Chapter XXI. Ruthless.
Жесткие меры.Chapter XXI. Ruthless.
Жесткие меры.
***
В последнее время сигареты стали заканчиваться слишком быстро. Ритцу давно уже не вел счет скомканным пачкам в мусорной корзине для бумаг. Пепельница, как подушка для иголок, ощетинилась окурками. Их приходилось выкидывать самому, ведь бывшему директору не положен секретарь, которого можно озадачить этим. Впрочем, подобные мелочи не слишком досаждали Ритцу – наоборот! В своем положении он вскоре начал находить массу преимуществ: теперь сенсей был во многом предоставлен самому себе. Он обрел свободу без помех заниматься исследованиями и, как следствие, создавать в кабинете беспорядок в той степени, что удовлетворяла его вкусу, как ученого. Папки с копиями статей по психологии и энтомологии стопками лежали на столе и подоконнике. Многие издания из домашней библиотеки Ритцу переехали на стеллаж у стены. Сам Минами-сенсей, лишившись большей части полномочий и связанного с ними официоза, позволял себе бродить по кабинету в накинутой на плечи мягкой кофте, без галстука и в расстегнутой у ворота рубашке. Именно в таком виде его и можно было застать чаще всего – либо работающим за компьютером, либо сидящим в кресле у окна с очередной стопкой из библиотечных подшивок в руках. Перелистывая брошюрованные листки и пробегая их глазами, он подчеркивал карандашом какие-то отдельные строчки и делал выписки в лежащем рядом блокноте. Опальное положение вдруг стало приносить некое извращенное удовольствие. Если раньше Ритцу втайне раздражала необходимость поддерживать отношения с внешним миром, то теперь прежнее окружение само избегало контактов с Ритцу. Невидимая стена молчаливого отчуждения, обступившая его со всех сторон, ничуть не мешала – скорее делала существование более комфортным. Кроме надзора за делом Агатсумы, проявлявшегося в каждодневных посещениях госпиталя, сенсей был свободен от любых обязательств. И могло бы показаться, что Ритцу и сам дистанцировался от происходящего в школе Семи Лун. В то время как во внешнем мире творился хаос, сенсей укрылся в кабинете, словно крот в норе, и предоставил событиям идти своим чередом. Но это было не так. Сенсей ждал. Ждал момента, когда ситуация достигнет той крайней степени абсурда, когда Семь Лун более не смогут удерживать прежние позиции. Гибель Карателей должна была стать камнем, разбивающим зеркальное спокойствие озерной глади, горным эхом, вызывающим сход лавины... Так и вышло. И сейчас, расхаживая по кабинету с пепельницей в руках, Минами-сенсей терпеливо дожидался начала представления, коему он дал рабочее название: «Что нам делать с Агатсумой Соби»? Посвященное этому вопросу срочное совещание Совета Семи Лун могло начаться с минуты на минуту. Исход собрания должен был либо направить конфликт к его скорейшему разрешению, либо спровоцировать новый виток этой странной войны.
Прямоугольные окошки на экране монитора загорались, являя знакомые лица. Один за другим приходили извещения, что тот или иной участник конференции вышел в сеть. Последней прибыла Нана. Неловко заправив за ухо выбившийся из строгой прически светлый локон, она застыла, взволнованная и молчаливая. Но, пожалуй, только Ритцу заметил снедающее её беспокойство. И то, скольких усилий ей стоит его скрывать.
«Должно быть, чувствует себя вражеским резидентом, которого вот-вот раскроют. Не исключено, что, зная о моих планах, она шла сюда как на расстрел. Крепись, девочка. Доверься мне…»
В последний раз затянувшись, Ритцу вдавил окурок сигареты вглубь до отказа заполненной пепельницы и опустился в кресло, попадая в поле охвата веб-камеры. Закрыл глаза. Слабые всполохи света под веками означали, что система активна и готова принять его.
«Загрузка… Небоевой вход. Запуск…»
Чувство падения и секундная дезориентация... Краткий миг смены одной реальности на другую, по ощущениям – почти настоящую. Ноги вновь чувствуют пол, спина – удобный рельеф спинки кресла, а ладони – гладкую кожу подлокотников. Но достаточно открыть глаза, чтобы понять – таких панорам в реальном мире не бывает. Стоящий на открытой, без всяких перил, платформе огромный овальный стол словно плывет в бескрайней звездной пустоте. Зависшие над темной полированной столешницей прозрачные экраны отбрасывают на лица членов совета Семи Лун голубоватый свет. Пространство выстроено по немыслимым с точки зрения физики законам. Все вокруг теряется в темноте, но расположившиеся вокруг стола фигуры людей сияют, источая слабый белый свет – Ритцу отчетливо видит их лица, каждую деталь одежды. Кресла с сидящими в них участниками встречи расположены достаточно далеко друг от друга, но любой звук, любое произнесенное слово доносится до каждого из присутствующих громко и отчетливо, усиленное акустикой системы.
Всё вокруг кажется и знакомым, и непривычным. А всё потому, что отношение к Ритцу стало иным. Его прибытие было оставлено без внимания. Собравшиеся вели себя так, словно Ритцу здесь нет, и лишь украдкой бросали в его сторону косые взгляды. Не замечать Минами-сенсея им предписывало их собственное решение – опальный директор был лишен права участвовать в обсуждениях как один из Семи. И сегодня Ритцу был приглашен на это закрытое совещание в качестве зрителя и консультанта. Это означало, что высказываться сенсей мог, только если ему непосредственно дадут слово или же если кто-то из совета обратится к нему с вопросом. В остальном – ему надлежало уделять не больше внимания, чем пустующему креслу. Не самое завидное положение. Впрочем, Ритцу не сомневался, что его голос на сегодняшнем собрании прозвучит и не раз. Он был уверен, что ответить на вопрос «Что делать?» не мог никто из собравшихся.
Сенсей отодвинул от себя папку с документами, содержимое которой знал почти наизусть. Еще раз обвел взглядом знакомые лица, кожей ощущая всеобщее неумело скрываемое напряжение. Неуютно было всем, кроме председателя совета Гомон Микадо, которая одна среди общего смущения чувствовала себя вполне свободно.
– Итак, все собрались, а значит – мы можем начинать, – глава совета Сем Лун деловито поправила папку с документами, лежащую на столе. Окно чата ожило, фиксируя речь и переводя ее в текст. Вдоль нижней части виртуального подобия экрана побежали проворные строчки.
– Благодарю всех вас за внимание, с которым вы отнеслись к просьбе о внеочередной конференции, – словно выдерживая какой-то ритуал, Гомон Микадо степенно по-взрослому поклонилась, приветствуя собравшихся, и продолжила, сохраняя всё тот же официальный тон. – Время каждого из присутствующих крайне ценно. И потому позволю себе предложить совету опустить вводную часть заседания. Поскольку отчеты и медицинские заключения есть в предоставленных вашему вниманию документах, все здесь присутствующие в равной степени осведомлены об обстоятельствах дела, что позволяет сразу перейти к обсуждению.
– А можешь попроще, Мика-тян? – ловко переправив чупа-чупс из одного уголка рта в другой, лукаво попросила Чома. – Вот честно, я не поняла и половины из того, что ты только что сказала.
«Мика-тян», она же глава совета Семи Лун Гомон Микадо замерла от неожиданности и гневно сверкнула очами в сторону своей простодушной коллеги. Вид у Чомы был до крайности неформальный – головная повязка едва сдерживало буйство встрепанных светлых волос, запястья загорелых рук оплетали многочисленные браслеты и фенечки. Пирсинг в ушах, умопомрачительной высоты шпильки, короткий топ и супер-мини-юбка… В ответ на насупленный взгляд Микадо, Чома послала ей самую милую из своих невинных улыбок, чем окончательно вогнала главу совета в краску.
– Нельзя попроще! – впечатав ладошки в столешницу, Микадо вскочила с места, и сразу стало видно, насколько она мала ростом.
