой.
– Но ведь это не было приказом, Рицка. Мне захотелось проводить тебя. Это плохо?
Чуть качаю головой, созерцая стелящийся под ноги асфальт.
– Нет, но… Ты там целый час стоял. Совершенно незачем было.
– Это не имеет значения, Рицка. Тебя я могу ждать столько времени, сколько потребуется.
Стискиваю зубы. Вот почему он такой? Такой спокойный и терпеливый? И такой... бесцветный. Куда делся тот Соби, который как безумный целовал меня под мостом в Никко? Мог смущать, изводить подначками – закинуть на плечо и утащить на кровать! Куда он делся?!
И почему?..
– Как прошел твой поход к врачу?
Шмыгнув носом, отворачиваюсь.
– Как обычно.
– Рицка, – Соби останавливается. Сделав по инерции пару шагов вперед, замираю и оглядываюсь на него. Он стоит, чуть склонив голову к плечу, в глазах светится грусть. – Я тебя обидел чем-то? Если не хочешь разговаривать, то я могу молчать.
– Нет. Дело не в этом, – торопливо говорю я, зарываясь ладонью в волосы. – Просто настроение дурацкое.
Вздыхаю.
– Прости.
Он улыбается.
– Ничего страшного. Рад, если это не из-за меня.
Опустив Ушки, смотрю, как он проходит мимо, замедляя шаги, приглашая идти дальше. Повернувшись, бреду за ним. Как же – не из-за тебя! Очень даже из-за тебя, Соби.
Глядя ему в затылок, хмуро выпаливаю.
– Если хочешь, я расскажу, о чем мы сегодня говорили.
Он чуть оборачивается.
– Если ты хочешь.
– Хочу!
Догнав Соби, зло выкрикиваю:
– Я спросил у Кацуко-сенсей, чем объяснить, если близкий человек вдруг меняется без каких-либо причин?!
Соби продолжает идти, невозмутимо глядя вперед.
– И что же она ответила?
Упрямо вскидываю подбородок.
– Что возможно его что-то мучает, а он это скрывает!
Чуть повернув голову, Соби мягко спрашивает:
– И все?
Под его взглядом опускаю глаза и отворачиваюсь, неожиданно смутившись.
– Нет, – тоскливо смотрю на дорогу, провожая глазами бегущие машины, – еще она сказала, что, быть может, этот человек не хочет тревожить меня, думает разобраться во всем сам, – поджав губы, завершаю совсем тихо, – что я должен довериться и подождать…
Рука Соби легко опускается на мою макушку, ерошит волосы.
– Твой врач – очень мудрая женщина, Рицка. Мне кажется, тебе стоит прислушаться к ее совету.
С вызовом вскидываю взгляд.
– А мне так не кажется! – Обогнав Соби, поворачиваюсь, загораживая ему дорогу. Он останавливается. Сцепив зубы, стою, вперив взгляд в пряжку ремня его брюк.
– Я думаю, если люди действительно близки, то они должны помогать друг другу справляться с трудностями! Разве не так, Соби?
Скользнув глазами вверх по темному джемперу к лицу, успеваю заметить лишь горькую складочку между бровей, но она сразу разглаживается, будто и не было. Затем Соби наклоняется к моему уху и ласково шепчет:
– Я так и думал, что ты скажешь что-нибудь подобное. Это очень на тебя похоже.
Черт! Сжав кулаки, отскакиваю назад. Да он просто непробиваем! Я уже неделю хожу вокруг да около, пытаясь выяснить, что с ним! Спрашиваю напрямик!.. Хоть бы раз ответил толком!
– Твой телефон звонит, – ровно подсказывает Соби, доставая сигареты.
Опомнившись, кошусь на грудь, туда, где под кофтой надрывается сотовый. И правда звонит. А я даже не услышал – так разозлился.
Расстегнув молнию, вытаскиваю телефон. На дисплее мигает надпись: «Дом». Это мама. Странно – я ведь вроде не опаздываю.
Быстро подношу телефон к уху.
– Да. Мама?
– Рицка…– шумный выдох шипением выплескивается в трубку, так что я вначале даже не узнаю мамин голос. Он какой-то незнакомый… надтреснутый…Сердце вдруг толкается в ребра, отзываясь болезненной тревогой.
– Мама? Что-то не так?
Тонкий придушенный всхлип. Еще один…
– Прости меня, Рицка. Прости, – она сбивается на плач. Дышит так тяжело, словно каждый вдох дается ей с трудом. Силится сказать что-то, но не может – вместо слов получается только невнятное клокотание и хрип.
