Chapter XX Hapless
Осколки целого.Chapter XX Hapless
Осколки целого.
Соби
– Рицка, тебе совсем необязательно самому этим заниматься.
Вместо ответа слышится обиженное «Ой!». Как я и ожидал, он все-таки обжегся. Досадливо выругавшись, засунул в рот пострадавший палец. Посасывая его, Рицка подозрительно косится на меня, ожидая насмешки, но, так и не найдя ее на моем лице, упрямо возвращается к тому, что делал.
Тихонько вздохнув, натягиваю через голову черную водолазку. Собираю в хвост волосы, слушая доносящееся из другого конца комнаты сосредоточенное сопение. До чего же Рицка упрямый…
Нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу возле встроенной в шкаф гладильной доски, он уже минут пять деловито елозит по ней утюгом, мучая свои школьные брюки. С горем пополам выглаженная рубашка накинута на плечи. В белье, носках, вкупе с торопливыми попытками соорудить на нижней части форменного костюма сносные стрелки, Рицка являет собой умилительную, почти кукольную пародию на холостяцкий быт. Если бы при этом он еще не опаздывал в школу…
– Может, мне все-таки помочь тебе?
...Он, наконец, отвечает. Преувеличенно бодро.
– Спасибо, Соби, я сам как-нибудь справлюсь. Надо же когда-то этому учиться.
Нервно слизнув выступивший над верхней губой пот, Рицка хмуро оглядывает плоды своих трудов. Стрелки на брюках отказываются становиться прямыми. Не желают, как положено, сливаться со складками у пояса: двоятся, обрастая некрасивыми заломами. Снова придется переглаживать.
– Просто у тебя осталось мало времени. Если быть точным… – незаметно смотрю на часы, – ты должен был выйти из дома десять минут назад.
– Я уже почти закончил! – чуть ли не выкрикивает он, с трудом тягая тяжелый утюг по неподатливой темной ткани. – Не отвлекай меня, пожалуйста.
– Как скажешь, – спрятав улыбку, отворачиваюсь.
Настойчивость Рицки понятна. Когда он гостил у меня во время каникул, то позволял ненавязчиво брать на себя подобные мелкие хлопоты, и я без труда справлялся за нас обоих. Тогда моя забота не смущала Рицку. Она была временной. Ведь, спустя определенный срок, он должен был вернуться в свой дом, где за вещами, по его словам, всегда ухаживала Аояги-сан. Это было таким же непреложным законом, как и то, что солнце каждый день встает на востоке. Случившееся с матерью Рицки предоставило его самому себе, выбило почву из-под ног. Неприкаянный и неумелый, словно выпавший из гнезда птенец, Рицка почувствовал, насколько беспомощен. И это чувство ему не понравилось. Оставшись наедине с собственной жизнью, он решил начать строить ее с мелочей.
Но в этот раз слегка перестарался.
– Может, попрактикуешься на выходных, когда не нужно будет никуда торопиться? Готов отдать в твое распоряжение все белье, что накопится к тому моменту.
Рицка вяло хмыкает, оценив шутку, а затем все-таки сдается. Руки замирают. Отставив утюг, он опирается ладонями о поверхность гладильной доски и устало роняет голову.
– Ладно, Соби. Сделай уже что-нибудь с этими штанами. Смотреть на них больше не могу.
– Хорошо.
Слегка потеснив Рицку, занимаю его место. Развернув брюки, сбрызгиваю ткань из ручного пульверизатора и начинаю терпеливо разглаживать кривые борозды, оставшиеся после неуклюжих манипуляций детских рук. Затем, сложив штанины одну к другой, несколькими движениями утюга вывожу на брюках так невзлюбившие Рицку стрелки.
Стоя рядом, он насуплено наблюдает за моими действиями.
– Ловко у тебя выходит, – произносит с ноткой тоскливой зависти в голосе.
Покосившись на него, изо всех сил стараюсь остаться серьезным.
– Спасибо.
Мобильный телефон Рицки издает приглушенный звон в кармане портфеля. Простая, грустная мелодия струится по комнате. Удивленно отыскав глазами свою школьную сумку, Рицка идет к ней. Достает сотовый, раскрывает и растерянно всматривается в экран – должно быть, номер ему незнаком. Затем он словно вспоминает о чем-то, меняется в лице и быстро подносит трубку к уху.
– Алло! Это Аояги Рицка! Я слушаю!..
Отставив утюг в сторону, смотрю, как он начинает ходить взад вперед по комнате. Затем резко останавливается, сосредоточенно глядя перед собой. Из трубки урывками доносится монотонный голос, устало-равнодушный, словно записанный на пленку.
«Хотим уведомить вас…», …«критический период миновал, состояние пациентки стабильное»… «время посещений….»
Выслушав монолог диспетчера до конца, Рицка нескладно благодарит, затем прижимает телефон к груди, даже забыв выключить. Из трубки слышатся отрывистые короткие гудки, но Рицка их не замечает – смотрит на меня расширенными, горящими глазами.
– Она очнулась. Соби, мама очнулась!
– Вот как? Рад за тебя, – спокойно возвращаюсь к прерванному занятию. – Вот видишь, все в порядке. Надо было лишь немного подождать.
Стиснув в руке жалобно пикающий сотовый, Рицка стоит посредине комнаты, потом бросается ко мне и прямо из-под утюга вытаскивает только что доглаженные брюки. Начинает торопливо пропихивать ноги в штанины, морщится, обжигаясь о горячую ткань.