– Мы собрались тут, чтобы обсудить серьезные вещи! У нас очень тяжелое положение, между прочим! Каратели мертвы, и нам больше нечего противопоставить Агатсуме и младшему Аояги. Надо найти выход – нельзя больше медлить! Мы и так слишком долго выжидали, позволив положению сделаться не просто сложным, а катастрофическим! Решение нужно найти как можно быстрее! Желательно сегодня! – выпалив всё это, пунцовая, словно мак, Микадо приземлилась в кресло, и, не удержавшись, стрельнула глазами в сторону Ритцу, чем изрядно его позабавила.
Такая серьезная девочка… И так старается.
Стало вдруг ясно, для кого разыгрывалось представление, начало которого только что с треском провалилось.
– Всё это и так ясно, Микадо-кун, но зачем же так кричать? – поморщившись, Нагиса чуть сжала пальцами виски. – У меня, между прочим, голова болит. Уже неделю мучаюсь мигренью от всей этой ситуации. Все исследования пришлось отложить… Кошмар какой-то…
Наблюдая за разворачивающейся в зале заседания бессмыслицей, Ритцу вначале откинулся на спинку кресла, а затем вынырнул из мягких объятий системы и достал очередную сигарету из полупустой пачки. Щелкнул зажигалкой, затянулся, глядя на экран сквозь поплывший в воздухе табачный дым.
Это надолго… Вопреки открыто заявленному стремлению как можно скорее найти решение проблемы, участники «дискуссии» еще долго будут ходить вокруг да около. Никто из них не в состоянии предложить выход из образовавшегося тупика.
Тем временем, Микадо кое-как удалось навести в зале конференции порядок и направить обсуждение в нужное русло:
– Наши аналитики склонны считать, что Beloved и Loveless мстят Школе...
– Это еще не доказано, – тихо возразила Нана.
– Да какая разница, месть это или нет! – шумно возмутилась Нагиса. – В любом случае все эти нападения – настоящее издевательство над выпускниками Школы! Эти двое просто стремятся нас унизить…
Сенсей позволил себе скупо усмехнуться.
Унижение… В последнее время он успел переосмыслить значение этого слова.
Унизительно, если тебе раз за разом демонстрируют собственное превосходство. Но куда унизительней, когда тебя и вовсе не берут в расчет…
Гораздо. Более. Унизительно… знать ответы на все вопросы и безмолвно ждать, когда кому-нибудь из этих играющих во взрослые игры детей придет в голову поинтересоваться мнением бывшего директора Минами Ритцу.
Не слишком ли большую цену он платит за совершенные ошибки?
– Одно можно сказать точно, мы имеем дело со спланированной агрессией – в действиях наших противников есть четкая система, – худой и нескладный, как кузнечик, Кунуги ворошит свою папку с документами в поисках какого-то листочка. – Все нападения происходят в строгом соответствии с похищенными из базы Школы списками выпускников. В свете этого происходящее можно возвести в разряд осознанной военной кампании.
– Ты говоришь так, будто с нами сражается целая армия, – вытащив конфету изо рта, поддела юношу Чома. – Их всего двое.
– Это разве повод, чтобы их недооценивать? – обиделся Кунуги, от волнения прижав к голове аккуратные Ушки. – Неужели гибели Карателей недостаточно, чтобы начать воспринимать ситуацию, как нечто выходящее за рамки недоразумения?
– Он прав, – внесла свою лепту Микадо, – нельзя преуменьшать существующую опасность.
Преуменьшать опасность…
Ритцу подумал, что эти слова во многом созвучны его собственным мыслям.
Да, ошибка была именно в этом… Он недооценил младшего Аояги.
Поразительно, как быстро менялось отношение Минами к этому мальчику по мере развития организованной сенсеем рискованной партии. Вначале Ритцу был охотником, травящим уже подстреленную, обреченную дичь. Потом сделался провокатором, заманившим растерянную жертву в ловушку. Но когда он уже поверил в свой триумф, мир встал на дыбы, и игральная доска опрокинулась, перемешав фигуры. В один миг из триумфатора сенсей превратился статиста… Даже не так – в бесправного наблюдателя, обреченного следить за приближением трагического финала. Вероятность, что Соби-кун уцелеет после встречи с Карателями, была ничтожной. И с его гибелью эта партия теряла для Ритцу всякий смысл. Жалел ли он, что ради шанса отвратить непоправимое и вновь вернуться в игру пришлось согласиться на предательство? Нет, не жалел.
– Гибель Карателей только подчеркивает тот факт, что наши противники не намерены считаться ни с предписаниями Совета, ни с Кодексом.
– Тут ты не права, Мика-тян, – жизнерадостно отозвалась Чома. – По ходу дела наша главная проблема как раз в том, что все поединки проведены в соответствии с правилами, я проверяла. И, судя по всему, Агатсума-сан в курсе, что ничего не нарушает.
– Это бред какой-то, – пожаловалась Нагиса. – Где это видано, чтобы Кодекс защищал наших врагов больше, чем нас самих! Мы хоть что-нибудь можем им предъявить?
– К сожалению, нет, – печально качнул головой Кунуги. – Фактически мы имеет права требовать ответа лишь за их предыдущие преступления: взлом базы данных и хищение материалов.
– Так что ты предлагаешь? Устраниться и ждать, пока им не надоест играть в войну?
– Может, нам просто эвакуировать оставшиеся в списке Пары?..
Осторожное предложение Кунуги тут же вызвало синхронный всплеск негодования.
– Нет! Это хуже капитуляции! – припечатала Микадо.
– Нам теперь что, всю жизнь от них бегать?! – воскликнула Нагиса.
– Не вариант, мой друг, вообще не вариант, – с усмешкой резюмировала Чома, наклонившись в сторону Кунуги и хлопнув его по плечу.
Столбик серого пепла на кончике сигареты опасно накренился и бесшумно осел вниз, обжигая руку сенсея – Ритцу чуть вздрогнул и раздраженно смахнул горку пепла в корзину для бумаг. Вновь затянулся, ничуть не беспокоясь о том, что его отсутствие может быть расценено как неуважение к членам совета. Об этом мог бы задуматься кто угодно – но не Ритцу.
«Они еще долго могут упражняться в словоблудии. Итог, так или иначе, один. Это патовая ситуация. Конфликт будет длиться до тех пор, пока одна из сторон не сделает шаг навстречу, предложив перемирие. Само собой на выгодных для другой стороны условиях. На настоящий момент позиции Соби-куна прочнее, поскольку, в отличие от Семи Лун, он не несет потерь».
Ритцу нашел на экране изображение Наны. Та практически не участвовала в обсуждении, а только, как и он сам, следила за развитием разговора. Кажется, девушка немного успокоилась, но готова ли она? Нана – ведущий инженер-программист, отвечающий за работу системы, внешней сети и сетевой безопасности. Она по праву занимает свое место в Совете. Однако, по мнению Рицу, Нана никогда не была ни борцом, ни политиком. Справится или нет? Затолкав окурок в переполненную пепельницу, Минами-сенсей вернулся в зал конференции и незамеченный никем устроился в своем кресле, гипнотизируя взглядом свою единственную возможную союзницу. В какой-то момент Нана покосилась на него, их глаза встретились…
«Тебе ведь известно, чего я жду от тебя, девочка? Приглашения к этой беседе. Впрочем, вмешиваться пока рано. Они еще не выдохлись».
– Никто и не спорит с тем, что согласно Кодексу, Beloved и Loveless должны быть наказаны за кражу закрытой информации. Однако никто не может дать гарантию, что попытка заставить их принять наказание не провалится, как и все предыдущие.
– Отказ принять наказание сам по себе является бесчестьем, – мрачно заметила Микадо.
– Не в их случае, – рассматривая ногти, возразила Чома. – Младший Аояги не приносил присягу Школе. А боец Beloved в первую очередь подчиняется своей Жертве, а уже потом – уставу Семи Лун.