Стою, совершенно растерявшись, внутри все леденеет, и мысли испаряются из головы. Внутри нарастает ощущение катастрофы. Мне никак не выплыть из этих льющихся из трубки невыносимых, немыслимых звуков. А она все плачет. Глотает слезы и повторяет отрывистыми толчками: «Прости, прости…».
– Мама, что происходит?! – Вместо фразы выходит один сдавленный шепот, у меня внезапно пропал голос. Вздрогнув, Соби резко поворачивает голову в мою сторону, сигарета застывает в пальцах.
– Я звоню… попрощаться с тобой, – шумное дыхание сменяется судорожным всхлипыванием. – Мне надо к моему Рицке, он меня ждет!
– Мама!!! – Я уже кричу в трубку, но в ответ раздаются лишь короткие гудки. Разъединилось? Или мама отключилась – не понять. Но нет времени выяснять это – я бросаюсь бежать. Туда, где впереди маячит прозрачный купол автобусной остановки. Мне нужно домой! Скорее. Мысли прыгают как мячики. Что-то гадкое и холодное скручивается кольцами в животе. Страх… Почти ужас.
Ударившись ладонями о гладкое полированное стекло навеса, резко оборачиваюсь, лихорадочно обшаривая глазами дорогу. Ни одного автобуса. Только с шипением и свистом проносятся мимо машины, ослепляя фарами. Может остановить одну? Поймать такси?! У меня нет денег!
– Рицка! – Догнав, Соби хватает меня за плечи и разворачивает к себе. – Что случилось? Куда ты?!
– Мама! Что-то с мамой! – выкрикиваю ему в лицо. Отпрянув, пытаюсь освободиться. – Мне надо домой! Скорее!
– Идем, – он хватает меня за запястье и тащит за собой прочь от остановки. От рывка спотыкаюсь, чуть не полетев носом в землю. Упираюсь, пытаясь вырвать руку, судорожно оглядываясь назад.
– Соби, ты что!.. Дорога в другой стороне!
– Ты не успеешь! – Он резко оборачивается, пронзая взглядом. – Быстрее. Решай, Рицка!
Сглатываю, глядя на него расширившимися глазами. Он так смотрит… Что бы ты ни думал делать… Давай, Соби. И словно прочитав это в моих глазах, он срывается с места. Вцепившись в мою руку, тащит за собой. Сдавленно охнув, устремляюсь следом, совершенно ошалев от такого стремительного старта.
А Соби сразу переходит на бег – резкими рывками набирает скорость. Петляя между прохожими, мчится, почти летит вдоль зданий – силуэт чуть ли не смазывается, расплываясь в воздухе. Волосы бьются на ветру.
Я несусь за ним по пятам. Бегу, пытаясь поспеть, но это невозможно! Слезящимися глазами смотрю Соби в спину. Его локоть дает отрывистую, частую отмашку, другая рука намертво вцепилась в мое запястье. Ноги путаются, едва касаясь земли, я почти вишу на руке Соби – он слишком быстро бегает! Я не могу… я не способен так бежать!!
Мы сворачиваем в проулок – прохожие жмутся к стенам, шарахаясь, пытаясь не попасть под ноги. Людей вокруг слишком много. Квартал вокруг больницы густо населен, и в этот час все возвращаются с работы. Остановившись на несколько секунд на перекрестке, Соби лихорадочно озирается. Почти не видя ничего вокруг я утыкаюсь лбом ему в предплечье, задыхаясь… держась за грудь. Куда мы бежим? Чего он ищет? Место, где никого нет?
– Туда! Быстрее, Рицка!
Рывок за руку, и я едва не теряю равновесие от неожиданности. Изо всех сил стараюсь не отставать. Деревья, машины, перепуганные лица сливаются в одну линию. Легкие горят огнем, в боку начинает колоть. Уже нет мочи выносить эту гонку, но я ни за что не согласился бы, чтобы Соби остановился сейчас!
Не сбавляя скорости, мы сворачиваем в безлюдный узкий проем между зданиями, вдруг возникший на пути. Он тянется словно расщелина в скалах, словно длинный коридор.
– Закрой глаза, Рицка!