Слегка хмурясь, наблюдаю, как Рицка поспешно застегивает рубашку.
– Что ты собрался делать?
– Я еду в больницу, – он уже вдевает ноги в кроссовки.
Отключив утюг, складываю доску и убираю ее в шкаф.
– Ты ведь слышал, часы для посетителей в больнице вечером.
– Ну и что! – схватив сумку, Рицка бросается к выходу. Оборачивается почти на пороге:
– Мне плевать, когда у них эти «часы»! Я должен увидеть маму! Должен убедиться!.. – он сглатывает, умолкая на полуслове, потом упрямо встряхивает головой. – Я хочу своими глазами увидеть, что с ней все в порядке.
Резко развернувшись, Рицка вылетает за дверь, собираясь припустить вниз по лестнице.
– Постой.
Ухватившись рукой за дверной косяк, он тормозит на первой ступеньке, недоуменно оглядываясь назад.
– Не торопись, – подхватив с пола свою сумку, достаю из кармана ключи от дома. – Я пойду с тобой.
Рицка
– Надеюсь, вы понимаете, что сделанное для вас исключение противоречит уставу больницы, – чинно вышагивающая впереди нас темноволосая женщина в строгом врачебном костюме недовольно сдвигает брови. – Мы не должны допускать к пациентам посетителей раньше, чем будет проведен полный осмотр.
– Мы это понимаем, и очень признательны вам за помощь, – безупречно вежливо, в полном соответствии с ролью, отвечает Соби.
Он идет передо мной, следуя за врачом, каблуки туфель которой мерно цокают по плиточному кафелю полупустого, стерильно чистого коридора. Нестройный звук шагов сопровождается гулким эхом. Вокруг светло и тихо. В этот ранний час подопечные госпиталя еще находятся в своих комнатах, чаще всего нам навстречу попадаются люди в форме медицинского персонала. Они с легким недоумением обозревают нашу странную процессию. Замечая эти взгляды, я все ниже опускаю голову, невольно втягивая ее в плечи в попытке отгородиться от происходящего. Даже не вслушиваюсь в разговор между врачом и Соби. Слова едва касаются сознания. Кажется, Соби вновь ее благодарит. Мне бы тоже следовало сказать спасибо, но вместо этого я молча семеню следом, угрюмо уставившись в пол. Лишь изредка напряженно вглядываюсь в конец коридора, где находится мамина палата. Она ближе с каждым шагом, но все равно я чувствую себя подавленным, стыдясь того, как все получилось. И идущий передо мной Соби поджимает губы, спиной ощущая мое недовольство. Вот только недоволен я не им, а собой.
Ожидание автобуса превратилось в пытку. Нетерпение заставляло беспокойно мерить шагами остановку. Соби стоял рядом и курил, не уговаривая меня угомониться и прекратить бродить взад-вперед. Хотя его невозмутимость и действовала успокаивающе, я был слишком взвинчен, чтобы взять себя в руки и перестать метаться. В голове не осталось места ни для чего, кроме мыслей о маме.
Мы довольно быстро добрались до больницы. Проследовали к центральному входу сквозь ухоженный безлюдный парк. Вокруг стояла непривычная тишина. Начало девятого утра – на аллеях ни души, и лишь возле самых дверей, санитары закатывали в одну из выстроившихся в ряд машин скорой помощи пустые носилки. Мы приехали в неурочное время. Но, чем ближе подходили в больнице, тем быстрее таяла моя уверенность в том, что нам удастся попасть в мамину палату. К тому моменту как я коснулся длинной никелированной ручки двери, надежда превратилась в свою полную противоположность. Я был уверен, что нас не пропустят. И потому, прокравшись в полупустой вестибюль, чуть ли не бегом кинулся к лестницам, мимо стойки регистрации, рассчитывая проскочить под самым носом у дежурящей за ней медсестры. Не удалось. Задремавшая было за полукруглым бюро девушка-практикантка с бейджем на лацкане белоснежного халата, встрепенулась, и в спину мне ударил ее удивленный оклик. Вынудил замедлить шаги. Вначале я был готов без раздумий рвануть вверх по лестнице, но идущие мне навстречу служащие больницы уже обратили на нас внимание – их взгляды, словно канаты, удержали меня на месте. Медсестра торопливо выбиралась из-за стойки. Подойдя ближе, осведомилась, что нам нужно. И тогда я повел себя не лучшим образом. По детски. Вместо того чтобы нормально объяснить, кто мы и зачем пришли, начал требовать, чтобы нас пропустили. Кричал, что хочу видеть маму, упрямо стискивал кулаки…
Я довел бедную практиканту до отчаяния… Она совершенно растерялась. Вызвали дежурного врача. Им оказалась та самая властная женщина, что сейчас шла рядом. Она выслушала мой отчаянный монолог, разбавляемый короткими комментариями Соби. Оглядела нас. Должно быть, мы выглядели очень странно вместе. Соби был совершенно спокоен. Его сдержанные, взвешенные фразы сильно контрастировали с моими путанным объяснениями, взъерошенным видом и мольбой в глазах. Я почти готов был умолять эту женщину, чтобы она отвела нас к маме. С трудом сдерживал слезы… Следовало бы взять себя в руки и попытаться использовать свой дар Жертвы: постараться убедить врача, оплести словами и заставить согласиться. Но в тот момент я был жалким, отчаявшимся комком нервов и не мог даже связно думать, не то, что искать нужные слова. Я ощущал себя косноязычным. Казалось – бьюсь головой о каменную стену…
Завершив свой осмотр, женщина-врач произнесла так сурово, словно выносила вердикт.