– И, по-твоему, это их оправдывает?!
– Эй, не гони на меня, – нахмурилась девушка. – Я всего лишь пытаюсь сказать, что к ним нельзя подходить с обычными мерками.
– Может и нельзя, – вмешалась Нагиса, – но, пока мы тут решаем, насколько строгими быть, число жертв этих преступников растет!
– Если не учитывать инцидент с Карателями, смертельных исходов в этой войне ещё не было, – быстро поправила Нана.
– Они просто осторожничают, – отмахнулась Нагиса. – Знают, негодники, что стоит им дернуться за рамки Кодекса, мы их живьем сожрем.
– Да ладно. Уж себе-то зачем врать, – съязвила Чома. – Если даже Каратели с ними не справились, что говорить про остальных…
– Ах, ты!.. – задохнулась Нагиса. – Да мои Зеро их в два счета уделают!
– Помнится, все три пары Зеро, которых ты посылала за ними, облажались по полной программе…
– Хватит! – резко вмешалась Микадо. – Прекратите! Мы сюда не за этим пришли!
Едва не вспыхнувший скандал захлебнулся под действием её слов. Пунцовая от злости Нагиса шумно выдохнула; вжалась спиной в кресло и насупилась, прожигая взглядом Чому. Та наградила её скучающе-презрительным взглядом и отвернулась. На Кунуги было прямо жалко смотреть – Ритцу знал, что этот тихий парень ненавидит склоки. И даже Нана, привыкшая за время общения с Нагисой ко всяким эксцентричным выходкам, сидела, не отрывая хмурого взгляда от поверхности стола. Руки Микадо чуть подрагивали от бессилия. Она старалась не смотреть на Ритцу, но всё-таки не выдержала и вновь бросила на него быстрый косой взгляд, в котором сенсей с отстраненным интересом отметил злость и затаенное отчаяние. А ведь ей стыдно, – вдруг понял он. Стыдно за этот детский сад, что восседает сейчас в креслах, принадлежавших когда-то куда более достойным людям. Ритцу был единственным, кто остался в живых из предыдущего состава Совета Семи Лун. Он отлично помнил, как всё было прежде. Наверняка, Гомон Микадо прекрасно осознает, насколько жалко выглядит нынешний Совет в его глазах. Но она зря старается. Прежнего величия «Семи…» уже не вернуть.
И, будто выражая согласие с этими мыслями, как если бы сенсей высказал их вслух, Микадо еще раз окинула хмурым взглядом угомонившихся, наконец, коллег, отвернулась и тихо вздохнула. Затем, внутренне собравшись, упрямо вскинула голову.
– Я знаю, что трудно сохранить спокойствие в нашем положении. У нас есть проблема, большая проблема. И мы тут как раз за тем, чтобы придумать, как её решить. Есть ли у кого-нибудь предложения?
Наступило молчание. Фигуры за столом замерли без движения – никто не стремился привлечь к себе внимание неосторожным жестом, и только Чома продолжала невозмутимо гонять из одного уголка рта в другой свой чупа-чупс. Каменное выражение на лицах остальных выглядело довольно комично. Было совершенно ясно, что прямой вопрос привел всех присутствующих в замешательство.
С тактической точки зрения это был самый удачный момент для того, чтобы вмешаться в беседу. Семь Лун дезориентированы, собственное молчание унижает их, делает еще более нелепыми, так что любой намек на возможность разрешения проблемы будет воспринят благосклонно. Сенсей не сводил глаз с Наны, и, словно ощутив тяжесть его взгляда, девушка зябко поежилась. Однако не произнесла ни слова.
Почему она молчит? Ритцу знал, что приглашение на это заседание он получил с подачи Наны. И воспринял это как обещание поддержки. Иначе его присутствие здесь не имело смысла. Так почему она молчит?!
Гомон Микадо в свою очередь, как будто и не расстроилась. Даже слегка кивнула про себя, словно ожидала именно этого – всеобщей растерянности. Подождав еще пару секунд для усиления эффекта, она вновь заговорила:
– Должна сказать, эта данная ситуация напоминает мне ту, в которой Совет оказался чуть больше года назад. Тогда наши… предшественники… так же собирались на закрытое заседание, чтобы определить участь старшего из братьев Аояги – Сеймея…
– А он-то здесь при чем? – недовольно протянула Чома. – С чего ты вдруг решила про него вспомнить?
– Если ты дашь мне договорить, я объясню! – чуть ли не прошипела в ответ Микадо, испепеляя взглядом бесцеремонно перебившую её любительницу каблуков и фенечек. Чома лишь раздраженно пожала плечами и демонстративно отвернулась, словно показывая, что происходящее ее больше не касается.
Микадо нервно облизнула губы и медленно продолжила, словно на ходу вспоминая давно заготовленную речь. Больше её не перебивали.
– Все тут знают, какой ошибкой было сделать Аояги Сеймея одним из членов Совета. Но мне не в чем упрекнуть наших предшественников. Они даже не догадывались, каков Аояги на самом деле. Он мог обмануть любого... И только потом стало ясно, что он не обладает и малой долей тех качеств, которые требуются для достойного выполнения нашего общего долга – долга по сохранению традиций Школы Семи Лун. Однако даже возмутительное поведение Аояги, непочтение к Совету не могло стать причиной для его устранения. И только прогноз, сделанный досточтимым Кунуги-наки*, доказал, что жестких мер не избежать. Дар Кунуги-наки явил ему, что Аояги представляет угрозу для Школы и Совета. В будущем Аояги Сеймею предстояло разрушить все, что создавалось и оберегалось поколениями наших предшественников. Тогда – так же как и сейчас – Совет собирался, чтобы решить, что делать с этой угрозой. Ведь еще не было случая, чтобы прогнозы досточтимого Кунуги-наки не сбывались.
– Это верно, – то ли вздохнул, то ли всхлипнул Кунуги, – слепые глаза этого старика никогда не лгали.
– А я всегда говорила, что не надо было брать этого скользкого мерзавца Аояги в Совет, – хмуро проворчала Нагиса. – Никогда ему не доверяла. Пусть он хоть десять раз способен смотреть «зеркало будущего», это еще не повод, чтобы…
– Я не об этом! – чуть устало остановила её Микадо. – Может, наши родители и ошиблись, когда решили сделать Аояги преемником Кунуги-наки. Всё-таки это редкий дар… Они надеялись на Сеймея. Но потом, когда стало известно об угрозе, помните, что они сделали? Ничего!
Микадо прервалась и угрюмо уставилась на поверхность стола – было видно, что ей тяжело говорить.
– Совсем ничего они не сделали… Отец говорил: бесполезно убегать от судьбы. Как бы ты ни старался избежать предначертанного, оно всё равно тебя настигнет. И чем это кончилось?! Они погибли! Это он их убил!..
Девушка словно задохнулась и замолкла. Кунуги и Чома тоже хмуро молчали, Нагиса и Нана прятали глаза, будто испытывая неловкость перед чужим горем.
– Они погибли, – прошептала Микадо, – хотя должны были бороться. И сейчас все повторяется. Кунуги, скажи им!..
– Я? – парень словно очнулся и как-то сразу съежился. – Я не уверен, в том, что видел, – растерянно промямлил он. – Может, мне только показалось… Ты же знаешь, мои способности…
– Я верю в твои способности! – отрезала глава Совета. – В конце концов, ты внук Кунуги-наки!
– Но не зря же он хотел, чтобы его приемником стал Сеймей, а не я! – парень почти взмолился: – Микадо, пожалуйста!..
– В общем, так, – Гомон резко положила ладонью на стол, словно припечатав все возражения. – У него было видение. Такое же, как у Кунуги-наки. Что Аояги разрушит Школу и уничтожит Совет. И на этот раз я не собираюсь бездействовать и ждать, когда это случится!