Едва успеваю услышать и с трудом понимаю, чего он хочет. Зажмуриваюсь… Земля уходит из-под ног. Сквозь грохот крови в ушах пробивается шелест осенних листьев. Один из них вскользь касается щеки. Мне кажется, я падаю… Но следующий рефлекторный шаг встречает мягкую податливую поверхность. Ботинки проваливаются в траву, она пружинит под подошвами. Распахнув глаза, понимаю, что мы бежим сквозь темный парк. Тот самый парк, что через дорогу, почти рядом с моим домом! Утонувшие во тьме стволы деревьев проносятся мимо, в глубине мерцают в свете фонарей гравиевые дорожки. А впереди ограда! За ней ярко сияет оживленная улица, а чуть дальше, через два дома поворот на мою аллею! Соби!..
– Давай, Рицка! – Его руки выталкивают меня вверх, и я кошкой взлетаю на кромку ограждения. Откуда силы взялись… Замерев на миг, спрыгиваю на асфальт, прямо под ноги случайных прохожих. Но мне нет дела до них, я несусь через улицу, суматошно лавируя в потоке машин. Вылетаю на тротуар. Соби настигает меня у поворота. Вновь хватает за запястье, обгоняет, тащит за собой, навязывая свой немыслимый темп. Мы бежим вдоль расходящихся в обе стороны подъездов маленьких коттеджей. Мой, последний – он впереди! Рукой подать...
Влетев на нашу дорожку, мы едва успеваем затормозить у двери. Остановившись, Соби приваливается к ней плечом – подхватывает меня, не давая сползти на землю.
– Соби, – задыхаюсь, пытаясь прийти в себя, – если ты всегда можешь… так! То почему… не в дом? Сразу?!
– Нельзя, – в изнеможении прикрыв глаза, он прислоняется липким от пота виском к дверным доскам. – Неизвестно, в какой части дома сейчас твоя мать. Рицка… ключи…
Я уже обыскиваю карманы. Лихорадочно вставляю найденный ключ в замок. Мы едва ли не вваливаемся в темный холл. Свет везде погашен. Что за черт!
– Мама! – Поднимаюсь, пошатываясь на ватных ногах. Ударив кулаком по выключателю, из последних сил бегу в сторону кухни.
– Соби, обыщи второй этаж! – Темная тень, скользнув мимо, взлетает вверх по лестнице. Я распахиваю все двери, включаю свет, зову, но мамы нигде нет. Везде пусто. Вернувшись в коридор, поднимаюсь наверх следом за Соби. С трудом добравшись до маминой комнаты, тянусь к ручке, но она поворачивается сама. Соби выскальзывает в проем, быстро закрывает за собой дверь, но я успеваю заметить на кровати мамин силуэт в облаке темных волос, разметавшихся по подушке.
Резко втянув воздух, я рвусь внутрь комнаты, но Соби не пускает. Перехватывает подмышками, так что ноги отрываются от земли. Совсем забывшись, беспорядочно брыкаюсь. Соби ставит меня на пол.
– Рицка! – Сжав плечи, сильно встряхивает, так что голова мотается из стороны в сторону – я, наконец, прихожу в себя. Гляжу на Соби, и в его расширившихся зрачках вижу свое отражение – бледное лицо с круглыми от страха глазами.
– Рицка. Твоя мать приняла какое-то снотворное. Много! – произносит он отчетливо, чуть ли не по слогам, удерживая меня взглядом. – Звони в госпиталь. Я попытаюсь что-нибудь сделать, – слова падают с губ словно камни. – Постараюсь… замедлить… процесс.
Он отталкивает меня, выпуская плечи.
– Беги, Рицка. Торопись.
И я побежал…
Что было дальше, сохранилось в голове урывками. Я скатился вниз по ступенькам, добрался до телефона. Нужный номер набрал автоматически, хоть и не с первого раза, трясущиеся пальцы мазали мимо кнопок. Не помню, что говорил в трубку, точнее – что кричал, но меня поняли... приняли вызов. А потом провал. Кажется, я бродил по коридору, сидел у входной двери, вжавшись лицом в колени, слушая доносящиеся со второго этажа звуки бегущей воды. Время тянулось так медленно – нестерпимо медленно. Казалось, этому невыносимому ожиданию не будет конца. Я думал, что сойду с ума, пока, наконец, вдалеке не зазвучали отрывистые, пронзительные звуки медицинской сирены.
Продолжение в комментариях...
-
-
13.10.2011 в 14:47Эта заброшенная комната насквозь пропахла пылью. В углах скопилась грязь, дверной проем зияет четным прямоугольником, давно лишенный двери. Крючок для люстры убого торчит из потолка. Не комната – склеп.