– Только на пять минут. В порядке исключения. Организм пациентки пережил сильный стресс, мы не можем рисковать ее здоровьем.
Нас пропустили. Но, шагнув следом за врачом в лифт, я ощутил себя совершенно опустошенным. Выдохся. Напряжение последних минут сделало свое дело. И даже радость от близкой встречи с мамой притупилась из-за досады на свое детское поведение. Сеймей не стал бы кричать и размахивать руками. Он бы нашел нужные слова. Он всегда был убедительным.
– Это здесь.
Она останавливается, поворачиваясь к нам лицом. Словно из сна выныриваю из мыслей и, не успев затормозить, на полном ходу впечатываюсь в спину Соби. Тот, не дрогнув, выдерживает удар. Виновато прижав Ушки, становлюсь рядом с ним и ловлю на себе полный сомнения взгляд врача. Кажется, она уже вовсе не рада тому, что, сжалившись, позволила нам прийти сюда.
– Итак, повторю еще раз. Аояги-сан нельзя волновать. Никаких раздражителей. Ведите себя спокойно.
Она произносит это, глядя на Соби, и все же ее слова заставляют покраснеть, словно сказанное обращено именно ко мне.
Женщина-врач берется за ручку двери, поворачивает и легонько толкает. Треугольный клин солнечного света падает в коридор и рассеивается под искусственными лучами люминесцентных ламп.
Мы заходим внутрь. Я переступаю порог последним, ощущая, как быстро становятся мокрыми ладони. Сердце тяжело ударяет о грудную клетку.
Мама сидит на постели, положив худые руки поверх одеяла. Прямые черные волосы прядками лежат на плечах, выделяясь на белом хлопке простого больничного халата.
Она… видит меня…
– Аояги-сан, к вам посетители… – с мягкой жизнерадостностью в голосе произносит врач, но мама ее будто не слышит. Мраморно-бледные губы вздрагивают, мне кажется, она произносит мое имя. Затем, словно оживает. Глаза вспыхивают так ярко, что хочется зажмуриться. Она подается ко мне, протягивает руки.
– Рицка! Ты пришел. Мой Рицка…
Я делаю вперед шаг. Другой… В ушах стоит ватный гул. Этот сияющий радостью взгляд и улыбка – я с трудом верю, что все это мне, но бросаюсь к маме, почти падаю в объятья, обмирая от щемящей нежности.
– Рицка, – шепчет она. Гладит меня по Ушкам, покрывает частыми поцелуями волосы, пропуская их сквозь пальцы. Зажмурившись, отрывисто выдыхаю, уткнувшись в ее плечо. Не в силах выдавить ни слова. В голове все перепуталось. Я забыл, где я, кто еще со мной в этой комнате, – растворился в тепле ее рук. В этом негромком ласковом шепоте:
– Рицка… Мой Рицка… Наконец-то…
И даже трудно дышать. Ком в горле.
– Пожалуй, я дам вам чуть больше времени, – словно на другом краю вселенной произносит смягчившийся женский голос. Затем дверь бесшумно затворяется. Врач выходит, давая нам возможность побыть наедине. Соби остается в комнате, застыв у стены, как безмолвное изваяние.
Мама еще крепче сжимает меня в объятиях, потом отстраняется, обегая жадным взглядом мое лицо. Вид у нее безмятежный и счастливый. Она улыбается. Я так давно не видел ее такой. Можно сказать, никогда.
– Я так рада, Рицка, – она проводит кончиками пальцев по моей щеке, затем смотрит на дверь, словно ожидая, что в нее вот-вот войдет кто еще.
– А Сеймей не с тобой? – она переводит на меня полный нежности взгляд. – Когда он придет? Я так сильно по нему соскучилась.
Наверное, если бы она внезапно ударила меня… Но удар пришел изнутри. Сердце ткнулось в ребра и сжалось так, что сделалось больно. И жутко... Холод сковал все в груди и побежал по венам.
– О чем ты, мам? – кровь застучала в висках. Отрывистое, частое биение…
– Сеймей, – терпеливо пояснила она, не спуская с меня сияющих глаз, – когда он придет?
Мама легко взъерошила мои волосы, но я почти не ощутил прикосновения. Застыл, как деревянный истукан. А она продолжила говорить, так же радостно и беззаботно.
– Меня так долго не было с вами. Наверное, вам обоим так много нужно мне рассказать. Он сказал, когда придет навестить меня, Рицка?
Наполненный солнечным светом мир вокруг померк и комната словно поплыла… исчезла. Остался только я и озаренное любовью мамино лицо напротив.
– Он умер, мама.
Она не сразу осознала смысл моих слов. Затем ее лицо застыло, медленно превращаясь в гипсовую маску. Я видел, как меняется выражение глаз. Как гаснет золотое сияние радости, как из них уходит жизнь…
– Когда? – дрогнув голосом, спрашивает она. Словно узнала об этом только сейчас.
– Почти год назад! Мама!.. – Привстаю на постели, но она отшатывается, глядя на меня почти с ужасом. Моя протянутая к ней рука бессильно повисает.