Пространство системы взорвалось гулом голосов. Все заговорили одновременно, так что строчки чата перемешались, не успевая за наполнившим зал потоком слов и восклицаний.
Настроение Ритцу становилось все хуже и хуже. Беседа, которую он вначале воспринимал, как некий бесполезный фарс, приняла неожиданный и очень неприятный оборот. Ритцу быстро осознал, к чему клонит Микадо. Тогда, чуть больше года назад, преступление, за которое Семь Лун судили Аояги Сеймея, еще не было совершено. Призрачная угроза, носившая имя «Аояги» и сулившая неумолимый крах, предреченный одним из самых сильных провидцев за всю историю существования Школы, едва не заставила Совет пойти на беспрецедентный шаг: осудить на смерть одного из своих коллег. Уже тогда Семь Лун отнеслись к этому делу со всей серьезностью и признали существование Аояги Сеймея угрозой вне категорий, не подпадающей под ограничения Кодекса. В том случае, если бы Совет проголосовал за устранение Аояги, его должны были схватить и казнить, даже не предложив ему Поединка. И теперь ситуация повторялась – противостояние между Школой и Аояги Рицкой прокатилось по закрытому миру Семи Лун, словно яростное цунами. Столько жертв… Это уже не тень слепой угрозы, не безмолвный призрак, являющийся во снах – это явь, это действительность, разрушившая хранимый столетиями покой и затронувшая сотни людей…
На этот раз Микадо может убедить остальных пойти до конца…
– Это слишком сильно сказано, Микадо! Loveless – еще ребенок! Просто смешно утверждать, что ребенок способен разрушить Школу! – слабый протест Наны потонул в общем гуле голосов, но Нагиса обратила внимание на её слова.
– Может и так, но он действует не один! Зачитать тебе список жертв его самозваного Бойца? Или достаточно назвать общее количество? Пусть он ещё ребенок, но он одержим жаждой мести, и не ведает, что творит!
– Так чего именно ты хочешь, Микадо? – резко спросила Чома, утратив разом всю свою насмешливость. – Чтобы мы разобрались с Аояги Рицкой, так же, как с его старшим братом?
– У нас нет выбора, – мрачно подтвердила Гомон. – В прошлый раз кто-то добрался до Аояги раньше нас… Но это ничего не меняет. Аояги Рицку надо устранить. И его Бойца – тоже.
– О, Боги… – тихо всхлипнул Кунуги. Судя по убитому виду, он был готов схватиться за голову от понимания того, какую кашу заварил.
Плохо. Ритцу, не отрываясь, наблюдал за участниками этой сцены, хотя они, похоже, совершенно забыли о нем. Кунуги был в полной прострации. Чома сидела с отсутствующим видом, откинувшись на спинку кресла, и словно просчитывала что-то в уме. Ритцу знал, что, несмотря на кажущееся легкомыслие, от этой девицы можно было ожидать чего угодно. Нагиса и Гомон, объединившись, яростно наседали на Нану, которая явно сдавала позиции в этом споре, пока и вовсе не замолкла. Сжала пальцами виски – совершенно подавленная и ошеломленная происходящим.
Минами-сенсей в упор смотрел на неё, но она словно вовсе перестала что-либо замечать. Похоже, ждать от неё каких-то осмысленных действий было бесполезно.
– Я знаю, что это тяжело! – уже не встречая сопротивления, но все еще продолжая спор, надрывалась Микадо. – Думаешь, мне было просто на такое решиться? Но сейчас мы должны думать о другом! О нашей ответственности за Школу! О том, что мы покланялись защищать, когда впервые собрались после гибели Совета! Сейчас предотвратить уничтожение Школы – задача первостепенной важности. Это выше требований Кодекса. Выше наших личных понятий о человечности. Защита Школы – долг совета Семи Лун! И не выполнить этот долг – это подлинное бесчестие!
Общий шум постепенно стихал; в образовавшейся тишине Микадо продолжала говорить – эмоционально, требовательно – и на хмурых лицах большинства присутствующих Ритцу замечал нечто похожее на облегчение.
Все верно… Знать, в чем твоя честь и твой долг… Иметь решимость, чтобы исполнить его, отринув сомнения и человеческие чувства… Разве не этому сам Ритцу обучал своих воспитанников? Разве не этому он учил Соби-куна? И Совет Семи Лун, как никто другой, должен понимать эти непреложные истины. Следовать им. Тем более что это настолько упрощает дело. Снимает всякую личную ответственность... Теперь они без колебаний примут большинством голосов решение о ликвидации Соби-куна и младшего Аояги. И возражения Наны ничего не изменят. Гомон практически победила…
– Чушь, – громко и отчетливо произнес сенсей, вклинившись в этот прочувствованный монолог и обрывая его на полуслове.
Сидящие за столом вздрогнули все как один и с удивлением воззрились на Ритцу. Гомон так и вовсе на мгновение утратила дар речи. Сенсей знал, насколько ревностно она относится к регламенту подобных заседаний. Прежний Совет неукоснительно следовал традициям, и, всеми силами стараясь походить на отца, Микадо во многом перегибала палку. Раньше Ритцу и сам поддерживал её в этом. Он первым осадил бы того, кто заговорил, когда должен был молчать. Но сейчас Ритцу было безразлично, что его действия вряд ли добавят ему симпатий в глазах собравшихся. Больше он не мог позволить себе ждать…
– Простите, Вы что-то сказали, Минами-сенсей? – холодно осведомилась девушка после вызванной секундным замешательством паузы.
«Ты думаешь, я сейчас осознаю свою оплошность и пущусь в извинения? О, нет. Я сказал именно то, что собирался».
– Я сказал, что всё, о чем вы тут болтаете – это полная чушь!
Не обращая внимания на возмущение, отразившееся на лице Гомон, он продолжил:
– Мне послышалось или Вы, Микадо-кун, и правда полагаете, что долг и честь организации состоит в том, чтобы убивать детей?
А вот это заявление вызвало немой взрыв эмоций. Кунуги нелепо дернулся, Нана изумленно распахнула глаза, Нагиса закашлялась...
– Вы переходите всякие границы, уважаемый Минами-сан, – вежливое оскорбление, призванное напомнить бывшему директору о его опальном положении, не ускользнуло от общего внимания.
– Ками-сама, где мой поп-корн? – восторженно хмыкнула Чома и шепотом обратилась к Кунуги: – У тебя нет поп-корна?
Тот лишь ошалело вытаращился на неё и ничего не ответил.
И только Ритцу-сенсея многозначительный намек Микадо оставил совершенно равнодушным, как и последовавшее за этим напоминание о том, что высказываться без приглашения ему запрещено. Но теперь Ритцу было глубоко плевать на эти условности. Сейчас важно было сбить тот романтический настрой, которым его противник ухитрился окружить решение о предстоящей казни Соби-куна и его маленькой Жертвы. Если для этого необходимо быть резким, сенсей будет таким. И спорить о правах он не станет.
– Я должен сказать Вам, что Ваша трактовка текущих событий полностью не верна. И, исходя из таких абсурдных предпосылок, как чьи-то смутные фантазии, Вы пытаетесь убедить Совет принять решение, которое я не могу назвать иначе, как преступным!..
– Да что Вы себе?!..
– Я хочу услышать, что он скажет! – резко подалась вперед Нана, наконец, вырвавшись из оцепенения, в котором пребывала до этого мгновения. Она решительно положила ладонь на стол.
– Уважаемые коллеги, мы же пригласили Минами-сенсея на это совещание в качестве эксперта. Он лучше кого бы то ни было разбирается в том, что происходит! Я считаю, что мы обязаны его выслушать. Пожалуйста, продолжайте, Минами-сенсей…
Уже лучше… Прямое приглашение к разговору от одного из Семи Лун не может оспорить даже председатель Совета. Так что пока Ритцу не закончит свою мысль, ему никто не посмеет помешать.