Сеймей стоит, прислонившись плечом к стене у края голого окна. Проникающий с улицы конус желтого света устремляется мимо, не захватывая скрывшийся в тени силуэт. И оттого он кажется еще более темным и неподвижным. Словно тень, царствующая в мире призраков.
Не двигаясь, Сеймей наблюдает за подъездом дома, стоящего напротив и чуть наискосок. Окна комнаты Мисаки ярко освещены. Входная дверь приоткрыта, словно кто-то небрежный или рассеянный забыл затворить ее. Не поворачиваясь, Сеймей ровно произносит, будто ни к кому не обращаясь:
– Ты задержался. Слишком долго.
Его словам вторят тихие шаги. Изящные сапоги с низким каблуком оставляют четкие следы на покрытом известковой крошкой полу.
– Ну, знаешь… Я ведь не призовая лошадь, – остановившись по другую сторону окна, Нисей окидывает взглядом свою Жертву. Сеймей стоит, скрестив руки на груди, и равнодушно смотрит в окно, словно не услышав возражения. Нисей чуть усмехается. Все как обычно. Сказано достаточно и большего не требуется. В этом весь Сеймей. Наклонившись к окну, темноволосый Боец беспечно выглядывает наружу, окидывая взглядом дом Аояги.
– Они уже внутри?
– Да. Прибыли около получаса назад, – слегка нахмурившись, Сеймей бросает взгляд на наручные часы. – Опоздали на три минуты.
– Хм… – Нисей выпрямляется, прислоняется спиной к стене, – и что теперь?
– Ничего. Это допустимо – время пока терпит, – чуть поведя плечами, Сеймей с легким вздохом распрямляет затекшую спину. Устроившись на прежнем месте, вновь бросает взгляд на часы – уголок рта недовольно дергается. Пальцы отбивают короткую дробь по локтю. Сеймей кажется таким расслабленным, почти небрежным, но только дурак обманулся бы этим. Напряжение обволакивает Аояги, так что воздух едва ли не звенит на одной ноте. Чутко ловя глазами все движения своей Жертвы, Нисей спрашивает, вкладывая в голос нотки напускного сарказма.
– За мать волнуешься? Прям не ожидал от тебя.
Бегло смерив Акаме взглядом, Сеймей отворачивается.
– В большей степени за свой план. Я так тщательно все рассчитал. Время. Дозу. Досадно будет, если все пойдет прахом.
Вскинув голову, Акаме невинно разглядывает потолок.
– Невозможно же предусмотреть все на свете. Существует еще и человеческий фактор.
– Его должен скомпенсировать Соби. Он справится – я знаю его способности.
Нисей чуть прищуривается.
– А если твоя мать все-таки умрет? Скорая может опоздать, она уже опаздывает, судя по тому, как ты нервничаешь.
Оторвав глаза от циферблата часов, Сеймей тяжелым взглядом пригвождает Акаме к стенке. Тот с милой улыбкой вскидывает руки в защитном жесте, словно прося пощады. Чуть выдохнув, Аояги-старший отворачивается к окну.
– Даже если мать умрет, это ничего не изменит, Нисей. Нужный эффект будет достигнут. Она достаточно сказала по телефону, чтобы Рицка догадался, что все произошло из-за него. Большего не требуется.
– Да-а. И тебе не жаль? Прямо ничуточки? – Нисей издевательски ухмыляется, демонстрируя ровный ряд безупречных зубов. – Знаешь, считается, что и для подонков вроде нас существуют святые вещи.
Пропустив «подонков» мимо ушей, Сеймей холодно отвечает.
– В этой женщине нет ничего святого. И я не могу простить ей того, что она делала с Рицкой.
– Хм… – С иезуитской улыбкой Нисей подается чуть вперед. – Но ты ведь сам внушил ей, что твой драгоценный братишка – подменыш, чудовище. Чего ты ждал от нее?
– Чего ждал? – Сеймей окидывает Бойца тяжелым взглядом. – Тебе известно, что возможности любой Жертвы небезграничны. Я могу убедить в чем-то другого человека, только если он сам желает быть убежденным. Если в его уверенности есть слабость. Раз она поддалась мне, значит, в глубине души сама считала нового Рицку чудовищем. А этому не может быть прощения.
– Черт, – Нисей с чуть нервной усмешкой встряхивает головой. – Я дурею с твоей логики. Не думал, что ты умеешь быть таким жестоким.