И кружится голова. Я проваливаюсь. Проваливаюсь в пропасть.
– Ты – Рицка? – тонко и отчаянно выкрикивает мама. – Ты мой Рицка?!
– Нет, – не могу солгать, но тут же жалею о сказанном. Ее лицо словно сводит судорогой. Взгляд становится бессмысленным, безумным!.. Отвернувшись, она слепо смотрит в пустоту перед собой, я вижу только бледный заострившийся профиль.
– Не получилось… – шепчет мама. Плечи мелко вздрагивают. – У меня не вышло!
Обхватив себя руками, она со стоном наклоняется вперед. Рот приоткрывается, кривится в беззвучном рыдании. Распахнутые, полные горя, глаза лихорадочно блестят на бескровном лице.
– Мама! – Вскочив на ноги, бросаюсь к ней, но хлестнувший в лицо крик заставляет прянуть назад.
– НЕ ПРИКАСАЙСЯ КО МНЕ!
Попятившись, врезаюсь бедром в прикроватную тумбочку, чуть не скинув стоящий на ней пустой стакан. Его дребезжание сливается с маминым криком. Почти оглушенный им, каменею, совершенно растерявшись, лишь краем глаза замечаю смазанное движение справа. Еще мгновение – и Соби закроет меня собой, загородив от бьющейся на кровати женщины, вдруг из любящей матери, превратившейся в беснующегося демона.
– Нет!
Мой отчаянный вскрик останавливает его на середине броска.
У нее истерика. Так и раньше бывало. Я не понимаю, что происходит, но должен это остановить!.. Сейчас придет врач… Нельзя чтобы она застала маму… Чтобы услышала…
В смятении обвожу глазами комнату и вдруг натыкаюсь взглядом на стакан, стоящий тут же, рядом на тумбочке.
Вода!
– Я принесу воды! – схватив стакан, бросаюсь к выходу. – Подожди мама! Я сейчас!
Ударяюсь всем телом о дверь, но она не поддается. Лишь спустя секунду понимаю, что она открывается внутрь. Дернув дверь на себя, вываливаюсь в коридор. Тяжело дыша, озираюсь. Автомат с водой я видел в холле, возле лифта. Значит, надо бежать обратно, туда, откуда мы пришли. Сломя голову, несусь по коридору, едва не сбивая с ног обитателей больницы, почти не видя ничего вокруг. Прижимаю к груди стакан, как единственное сокровище. Цепляюсь за него, как за спасательный круг. Хотя сам с трудом понимаю зачем. Разве один стакан воды сможет отменить все, что случилось?
Отметаю эту мысль. Выскакиваю в широкий холл, пролетаю мимо ряда удобных кожаных кресел. Автомат стоит в углу. Простейший бойлер – перевернутая пятилитровая бутыль венчает его словно прозрачный синий гриб. Подбегаю к нему, просовываю свою стеклянную посудину в полукруглую нишу, жму на кнопку, но это не дает никакого эффекта. Отчаянно надавив на квадратную клавишу еще несколько раз, понимаю вдруг, что автомат выключен. Сигнальные огоньки не горят. А рядом на стене висит табличка, которую я не заметил вначале: «Ввиду неисправности аппарата, пользуйтесь автоматами, расположенными на других этажах. Администрация больницы искренне просит прощения за неудобства».
Едва не сползаю со стоном на пол. На других этажах… Не медля ни секунды, бросаюсь к лестнице. Распахиваю белые двери с матовыми вставками. Почти скатываюсь вниз по ступенькам. Другой этаж. Такой же холл. Картинка перед глазами прыгает и качается, словно я бегу по палубе корабля, угодившего в шторм.
Вот он автомат с водой. Только на этот раз работающий. Бью по кнопкам и с облегчением слышу журчание льющейся воды. Сейчас, мама. Сейчас….
– Аояги-кун! Что вы здесь делаете? – Вздрагиваю, услышав за спиной знакомый властный голос. Резко оборачиваюсь, уже зная, кого увижу.
Женщина-врач, имя которой я так и не запомнил, собирается сказать что-то еще, но, увидев мое лицо, мой затравленный, дикий взгляд, осекается. Резко развернувшись, вскидывает голову, словно пронзая взглядом потолочные перекрытия до самой маминой палаты. Срывается с места, заставив взметнуться полы белого халата, и бросается к лестнице, оставив меня в оцепенении стоять и сжимать в руке проклятый стакан.
Нет… Нет! Нет! НЕТ!!!
– Стойте!
Я кидаюсь следом, расплескивая на бегу с трудом добытую воду.
– Подождите! Остановитесь! – Взбегаю по лестнице, с верхних ступенек которой доносится быстрый отчетливый стук каблуков. Вылетев на площадку нужного этажа, проклиная все на свете, толкаю двери и выкатываюсь в холл, но женщины-врача там уже нет. Ее стремительный силуэт удаляется все дальше и дальше по коридору, приближаясь к двери маминой палаты. Припускаю следом, спешу изо всех сил, видя перед собой только постепенно вырастающий на глазах фигуру в летящем белом халате. Но даже когда я догоню ее, что смогу сделать? Как объяснить то, что произошло?! Она ведь все равно войдет! Она увидит и услышит!.. Все пропало!