– Благодарю, – Ритцу едва заметно кивнул Нане и обвел взглядом явно удивленных таким поворотом дела «собеседников». Впрочем, он был уверен, что любое недовольство, которое может вызвать его вмешательство – лишь временное явление. Уж он-то позаботится, чтобы его речь произвела нужное впечатление.
– Как я уже сказал, высказанные ранее предположения совершенно не верны. Не стоит делать из испуганного ребенка монстра, олицетворяющего мировое зло.
– Как интересно, – не скрывая сарказма, вставила Нагиса. – Это Аояги Рицку ты назвал «испуганным ребенком»?
– Именно так. Я склонен считать, что «видение» Кунуги-куна, посеявшее некоторое время назад такую панику, не более чем плод пылкого воображения нашего юного друга. На самом деле у младшего Аояги нет никакого плана мести Школе. И его поступки имеют простое и логичное объяснение. Если вы восстановите всю цепь событий, то сами легко убедитесь в этом. Итак, мне продолжать?
Ритцу прямо взглянул в лицо Микадо. Та сидела, помрачневшая и строгая, неосознанно сжав в кулаки маленькие худые ладони. Судя по всему, она прекрасно понимала, что этот раунд сенсей выиграл вчистую – когда в первую же минуту нанес удар в самую уязвимую часть её стратегии: доверие к дару Кунуги. Потому как, несмотря на прямую наследственность, никто не мог сказать наверняка, есть ли у него в действительности нужные способности. Еще его дед сомневался в этом, иначе не предпочел бы ему Сеймея. Так что попытка отстоять Кунуги была заранее обречена на провал. И сам объект возможного спора понимал это лучше остальных – прятал глаза, залившись краской до корней волос.
Расценив всеобщее молчание как знак согласия, сенсей кивнул и продолжил:
– Итак, хочу напомнить, что противодействие, с которым нам пришлось столкнуться, началось после того, как Совет распорядился захватить Аояги Рицку и подвергнуть его наказанию за взлом и кражу закрытой информации из сети Школы. Само по себе это преступление нельзя назвать благовидным поступком, однако, будучи непосвященным в правила организации, Loveless не мог знать насколько серьезной будет расплата за подобное деяние. А когда узнал, то испугался и принялся отчаянно защищаться. Можно сказать, что все дальнейшие действия Аояги Рицки были направлены только на то, чтобы вынудить нас отменить его дальнейшие преследования.
– Как-то слишком уж гладко все это звучит, Минами-сенсей, – с подчеркнутым скептицизмом отозвалась Чома. – Хотите сказать, что эта охота на Стражей – всего лишь защитный рефлекс? Ни за что не поверю...
– У меня есть доказательства, – спокойно произнес Ритцу, приготовившись выложить на стол свой главный козырь. – Я могу доказать, что поступки Аояги Рицки с самого начала не имели никакого отношения к мести и являлись ответной реакцией на наши действия.
– Что за доказательства?
– Запись, сделанная во время последнего контакта с объектом. Она не была приложена к делу, поскольку я не видел в ней практической пользы для возможного разрешения конфликта. Однако эта запись прекрасно иллюстрирует мои доводы и объясняет мотивы нашего противника. Если вы потратите несколько минут на просмотр, то сами убедитесь в этом. Ваше решение?..
После краткой паузы Ритцу, наконец, услышал то, что хотел.
– Если это недостающая часть материалов, то надо посмотреть, – в поисках поддержки завертела головой Нана.
– Думаю, это имеет смысл… – неуверенно поддакнул Кунуги.
– Вы можете начинать пересылку, Минами-сенсей, – устало подтвердила Микадо, решив за всех.
Прекрасно. Половина дела сделана. Ритцу удовлетворенно следил за тем, как одно за другим приходят подтверждения о получении файла со стороны его оппонентов, и они исчезают из пространства системы, чтобы просмотреть сделанную им некогда запись. Это был их последний разговор с Аояги Рицкой на одиннадцатом уровне игры «Рождение мага». Предусмотрительно отредактированный, Ритцу вырезал из него финальные аккорды разыгранной им сцены – ту самую часть, где он предложил младшему Аояги помощь в обмен на служение. Все остальное осталось без изменений, в том числе и признание Аояги, которое первоначально Ритцу собирался использовать для банального шантажа, а теперь пустил в ход, чтобы спасти ему жизнь. Ему и Соби-куну.
«До чего причудливо все складывается», – Ритцу устало откинулся на спинку кресла, пользуясь доставшейся ему краткой передышкой.
«Это не займет много времени. Смотрите… Смотрите внимательно. Взгляните на этого мальчика, на его боль, отчаяние и страх. Это не абстрактный противник, не безликий образ, который ваша фантазия наделила всеми возможными пороками. Это реальный человек… Решитесь ли вы теперь убить его, увидев то, что видел я?»
Минуты текли слишком медленно. Оставшись в одиночестве за огромным пустым столом, Ритцу развернул кресло и задумчиво уставился на расстилающуюся перед ним космическую панораму. Завораживающее зрелище. Как давно он сам не входил в систему, чтобы сражаться на её арене? Немыслимо давно. А для Соби-куна это естественно, как дышать. Если Соби-кун узнает, какую роль сенсей сыграл в этой истории, оценит ли он это? Изменит ли отношение к своему учителю?
«Так или иначе, ты будешь должен мне, Соби-кун. Я позабочусь о том, чтобы донести до тебя эту мысль. Если бы не мое вмешательство, и тебя, и твою ушастую Жертву ждала бы участь Аояги Сеймея. Как и в случае с ним, Семь Лун не стали бы тянуть с исполнением приговора… Впрочем, случай Сеймея… особенный. До сих пор неизвестно, действительно ли Аояги-старший мертв…»
Возвращение участников Совета Ритцу встретил, как и положено, на своем месте. Один за другим Семь Лун возникали в пространстве системы, и на их лицах Ритцу видел схожее выражение: растерянную задумчивость. Настроение за столом обсуждения резко изменилось. Вид отчаявшегося мальчишки, сознающегося в преступлении, совершенном ради своего Бойца, не мог не произвести должного впечатления. Еще несколько минут назад собравшиеся здесь люди были готовы единодушно проголосовать за убийство этого мальчика, а теперь они вновь не уверены ни в чем. Ясно было одно: главе Совета Гомон Микадо потребовалось бы очень много усилий, чтобы заставить участников конференции рассматривать такой выход из положения всерьез.
Видимо, она пришла к тому же заключению, что и Ритцу. Задумчиво нахмурилась, с всё той же, излишне взрослой серьёзностью побарабанила пальцами по столу и, наконец, заговорила, взяв прежний официальный тон.
– Поскольку все уже ознакомились с предоставленными Минами-сенсеем материалами, думаю, можно продолжить совещание… Хотя, должна признать, что так и не увидела никакой пользы от просмотра этого ролика.
– Уважаемый Минами-сенсей, – теперь Микадо обращалась непосредственно к Ритцу, – можно спросить, чего Вы пытались добиться, уговорив нас взглянуть на эту запись? Допустим, мы поверили, что изначально намерения младшего Аояги были чисты. Однако какое значение это имеет теперь, когда Loveless и боец Beloved зашли так далеко, что практически развязали войну против Школы? Как нам поможет знание об их первоначальных мотивах? Тем более что они давно могли измениться…
– Они не изменились.
– Откуда такая уверенность, уважаемый Минами-сенсей? – с мягкой вкрадчивостью произнесла Микадо. – Или у Вас в запасе есть еще одна запись, которая могла бы подтвердить ваши слова?
Сенсей взглянул на девушку, ощутив невольный всплеск уважения. Такая юная, но как же в ней много от её отца… Если бы всё сложилось иначе, то со временем она могла бы сменить его в Совете на вполне правомерных основаниях. И у Ритцу не нашлось бы возражений…
– Нет, но у меня в запасе есть аргументы, построенные на основе логики – оружия, которое недавно столь блестяще продемонстрировала в действии уважаемая глава Совета, – выпад за выпад, ирония за иронию. Ритцу и Микадо сцепились взглядами через стол – остальные притихли, наблюдая за этой безмолвной дуэлью.