Уголки губ Сеймея жестко вздрагивают.
– Я много что умею, Нисей. В том числе и это.
В воздухе разливается далекий вой сирены. Сеймей вскидывает голову.
– Наконец-то. Вот и они.
Отступив в тень, оба в молчании наблюдают, как к подъезду подкатывает громоздкая машина, приметной красно-белой окраски. Огни на крыше хаотично мелькают, вращаясь, бросая отсветы на стены и кусты. Дверь дома Аояги резко отворяется и оттуда стремительно вылетает взъерошенный темноволосый подросток в распахнутой синей кофте, бежит к машине. Отчаянно жестикулируя, пытается что-то втолковать врачам, невозмутимо выгружающим из кузова носилки.
– А он храбрый… твой мелкий братец, – Нисей чуть скашивает глаза на старшего Аояги. Тот неотрывно смотрит вниз, прикипев взглядом к суетящейся у подъезда маленькой фигурке.
– Это так, – одними губами шепчет Сеймей, – Рицка очень смелый… и сильный.
Неуловимо хмурясь, Нисей несколько секунд наблюдает за своей Жертвой, затем переводит глаза на окно.
Процессия исчезает в доме. Сеймей смотрит на часы, проверяя время. Раздраженно хмурится, недовольный тем, как быстро оно движется. Наконец, дверь отворяется. Носилки с бесчувственным телом Мисаки загружают в машину. Подросток в синей кофте выбегает из двери, неуклюже придерживая на плече сумку с документами. Следом появляется Агатсума. Невозмутимо ждет, пока Рицка закроет дверь. Тот торопливо возится с ключами. Стоя рядом, Соби вдруг вскидывает голову и поводит глазами по окнам домов напротив. Взгляд останавливает на том, за которым скрылись Beloved. Оба инстинктивно отшатываются от окна. Сеймей отступает глубже в тень.
– Оп-с! – Нисей смеется, прижимаясь спиной к стене. – Чуть не спалились.
Коротко хохотнув напоследок, он прикрывает рот ладонью, веселясь уже молча, и с притворной опаской выглядывает обратно.
– По-моему, он что-то подозревает.
– Еще нет, – чуть сдвинув брови, Сеймей наблюдает за тем, как Агатсума помогает Рицке забраться в машину, – но будет, как только мать очнется и заговорит.
– Вот как? – Повернув голову, Нисей чуть удивленно смотрит на Аояги. – И тебя это не беспокоит? А если она проболтается?
– И что c того? – Сеймей спокойно качает головой. – Я ведь умер, Нисей. Стоит ей только сказать, кто именно принес эти таблетки, она сразу угодит в сумасшедший дом. Ей никто не поверит.
Акаме вскидывает бровь.
– Кроме Агатсумы.
– Это не имеет значения, – на мгновение прикрыв глаза, Сеймей устало поводит плечами. – Вся прелесть в том, что даже если Соби полностью уверится в своей правоте, он все равно ничего не сможет сказать Рицке.
Машина скорой помощи трогается с места, и Сеймей с задумчивой усмешкой провожает ее глазами.
– Ни единого словечка.
-
-
13.10.2011 в 14:48Сигарета слегка подрагивает в пальцах. Третья подряд… Присев на подоконник я смотрю во двор госпиталя сквозь распахнутое окно. Фонари, клумбы, скамейки вдоль дорожек – все так аккуратно и строго. Просто классический пейзаж, который кажется серым и безжизненным от моей безграничной усталости. Можно сказать, что я выжат досуха. Но это ничто по сравнению с тем, как измучился Рицка.
Он пожелал остаться здесь на ночь, и я вытребовал для него такую возможность. Нашел свободную комнату ожидания, раздобыл одеяло. Теперь он спит, сжавшись, на узком диване. Голова лежит на моем скатанном свитере. Я усыпил Рицку, вложив в пожелания хорошего сна чуть больше, чем в простые слова. Если не тревожить его, он проспит до утра, а я сделаю все возможное, чтобы ему не снилось дурных снов. Чтобы ему вообще ничего не снилось. Потому что после сегодняшних событий можно не рассчитывать ни на что-то кроме кошмаров.
Резко выдохнув, тру ладонью лицо.