Соби
Дверь захлопывается за Рицкой. Но Аояги-сан даже не замечает исчезновения сына. Словно в трансе она раскачивается на постели, безудержно всхлипывает и повторяет:
– Не получилось! Ничего не вышло! Сеймей…
До чего же все это мерзко… Я подозревал, что нельзя отпускать Рицку одного. Но подобного не ожидал. Эта женщина воистину безумна. И единственное, что нам остается – уйти. Нужно дождаться Рицку, успокоить его и убедить вернуться домой. Здесь уже ничего нельзя исправить.
Под аккомпанемент надрывных рыданий Аояги-сан направляюсь к двери. Лучше перехватить Рицку снаружи. Незачем ему слушать бред своей матери.
– Но почему?.. Почему не получилось? Ведь я сделала все, как ты сказал, Сеймей… Все, как ты сказал!..
Останавливаюсь, словно пригвожденный к полу этими словами. Медленно оборачиваюсь, пронзительно глядя на Аояги-сан. Она сидит на кровати, обхватив себя руками, словно желая закрыться от всего мира, и лишь повторяет: «Почему?.. Почему, Сеймей?..»
Нет…
Все не может быть так, как я только что подумал.
В три шага пересекаю комнату и нависаю над этой женщиной, в последний миг сдержав порыв схватить ее за запястье и рвануть на себя.
– Что у вас должно было получиться, Аояги-сан?! – Мое стремительное движение и резкий вопрос заставляют мать Рицки вздрогнуть и отшатнуться. Увидев ее испуганное лицо, я понижаю голос.
– Что именно у вас не вышло? – с трудом перевожу дыхание. – И причем здесь Сеймей?..
– Агатсума-сан? – она словно только сейчас заметила мое присутствие, даже узнала не сразу. Но ее горе слишком велико. Оно не позволяет ей удивиться или испугаться толком. Глаза вновь заволакивает влажной пленкой. Взгляд проваливается в пустоту. Она смотрит сквозь меня и не видит ничего, кроме оставшихся в прошлом призрачных видений.
– Сеймей… Он… Он сказал, что…
Тут бушующая в ней буря находит выход – словно прорывает плотину. Слова льются неудержимо, она захлебывается ими, мешает с глухими рыданиями, выплескивая на меня события того вечера.
Сеймей приходил. Он дал ей таблетки. Он обещал, что дурной сон, которым стала ее жизнь, закончится, и она проснется. Сможет обнять своих сыновей, которые давно ждут ее, там, далеко, за пределами ее кошмара.
– Не вышло. Ничего не изменилось, – покрасневшие от слез глаза лихорадочно блестят на мертвенно-бледном лице, – я все еще здесь.
Поднимаюсь, с трудом разогнув спину. Сумбурный рассказ Аояги-сан занял полминуты, не более, но мышцы свело судорогой так, словно я, придавленный к земле неподъемным грузом, простоял у ее кровати целый час. И эта ноша все еще давит на плечи. Теперь мне известно, что на самом деле произошло в доме Рицки два дня назад. Хуже того, я верю всему, что сказала эта женщина. От первого и до последнего слова.
Выговорившись, Аояги-сан лишь часто всхлипывает, тупо уставившись в одну точку. Отвернувшись от нее, сделав несколько бесцельных шагов к окну, натыкаюсь на подоконник. Останавливаюсь, невидяще перед собой. Безумно хочется курить. Но рамы наглухо закрыты и забраны снаружи мелкой решеткой, чтобы сделать невозможной попытку сброситься вниз.
Я даже не хочу знать, зачем Сеймею понадобилось убивать свою мать. Его мотивы всегда были за гранью моего понимания. Он не пощадил ни ее, ни Рицку, но просчитался. Аояги-сан жива и помнит приход своего сына до мелочей. Нужно что-то предпринять, пока не вернулись врач и Рицка. Никто не должен видеть последствий ошибки Сеймея. Никто не должен знать…
– Ваш старший сын умер, Аояги-сан, – словно со стороны слышу собственный, лишенный эмоций голос, – вам все привиделось.
– Нет!
Оборачиваюсь, услышав этот яростный крик. Еще секунду назад она сидела, опустошенная и безучастная ко всему на свете, а теперь огрызается, подавшись вперед на кровати, словно готовый к броску зверь. Это отталкивает еще больше.
– Я видела его!.. Он обещал... что мы будем вместе, когда я проснусь! Он обещал!..
Эти растрепанные черные волосы, воспаленные от слез, горящие глаза делают мать Рицки похожей на существо из ада. И я окончательно уверился бы в ее помешательстве, если бы не знал, что это не так.
– Не существует иной действительности, Аояги-сан! Только эта, – слегка повысив голос, твердо говорю я этому дрожащему, как в лихорадке существу, почти утратившему человеческий облик. Назвать ее женщиной я уже не в силах.
– Вам следует смириться с тем, что ваш сын мертв, и перестать изводить себя вымыслами.
– Но Сеймей и правда приходил! Или… – она недобро прищуривается, – или вы считаете меня сумасшедшей, Агатсума-сан?
– Я – нет. Но другие сочтут, – устало присаживаюсь на подоконник. Мать Рицки замолкает – ответ привел ее в замешательство. Видимо, эта мысль ее пока не посещала.
Терпеливо поясняю.
– Если вы скажете, что к вам приходил ваш умерший сын и дал снотворное, вас сочтут безумной. И будут правы. Признайтесь, что вы все выдумали.