– Ну что же… Думаю, стоит дать Минами-сенсею возможность изложить свои аргументы… «И посмотрим, произведут ли они тот же эффект», – недосказанное осталось висеть в воздухе, но Ритцу понял. Коротко усмехнулся и продолжил:
– Что ж, хорошо. Как я уже прежде говорил, все нынешние действия Аояги Рицки подчинены единственному желанию – избежать последствий своих предыдущих поступков. Среди документов, приложенных к делу, есть подробные сведения о младшем Аояги, и мне бы хотелось обратить внимание Совета на один важный факт его биографии. Известно, что некоторое время назад Loveless потерял память. Для его психики это было сильным потрясением. Таким образом, вопрос не в том, насколько Аояги Рицка авантюрен или жесток, а в том, как сильно он боится наказания за свой проступок. Ведь помимо всего прочего оно предусматривает удаление тех участков памяти, которые содержат украденную информацию. Однако Loveless не согласится на какие-либо манипуляции со своей памятью. Для него это неприемлемо. И единственное, что ему остается – убедить нас сделать для него исключение…
Лучшая защита – нападение, не так ли? Сам Ритцу не сомневался, что всё это, от первого до последнего пункта, затея Соби-куна. И, устроив столь масштабную демонстрацию силы, он намеревался не просить, а требовать уступок со стороны Совета. Но, принимая в расчет нестабильность, внесенную в расклад предложением Микадо, Ритцу ничего не оставалось, кроме как представить происходящее, как жест отчаяния.
– Очевидно, что на простое снисхождение наши противники не надеются. Всем известна принципиальность Совета в вопросах наказания. Полагаю, что все эти нападения преследуют одну цель – занять равную с нами позицию. Добиться от нас признания их силы и получить статус противника, достойного того, чтобы на равных вести переговоры. Их конечная цель – амнистия. В обмен на свободу от обвинений, они прекратят эту войну.
– Типа, так просто? – невольно вырвалось у Чомы.
Все взгляды тут же обратились к ней. Нагиса нахмурилась, не одобрив такого легкомыслия. Однако вопрос явно задел всех присутствующих. Неужели, всё и впрямь так просто?
– Не сказала бы, что это просто, – наконец произнесла Микадо. – Даже, если Минами-сенсей прав, и единственное, что требуется от нас – замять дело о краже информации, всё равно – эта «амнистия» станет поражением с нашей стороны. Это будет значить, что мы пошли на поводу у этих двоих…
– Так унижаться перед ними… – сдавленно фыркнула Нагиса.
– Репутации Совета и так был нанесен серьезный урон, – тихо вставил Кунуги. – Если мы пойдем на сделку с Аояги, то нас и вовсе… перестанут уважать.
– Как вы можете? – не выдержала Нана. Она встряхнула головой так, что непослушный локон вновь выбился из прически. – Как можно думать о репутации, когда страдают дети?! Если есть способ уладить всё мирным путем, то почему не воспользоваться этим? Всё, что от нас требуется – это простить Рицку-куна. Что нам стоит так сделать?!
– Проявлять великодушие к противнику – угодно Богам, верно? – тонко улыбаясь, заметил Ритцу. – А мир между равными не является позором. Можно обставить дело так, чтобы предметом соглашения стали наши украденные документы. Нам возвращают нашу собственность, мы отказываемся от претензий – и все довольны. Чем не выход?
Последние доводы Ритцу-сенсея заставили присутствующих надолго погрузиться в молчание. Ритцу следил за работой мысли, отражавшейся на лицах членов Совета, сдерживая привычную досаду. Дети… Просто дети. Из всей пятерки лишь Нану и Гомон Микадо он был способен воспринимать всерьез. Да и то с некоторыми оговорками…
Впрочем, Ритцу был далеко не уверен, что его задача упростилась бы, выступай он со своей речью перед прежним составом Семи Лун. По-своему прямолинейные и упрямые, они, наследники истинного воинского духа, были незнакомы с теми хитростями, которые обычный человек способен проделать со своей совестью. Поразительно негибкие люди, для которых честь всегда оставалась на первом месте… Временами это вызывало восхищение, но теперь об этом можно было лишь жалеть.
Совершенно несвоевременные сожаления… Особенно сейчас, когда ему скорее следует думать о том, что будет, если глупость, недальновидность и подростковый максимализм возьмут свое и заставят наследников Семи отвергнуть разумный план сенсея из-за вызванной другими причинами, но столь же нелепой гордости.
– Можно задать Вам личный вопрос, Минами-сенсей? – Он очнулся от размышлений, услышав негромкий голос Микадо.
Ритцу оглядел созданный системой «конференц-зал». Чома что-то тихо втолковывала кусающему губы Кунуги… Нана утешала хмурящуюся Нагису… На слова Микадо никто не отреагировал. Должно быть, она настроила систему так, чтобы сделать их разговор приватным. Значит, личный вопрос? Даже любопытно…
– Я слушаю…
– Меня удивляет, что подобный Вам человек так страстно кого-то отстаивает. Агатсума Соби – ваш ученик. Однако многие Ваши выпускники пострадали от его рук в ходе этого конфликта. И все же Вы на его стороне. Можно узнать, почему? В чем Ваш интерес в этом деле? – сделав паузу, глава совета Гомон добавила, подпустив в тон нотку иронии. – Рассчитываю на искренний ответ.
Ритцу невольно усмехнулся. Всё-таки забавная девочка… Но, учитывая обстоятельства, возможно – она заслужила немного искренности с его стороны.
– Судя по всему, Вам отлично известно насколько нечиста моя совесть, Микадо-кун. Вы правы, мой интерес достаточно эгоистичен. Я рассчитываю таким образом исправить ошибку, совершенную много лет назад. Меня устроит, если у моего лучшего ученика, чья судьба мне не безразлична, будет достойная Жертва, которая станет должным образом заботиться о нем.
– Вы говорите о Аояги Рицке?
– Всё верно.
– Хм… – она чуть качнула головой. – Странно, что он смог вызвать в Вас столько доверия. Вас даже не смущает, что у них разные имена…
– Это поправимо. Соби-кун – чистый Боец. В его случае ситуация с именем не безнадежна.
– Полагаете, Ваш ученик способен… на второе рождение?
– Время покажет, – Ритцу подумал, что диалог пора сворачивать. – А будет ли у них это время, зависит от того, что решит Совет.
– И то верно… – кивнув в знак согласия с таким завершением разговора, Гомон Микадо оглядела собравшихся, чтобы удостовериться, что они закончили обсуждение.
– Ну как? Все готовы? Мы можем начинать голосовать?
Ритцу подумал, что в прежний глава Совета отвел бы на размышление не менее суток, чтобы дать возможность каждому из Семи в тишине и уединении обдумать свое решение. Времена и впрямь изменились…
К тому же и Гомон, и остальные были слишком взбудоражены, чтобы брать такой продолжительный тайм-аут. Они не могли больше ждать.
– Хорошо. Итак, у нас есть два варианта выхода из сложившейся ситуации. В первом случае предполагается немедленно устранить Агатсуму Соби и Аояги Рицку, признав существование этой Пары угрозой вне категорий, что автоматически лишает их защиты со стороны Кодекса. Второй, предложенный Минами-сенсеем, вариант предписывает нам вступить в переговоры с противником и предложить ему амнистию в обмен на прекращение конфликта и возврат украденных материалов. Что же… Приступим к голосованию… Кто из уважаемых членов Совета предпочитает первый вариант?