Это слишком для него. Сегодняшний вечер – воплощение какого-то бреда. Сумасшедшая гонка сквозь ночь под звуки сирен. Сомкнувшиеся перед нами двери реанимации. Потом его, измотанного и опустошенного, вынудили заполнить сонм уродливых анкет с выяснением местожительства родственников, способных оплатить лечение его матери, потому что глупо требовать что-то от тринадцатилетнего подростка. А затем было ожидание. Тоскливое ожидание в многолюдном коридоре под нестерпимо ярким светом ламп. И за все это время – ни одной слезы. Уж лучше бы он плакал. Но я знаю, что слезы придут. После…
В конце концов, вышедший к нам усталый врач сказал, что опасность миновала. За жизнь матери Рицки можно не опасаться. К тому же, судя по предварительным анализам ущерб «на удивление» невелик. Сканирование показало, что ткани мозга практически не затронуты. Это почти чудо, редко кому так везет.
«Чудо»… Запрокинув голову, незряче смотрю в потолок. Мне известно, откуда оно взялось. Я сам совершил его для Рицки. Но если бы знал о происходящем чуть больше, то не стал бы этого делать.
Выкинув в окно докуренную сигарету, неслышно встаю. Опускаюсь на колени возле Рицки. Протянув руку, осторожно провожу ладонью по темным, встрепанным волосам.
Пальцы вскользь задевают опущенные шелковые Ушки, а затем рука бессильно сжимается в кулак.
Что вы наделали, Аояги-сан! Если бы я только знал… если бы я знал, что вы по телефону сказали Рицке, то не стал бы вмешиваться.
Зубы сжимаются сами собой. Картинка дрожит перед глазами. Рицка сидит на ступеньках лестницы и глядит на меня глазами, в которых нет ничего кроме бесконечной усталости и горечи.
«Ты ничего не знаешь, Соби. Мама сделала это ради меня. Другого меня. Она так и сказала: «Мне нужно к моему Рицке». Ты понимаешь, что это значит? Как бы я ни старался, она никогда не примет меня. Такой, как сейчас, я ей не нужен.»
Аояги-сан. Я жалею, что спас вас. Тогда я не думал, зачем так поступаю. Делал то, что должен был. Ради Рицки. Но лучше бы я позволил вам умереть. Легче один раз пережить боль утраты, чем всю оставшуюся жизнь жить со страхом, что это повторится.
«Ты понимаешь, что это значит Соби? Я ей не нужен.»
Вы безумны, Аояги-сан, и ваше безумие мучает того, кого я люблю больше жизни! Я должен… должен был дать вам умереть!..
Уткнувшись лицом в жесткую кожаную поверхность дивана, застываю так. Дыхание Рицки легко касается волос.
Он такой хрупкий, такой уязвимый… И сейчас я ничем не могу ему помочь. У меня не находится слов, чтобы хоть как-то поддержать его. Я готов сделать для Рицки все что угодно, но не могу избавить его от этой боли и не заслуженной им вины. Все на что я способен сейчас – это усыпить Рицку, чтобы хоть как-то отсрочить его возвращение к действительности. Но этого так мало… Стискиваю веки. Слишком мало.
– Соби, – вскидываю голову. Рицка лежит, глаза приоткрыты, затянуты мутной дымкой, а губы чуть шевелятся. Он шепчет сквозь сон:
– Я тебе спасибо забыл сказать. Если бы не ты, ее бы не было. Спасибо, Соби.
Ресницы опускаются. Завозившись, Рицка переворачивается на другой бок, лицом к стене и, натянув одеяло до самого носа, затихает.
Осторожно присев на край дивана, склоняюсь над ним, издав мысленный стон. Проклятье. Почему, Рицка, ты так любишь тех, кто этого не достоин!
Прижавшись к нему, накрыв собой, зарываюсь лицом в пушистые прядки у виска.
Хотя это и ко мне относится. Я ведь не смог сделать так, чтобы он ничего не заметил. Не смог оградить от беспокойства. Приказ Сеймея удавкой затягивается на шее, когда я прикасаюсь к Рицке, и он чувствует. Каждый раз чувствует это.
Рицка…
Вглядываюсь в лицо, с сожалением отмечая произошедшие за эти дни перемены. Он такой бледный, осунувшийся. Под глазами залегли тени. Черты отвердели, стали резче – усталость в каждой линии. А дыхание тихое-тихое, и только трепещут во сне ресницы.
Утром, когда Рицка проснется, нелепый хаос, в который превратилась наша жизнь, продолжится. Но может хоть сейчас, пока он спит, я могу обнимать его вот так и говорить с ним, бессмысленно обещая, что все будет хорошо.