– А таблетки?! – она хватается за любую возможность. – Они действительно были! Это не выдумка!
– Тогда во что вам приятнее верить, Аояги-сан?! – резко отвечаю я. – Что вы взяли их в другом месте, или – что ваш собственный сын пытался отравить вас, заставив принять смертельную дозу снотворного?!
Она отшатывается как от удара. Стискивает руками одеяло так, что белеют костяшки пальцев. Сама мысль ей кажется абсурдной. Ни одна мать не сумеет поверить, что ее ребенок может желать ей смерти. Неужели мне удастся убедить Аояги-сан, что приход Сеймея ей только привиделся?
Сейчас она вспомнит, что снотворное ей выписывал врач. Я знаю – нашел тогда на столике возле кровати горку рецептов. Наверняка Аояги-сан забывала принимать эти таблетки. Почти вижу, как складывается в ее голове картинка. Пакетики с белыми пилюлями, в беспорядке валяющиеся в ящиках стола… Если мне удалось убедить эту женщину, что визит Сеймея был лишь болезненной выдумкой, то объяснение остальному она найдет сама.
– А если вы не правы, Агатсума-сан, а прав Сеймей, и все вокруг – фальшивка?
Мать Рицки поднимает голову и ее губы раздвигает измученная, но победная улыбка.
– Ведь в кошмарном сне может происходить что угодно. Это все объясняет. Сеймей говорил правду…
Полный облегчения взгляд Аояги-сан соскальзывает с моего лица. Я прямо чувствую, как крепнет уверенность этой женщины. Словно читаю мысли.
Сеймей не способен причинить ей вред. Это аксиома. Подобного не может быть в реальности. Такое могло привидеться только в дурном сне. А значит все вокруг и правда сон. Фальшивка. Теорема доказана. Аояги-сан нашла ответы на все вопросы. Теперь никто не в силах ее переубедить, как и заставить отказаться от мысли «вернуться в реальность».
И боюсь, я сам подсказал ей выход из положения. Предупредил о подстерегающей опасности. Едва ли Аояги-сан станет рассказывать врачам о Сеймее. Она разыграет раскаяние, чтобы выйти из больницы, а затем вновь повторит попытку. Но на этот раз сделает все наверняка…
Гляжу на нее – Аояги-сан выглядит умиротворенной. Отрешенно спокойной. Она все для себя решила. И я должен сделать выбор, оставить все, как есть или нет. Не я ли той ночью жалел, что вмешался и спас ее? Теперь можно уйти и позволить ей умереть, сохранив при этом тайну Сеймея. Ведь сама Аояги-сан никому ее не выдаст.
Как мне поступить?.. Я помню, как лечил Рицку, убирая синяки и ссадины, оставшиеся после побоев матери, и, на мой взгляд, ему было бы лучше без нее. Но Рицка страстно желает, чтобы его мать осталась жива. Мне не забыть, как той ночью, сжавшись на жестком больничном диване, он шептал, превозмогая навеянный мной сон.
«Я забыл сказать тебе спасибо. Если бы не ты, ее бы не было. Спасибо, Соби.»
Проклятье…
Втянув в себя воздух, поднимаюсь с подоконника. Подхожу к кровати. Безвольная рука Аояги-сан тут же оказывается пойманной в жесткий захват. Моя ладонь с силой сжимает узкое запястье, и мать Рицки невольно вскрикивает от испуга и резкой боли.
– Агатсума-сан! Что вы?!..
Не думая, не сомневаюсь больше, говорю твердо и четко.
– Вы принадлежите мне, Аояги Мисаки-сан. Ваше тело, разум и воля – в моей власти.
Она делает рваный вдох и застывает. Я знаю, что только что руки отказались служить ей. Но это далеко не все. То, что я намерен сделать, выйдет не у каждого Бойца. Только у сильнейшего.
– Вернитесь в тот вечер, когда хотели лишить себя жизни. Вы пришли домой с работы. Занялись приготовлением ужина, но почувствовали себя такой усталой, что присели отдохнуть и заснули. Вспомните об этом, Аояги-сан.
Ее глаза, полные страха вначале, заволакивает туманной дымкой. Я безжалостно вторгаюсь в ее разум, взламываю его, варварски вскрываю, как крышку консервной банки. Я мог бы уничтожить эту женщину, стереть всего парой слов. Ее сознание расшатано до крайности и податливо к воздействию. Она почти безумна и разбивается о мою волю, как волны о каменный причал.
– Во сне вы увидели Сеймея. Он звал вас к себе, и после пробуждения вам стало невыносимо одиноко. Вы поднялись к себе в комнату и приняли разом все прописанные врачом таблетки, которые покупали, но не трогали, надеясь справиться самостоятельно. И теперь вы раскаиваетесь и никогда не совершите подобного вновь. Я запрещаю вам, Аояги-сан. Даже думать об этом запрещаю. Вам все понятно?
Она медленно кивает. Лишенный всякого выражения взгляд устремлен в одну точку. Взгляд растения, своим вторжением я перебороздил ее разум вдоль и поперек – покрыл шрамами. Наверняка это скажется на ней потом, в далеком будущем. Только Жертвы могут вмешиваться в чужое сознание без потерь. Они подбирают к двери ключ. Бойцы же ломают стены. Бойцы грубы.