Две руки тотчас поднялись вверх. Ритцу поморщился про себя. Нагиса… Что ж, ничего иного от неё он и не ждал. А вот то, что вторым из проголосовавших станет Чома, оказалось неприятным сюрпризом.
– Ничего личного, сенсей, – девушка насмешливо сморщила нос, без всякого смущения встретив холодный взгляд Ритцу. – Терпеть не могу унижаться. А все эти Ваши разговоры про соглашение между равными – чушь собачья, на мой взгляд.
Понятно. Итого, из пятерых осталось трое. Хотя это еще ни о чем не говорит. Кто-то из оставшихся может отказаться принимать решение, к тому же глава Совета по традиции голосует последним, и его выбор может сместить чашу весов в неблагоприятную для Ритцу сторону.
– Кто из уважаемых членов Совета предпочитает второй вариант?
Рука Наны тотчас же взметнулась верх. Следом медленно и словно неохотно поднялась рука Кунуги. Взгляды всех присутствующих обратились к единственному человеку, который еще не голосовал. Гомон Микадо не торопилась со своим ответом, пристально глядя на Ритцу.
– Значит, великодушие – добродетель, угодная Богам? – тихо и без улыбки повторила она его слова.
И сенсей сразу понял, что за этим последует. Хотя довольно странно было ощущать себя объектом приложения такой вот… добродетели.
– У Вас есть десять дней, Минами-сенсей, – с едва слышным вздохом произнесла Микадо. – Десять дней на то, чтобы осуществить свой план. Делайте, что считаете нужным. Можете действовать от имени Совета Семи… Если по истечении этого срока результатов не будет, либо они будут не такими, как Вы рассчитываете, Совет оставляет за собой право вернуться к первому варианту и привести приговор в исполнение. Всё ли понятно?
– Вполне, – в тон ей ответил Ритцу, – десяти дней достаточно.
– В таком случае, объявляю собрание закрытым. Благодарю вас всех, уважаемые коллеги, за то, что смогли найти время и приняли участие в сегодняшнем обсуждении, – без запинки проговорив эту отточенную годами фразу, Микадо покинула систему. Спустя секунду, Ритцу сделал то же самое.
Он тяжело откинулся в кресле, погружаясь в привычный полумрак кабинета. На излучающем холодный свет экране монитора мигало сообщение о том, что видеоконференция закончена. Он победил… Случившееся с большой натяжкой всё же можно назвать победой. Пусть и с горьковатым привкусом. К тому же эти временные рамки… У Ритцу есть всего десять дней на то, чтобы связаться с Соби-куном и уладить все вопросы. Ничтожный срок для того, чтобы повернуть ситуацию на 180 градусов и остановить этот раскачавшийся до предела маятник.
Одно очевидно – снизить количество потребляемых в сутки сигарет Ритцу не грозит.
===================================
* Кунуги-наки – суффикс «наки» используется для обозначения уважаемых, но уже умерших людей.
Рицка.
На заставке рабочего стола Кацуко-сенсей порхают синие бабочки. Они притягивают взгляд и невольно возвращают к мыслям о Соби. Мы расстались каких-то полчаса назад, после того, как он проводил меня до дверей госпиталя. Я уговорил его не дожидаться меня и сразу отправиться домой. Уверял, что со мной все будет в порядке, что я не нуждаюсь в охраннике. На самом деле мне хотелось побыть в одиночестве. Хоть что-то изменить, даже если это означало после похода к Кацуко-сенсей одному добираться обратно на автобусе. Я понимал, что рискую. Но мне хотелось хотя бы сделать вид будто всего, что творилось в моей жизни последние несколько недель, нет и не было никогда. Я слишком сильно устал. Но не физически, а как-то иначе: душой, разумом – всем своим существом... Осознание этого нахлынуло неожиданно, как если бы на меня обрушилась волна прибоя – закружила, сбила с ног и, откатившись, оставила лежать на песке. Если до этого моя усталость ощущалась как слабое недомогание, вроде простуды, то теперь она заполнила меня целиком. Я понял, что не хочу больше куда-то бежать и с кем-то сражаться. Бешеная гонка, в которую мы с Соби ввязались, и не думала прекращаться. Мы брали противника измором, но куда больше изматывали сами себя. И, казалось, этому не будет конца…
Я ждал, что после нашей битвы с Карателями положение изменится. И Соби был со мной согласен. Он всячески утешал и поддерживал меня, уверял, что реакция Семи Лун не заставит долго ждать, что мы вскоре добьемся своей цели. Близость конца моих каждодневных мучений придавала сил. Однако – время шло, а ничего не менялось. Словно Семь Лун и вовсе не заметили гибели своих лучших Стражей. Словно им все равно. Прошла почти неделя с того кошмарного дня. Мы продолжаем сражаться, а от них до сих пор нет никаких вестей. Так может, Семи Лунам вообще нет дела до того, что происходит? Может, им плевать, и мы зря стараемся?
В общем, всплеск моей надежды окончился обрушением в бездну разочарования.
Я выдохся. Хочется заснуть и не просыпаться никогда.
– Рицка-кун. Ты хорошо себя чувствуешь, ты не заболел?
Приоткрыв глаза, поворачиваю голову, вдруг вспомнив о присутствии в кабинете Кацуко-сенсей. Сидя вполоборота на своем вращающемся стуле, она смотрит на меня со сдержанным беспокойством. Неужели, я выгляжу больным?
– Нет. Спасибо. Я здоров, – вымучиваю улыбку и вновь отворачиваюсь, надеясь, что это последнее, о чем сенсей спросит меня сегодня. Как правило, она не навязывает беседу, если видит, что я не хочу говорить. А сейчас я и правда не хочу...
– Должно быть, опять переусердствовал в школе? Помню, ты говорил, что у тебя очень много дел, – преувеличенно бодро продолжает она, будто не замечая того, что я лежу на диване почти спиной к ней.
– Да. Много, – покорно соглашаюсь с этой версией.
– Тогда, быть может, ты расскажешь, чем так занят в школе дни напролет? Мне же интересно, как дела у моего любимого Рицки-куна.
Если бы разговор велся при помощи SMS, то в конце последней фразы непременно стоял бы смайлик. Я спиной чувствую доброжелательную улыбку Кацуко-сенсей. Доброжелательную, но настойчивую. Похоже, после двадцатиминутного молчания, прерываемого ее короткими вопросами и моими односложными ответами, сенсей всерьез вознамерилась разговорить меня. Этого я и боялся…
Со вздохом сажусь на диване, зажав меж коленей сложенные в замок руки. Улыбка на лице Кацуко-сенсей чуть вздрагивает, но остается на месте. Наверное, она решила до конца выдерживать этот беззаботный, участливый тон. Для моей же пользы разумеется.
Сквозь спадающую на глаза челку разглядываю бледное в неярком свете настольной лампы лицо Кацуко-сенсей. Ее короткую стрижку, добрые глаза. Мы уже так давно знакомы. Настолько давно, что я даже мог бы назвать ее своим другом, если учесть, как много она сделала для меня за все это время. Ее кабинет всегда был для меня убежищем, а она сама – единственным человеком, кому я не стеснялся задавать свои вопросы. Это от Кацуко-сенсей я услышал фразу: «Люди лгут, потому что любят. Потому что боятся расстроить или разочаровать». И впоследствии я не раз вспоминал эти слова, думая о Соби.
Кацуко-сенсей всегда старалась помогать мне во всем. И сейчас я прямо чувствую идущую внутри нее борьбу между нежеланием давить слишком сильно и потребностью узнать причину моего состояния. Мне даже немного жаль ее. Никудышный у нее пациент.
– Простите, сенсей, – вымучиваю неловкую улыбку, – мне не хочется сейчас ни о чем говорить. Совсем…
– Я вижу, – она сочувственно качает головой. – Столько всего свалилось на тебя в последнее время. Должно быть, ты очень расстроен из-за своей мамы.
А. Понятно. Отвожу глаза.