Останавливаюсь на секунду, задумавшись. Может добавить что-нибудь для Рицки? Например, сделать так, чтобы его мать больше не смела поднимать на него руку. Запретить ей. Но в этот момент слышу приближающийся звонкий стук каблуков по коридору. И далекий крик Рицки: «Подождите! Остановитесь!».
Я не успею.
– Сейчас вы закроете глаза и заснете, Аояги Мисаки. Проснетесь ровно через сутки и вспомните о том вечере только то, что я сказал. Выполняйте!
Она разом оседает на постели, обмякает, словно тряпичная кукла, у которой обрезали нитки. Лицо расслабляется. И тут же дверь распахивается и внутрь врывается запыхавшаяся врач. Смотрит на свою пациентку, потом на меня, этот взгляд мог бы сжечь дотла.
– Что тут происходит?! – отрывисто спрашивает она, склоняясь к Аояги-сан, быстрым профессиональным движением проверяя зрачки и ощупывая пульс на шее.
Выпустив безвольную сухую руку, я отхожу в сторону, чтобы не мешать, и отвечаю на вопрос.
– Аояги-сан внезапно заплакала, а потом потеряла сознание. Должно быть, нервное.
– Позвольте мне самой делать выводы! – сурово обрывает меня женщина-врач, нашаривая рукой кнопку на вделанной в стену, незаметной панели. – Я ведь предупреждала вас!
В палату со всех ног вбегает Рицка. Резко тормозит, словно наткнувшись на невидимую преграду. Тяжело дыша и ничего не понимая, он смотрит на нас круглыми от волнения глазами. В руке зажат стакан, на дне которого покачиваются остатки воды. Видимо, остальное расплескалось по дороге.
– Уходите, – устало, но твердо требует женщина-врач, – ваше посещение закончено.
***
Никто не мешал нам покинуть больницу. В полном молчании мы вышли из дверей и так же, не разговаривая, дошли до автобусной остановки.
Сосредоточенно глядя под ноги, Рицка брел по асфальтовой дорожке, не замечая никого вокруг. И я не решался отвлечь его от мыслей. Но как бы мне хотелось знать, о чем он сейчас думает.
– Что ты с ней сделал, Соби?
– Что? – Останавливаюсь, понимая, что Рицка глядит на меня в упор. Без угрозы, но хмуро – сверлит глазами мое лицо.
– Я спросил, что ты сделал?! – он повышает голос и резко взмахивает рукой, указывая в сторону больницы.
– Когда я уходил, мама плакала, а когда вернулся – она лежала без сознания. Что ты там творил, пока меня не было?!
– Ничего.
Он осекается, услышав такой простой ответ. Недоверчиво сдвигает брови.
– Ты врешь, – констатация факта.
– Ничего дурного, Рицка, – примирительно улыбнувшись, протягиваю руки, желая обнять его, но он словно специально не замечает этого. Все так же стоит и буравит меня взглядом, желая понять, что кроется за этими словами. Но так и найдя ответа, сдавшись, роняет голову.
– Значит, что-то ты все-таки сделал, – ни к кому не обращаясь, шепчет Рицка. Я, наконец, обнимаю его. Прижимаю к себе, склоняясь сверху, касаясь носом волос и надеясь лишь, что Рицка не оттолкнет меня сейчас.
Не отталкивает. Наоборот, прижимается теснее. Маленькие руки скользят вверх по спине. Он поводит щекой по свитеру, затем невесело хмыкает:
– Ничего дурного, да? У тебя, насколько я помню, всегда были неправильные представления о дурном.
– Не в этот раз, Рицка.
Он зажмуривается, чтобы не заплакать. Темные Ушки никнут. Он не хочет обсуждать то, что произошло в палате до моего вмешательства. А потому говорит лишь о том, что было после. Потому что молчать невозможно.
– Похоже, врач на нас здорово разозлилась.
– Все будет хорошо, – осторожно глажу его по волосам. – Твоя мать очнется и все будет лучше, чем прежде.
Худенькие плечи чуть вздрагивают в моих объятиях, сдавленный всхлип прорывается наружу, вопреки попыткам держаться. И все же он спрашивает, шепотом.
– Ты так думаешь?
– Я обещаю.
Рицка вздергивает подбородок, чтобы увидеть мое лицо. Я смотрю на него со всей серьезностью, на какую способен. Он должен мне поверить. Чтобы суметь пережить это утро, чтобы двигаться дальше.
Верит. Огромные, темные глаза закрываются. Из уголков выскальзывают две одинокие слезинки. Спешат вниз по щекам.
– Хорошо. Пусть будет так, Соби.
Осторожно стираю оставленные слезами влажные дорожки. Наклонившись, целую Рицку в лоб и вновь прижимаю к себе. Мы так и стоим, обнявшись, посреди тротуара. Но возле больницы вид плачущего мальчика, которого обнимает другой молодой человек, возможно старший друг, не вызывает у прохожих интереса. Разве что отчужденное сочувствие. В жизни случается всякое.
– Что ты намерен делать сейчас? Вернемся домой?
– Нет, я в школу пойду, – отстранившись, Рицка в последний раз хлюпает носом. Сердито вытирает лицо ладонями. – Тебе ведь тоже надо в Университет, так?
– Так, Рицка, – печально улыбаясь, наблюдаю за тем, как он приводит себя в порядок. От души сморкается в найденный в кармане мятый носовой платок.