Теперь ясно, почему она взялась так настойчиво расспрашивать меня сегодня. Должно быть, считает своим долгом выяснить, как изменилось мое состояние после маминой попытки убить себя. Я мог бы догадаться сразу.
Впрочем, нет ничего удивительного в том, что она знает об этом. Если уж о случившемся уведомили моего классного руководителя, то уж психотерапевта точно должны были поставить в известность. К тому же, раз этот госпиталь ближе всего к моему дому, то ясно, почему меня отправили на наблюдение именно сюда, и логично, что сюда же привезли мою маму. Ее палата находится в другом крыле, но в каком-то смысле – почти рядом. Хотел бы я знать, что успела услышать Кацуко-сенсей от маминого лечащего врача.
– Со мной… все в порядке. Не надо волноваться.
Слышу ее тихий вздох. Сенсей встает со своего места и присаживается рядом со мной.
– Ты очень умный и проницательный мальчик, Рицка-кун. Ты часто говоришь, что все в порядке. Но мне бы хотелось, чтобы эти слова соответствовали тому, что я вижу.
Зажмурившись, вдруг утыкаюсь лбом ей в плечо. Она тут же обнимает меня рукой за плечи. Прижимается щекой к макушке. Так тепло…
– Ну же. Я ведь твой друг. И я очень хочу помочь тебе. Ты можешь все мне рассказать.
В ее голосе столько ласки и участия, что я не выдерживаю. Позорно хлюпаю носом, прижимаясь ближе. Но говорить что-то я просто не в силах. Я так старательно избегал мыслей о маме все это время. Мне больно думать о ней.
– Я слышала, твое первое посещение закончилось не очень хорошо. Ты навещал свою маму после?
– Нет.
– Почему же, Рицка-кун?
Почему? А разве не ясно?
Высвободившись из рук Кацуко-сенсей, чуть ссутулившись, устраиваюсь возле нее, глядя в сторону.
– Боюсь сделать еще хуже. Она ведь не хочет меня видеть.
Сенсей печально поджимает губы: она расстроена, но не имеет права это показывать. Вновь обращается ко мне с легкой успокаивающей улыбкой.
– А что если твоя мама успела передумать? Судя по отчетам моих коллег-психологов, она очень сожалеет о том, что пыталась сделать. Может быть, вам стоит встретиться еще раз и поговорить?
– Думаете, надо? – горько усмехаюсь. – Если бы она хотела со мной поговорить, то позвонила бы.
Телефонный автомат стоит в холле каждого этажа, в двух десятках метров от маминой палаты… Ничего не стоит дойти до него, чтобы набрать мой номер. Если бы она действительно хотела меня услышать…
– Знаешь, Рицка-кун, бывает так, что, даже раскаявшись, человек боится сделать шаг навстречу примирению. Особенно, когда не надеется, что его простят. Быть может, твоя мама ждет, что ты сделаешь этот шаг сам? Позвонишь или придешь…
Не в силах больше слушать это, вскакиваю на ноги и начинаю беспокойно мерить шагами кабинет. Кацуко-сенсей продолжает смирно сидеть на диване, лишь следя за мной глазами. Я, наконец, останавливаюсь, поворачиваясь к ней.
– А что, если вы ошибаетесь? Вдруг все не так?! – должно быть в моем голосе столько горечи, что сенсей невольно вздрагивает. – Что если мама просто не желает меня видеть?!
– Ты даже не хочешь проверить это, Рицка-кун? – кротко поизносит она. – Вдруг ошибаешься ты?
Истратив весь свой запал, роняю руки. Ушки виснут. Стою, глядя себе под ноги...
И зачем я только позволил втянуть себя в этот разговор?..
– Рицка-кун, – сенсей плавно поднимается с диванчика. Подойдя ближе, заглядывает мне в лицо, – ты ведь помнишь, как радовался, когда у вас все наладилось. Я знаю, как это важно для тебя. Может, стоит хотя бы постараться все исправить.
– Почему стараться должен я? – отворачиваюсь. – Я уже пытался что-то сделать. Только и делаю, что пытаюсь!.. И знаю, чем это заканчивается – она отталкивает меня!
Стою напротив Кацуко-сенсей, пытаясь справиться с предательскими слезами в голосе. Она молчит, отстраненно глядя куда-то поверх моей головы, и не прерывает меня. Хотя мне и самому уже тяжело остановиться.
– Вы говорите, я должен попытаться снова?.. А сколько мне ещё вот так «пытаться»?! Где тот предел, когда можно будет сказать, что я сделал достаточно?! Всё что мог!.. Я же старался!.. Правда, старался!.. Раз у меня до сих пор ничего не вышло, значит ей это не нужно!
– Ты прав. Обычно старается больше тот, кому это нужно сильнее, – едва слышно и словно рассеяно произносит Кацуко-сенсей.
Что? Вскидываю подбородок, удивленный ее странным тоном. Заглядываю в лицо.
– Сенсей?
Будто очнувшись, она смотрит на меня и тут же, смутившись, всплескивает руками.
– Ох, не обращай внимания, – она неловко смеется, – это мысли вслух. Со мной изредка бывает.
Кацуко-сенсей отворачивается, пытаясь взять себя в руки. Отходит к своему стулу и опускается на него. Когда она выпрямляется и поднимает на меня глаза, к ней возвращается прежнее спокойствие и доброжелательность. От так удивившего меня всплеска волнения остается лишь легкий румянец на щеках.
– Присядь, пожалуйста, – просит она тем мягким, теплым тоном, который так обезоруживающе на меня действует. Подойдя к кушетке, плюхаюсь на нее. Выжидающе смотрю на Кацуко-сенсей. Я тоже уже почти спокоен. Странное поведение сенсея сбило весь мой трагический настрой. Даже слегка стыдно за себя. Так что я даже готов выслушать, что она мне скажет. Пусть говорит, раз считает, что так надо…
– Я думаю, ты слишком рано опускаешь руки. Как раз сейчас настал такой момент, когда действительно можно что-то исправить. Понимаешь меня?
Не понимаю. И честно в этом признаюсь, качая головой.
Сенсей чуть вздыхает и терпеливо продолжает, видимо, надеясь во что бы то ни стало добиться от меня этого самого понимания.
– Видишь ли, Рицка-кун. В жизни каждый может совершить ошибку. Может оказаться в сложной ситуации, из которой не так-то легко найти выход самому. И очень важно, чтобы в такой момент тебя поддержали близкие люди…
Недоверчиво хмыкаю:
– Странно. А в прошлый раз вы говорили мне совсем другое.
– То есть? Когда? – она недоумевающе хмурит брови.
– Помните, совсем недавно я рассказывал вам о своем друге? – для ясности пересказываю почти дословно наш Кацуко-сенсей диалог о Соби.
– …он замыкался в себе и фактически отталкивал меня, стоило только заикнуться о его проблемах. И вы сказали, что не нужно вмешиваться, раз он не хочет говорить о них. Но ведь мама вообще не желает со мной разговаривать. Она прогнала меня, когда я пришел ее навестить. Так почему в этот раз я должен вмешаться? Я не понимаю!..
Кацуко-сенсей смотрит на меня с печалью и сожалением. Она не сердится, просто кажется очень расстроенной. И это остужает мой пыл. Выдохнув, потеряно качаю головой:
– Я не понимаю…
– Рицка-кун. Я согласна с тем, что не всегда можно понять, когда стоит вмешиваться, а когда нет. Легко ошибиться. Но я также верю, что не существует безвыходных ситуаций в отношениях между близкими людьми. Всегда есть шанс что-то изменить к лучшему. Сейчас твоя мама переживает сложный этап восстановления. Она совершила ошибку и теперь пытается жить дальше, начать все с начала. Если ты поможешь ей в этом, сделаешь шаг навстречу – то, возможно, у тебя появится шанс все исправить в ваших отношениях. Неужели ты откажешься от такого шанса?
Продолжение в комментариях...