Я мог бы настоять на том, чтобы остаться с ним. Впереди нас ждет поединок с Карателями, и, если верить информаторам Сеймея, он должен состояться сегодня. Нам лучше не разлучаться. Но если я начну напрашиваться сопровождать Рицку, у него могут появиться вопросы. А я не имею права выдавать, что мне известно о предстоящей битве.
Значит, лучше оставить все, как есть. Я позову Рицку, когда придет время.
Автобус неспешно подходит к остановке, и Рицка, бросив на распахнувшиеся двери неприязненный взгляд, идет в его сторону.
– Пока, Соби, – небрежно бросает он, ловко заскакивая на ступеньку автобуса. Я делаю шаг следом, чтобы проводить, но на самом деле мне хочется поехать с ним.
– Тебе в другую сторону, не забыл? – он пытается шутить. Губы двигаются, расползаясь в улыбке, обнажая зубы. Но глаза остаются серьезными, печальными. Рицка готов принять на веру мои слова о том, что все будет лучше, чем прежде. Но разве раны, которые оставили в его душе последние дни, от этого исчезнут?
– До встречи.
Двери с тихим шипением закрываются. Автобус трогается с места. Я смотрю вслед.
Кому бы ни предназначался твой удар, Сеймей, он пришелся по Рицке. Надеюсь, не это ты ставил своей целью. Но еще немного – и я начну сомневаться.
Автобус скрывается из виду, я остаюсь один.
Невольно встряхиваю головой, отгоняя непрошеные мысли. Сейчас следует сосредоточиться на другом. Впереди встреча с Карателями. Я должен быть готов.
***
Я почувствовал их еще на подступах к Университету. Тяжелый, пронзительный звон накрывал огромную площадь. Струился по аллеям, между ухоженными корпусами факультетов, ровными импульсами расходился в стороны, наполняя собой улицы. Каратели не скрывались, они ждали меня. Открыто заявляли о своем присутствии, демонстрируя доступную им силу. Впечатляюще. Думаю, если где-то в округе случайно находятся другие Бойцы, у них закладывает уши. Мощь сигнала так велика, что это вызывает физическую боль. Голова раскалывается...
Смежив веки, стою на перекрестке возле горящего зеленым светофора. Потоки людей струятся в обе стороны, навстречу друг другу. Сотни ног меряют покрытый белой разметкой асфальт проезжей части. Шум машин сливается в единый гул, прерываемый отрывистыми гудками. Но и они не способны заглушить разливающийся в воздухе оглушительный трезвон. Теперь я знаю, что чувствовали те, кому доводилось сталкиваться со мной. Сигнал подобной поражающей мощи и впрямь болезненная вещь.
Двинувшись с места, вливаюсь в общий поток. Смешавшись с торопливо семенящей вдоль рядов ждущих машин человеческой массой, пересекаю широкую улицу под мигающий сигнал светофора. Взлетаю на поребрик пешеходной зоны. За спиной плотные потоки машин, схлестнувшись, рвутся мимо друг друга, делая улицу абсолютно непроходимой. Впереди за небольшой площадью виднеются гостеприимно распахнутые ворота Университета. Каратели где-то внутри. Ждут. Они убеждены, что я непременно приму их приглашение? Приятно было бы думать, что Семь Лун настолько хорошего мнения обо мне…
Что ж, я иду – вы слышите? Резкий импульс выстреливает в пространство, широкими кругами расходясь во все стороны далеко за пределы парковой зоны. Теперь они знают, что я здесь и не намерен скрываться. Вызов принят.
И становится тихо. В этой тишине я иду по ухоженным дорожкам, сопровождаемый лишь шелестом листвы, хрустом гравия под подошвами ботинок и звуками далеких разговоров припозднившихся студентов.
Каратели должны были выбрать для Поединка самое уединенное место, так что я, скорее всего, знаю, где их искать. Сворачиваю на боковую аллею. Надо бы, конечно, позвонить Рицке, но прежде мне хочется увидеть, с кем нам предстоит иметь дело. Я должен сам взглянуть на Карателей, перед тем как позову его.
Нахожу их там, где и ожидал – на берегу небольшого декоративного пруда, укрытого тенью склонившихся к воде деревьев. Это место предназначено для отдыха, и едва ли здесь можно встретить кого-нибудь в столь ранний учебный час. Или же я ошибаюсь?
Вместо ожидаемой мной Пары на скамейке рядом с круглым, словно тарелка, озером скромно расположились три невысокие женщины в одинаковых белых кимоно. Изысканный орнамент струится по шелковой ткани, гармонируя с широким поясом-оби более темного оттенка. Волосы собраны в совершенно идентичные сложные прически, часть длинных прядей свободно ниспадает на спину. По краям скамейки и позади нее замерли трое похожих на телохранителей высоких мужчин в темных костюмах. Итого шестеро. Что это значит? Семь Лун решили пойти против правил и выставили на поединок три пары против одной?
Заслышав шаги, сопровождающие дам мужчины как один поворачивают голову в мою сторону, и, несмотря на темные очки, скрывающие глаза, я замечаю фантастическое сходство между ними. Их напарницы остаются сидеть неподвижно, устремив взгляд перед собой, но и они похожи словно капли воды. Нет ни единой черты, которая позволила бы отличить их друг от друга. Тут я понимаю одну невероятную вещь – это не просто сходство. Они близнецы. Женщины явно рождены здесь, в Японии. Их спутники, возможно, откуда-то из европейской части континента, но вместе все шестеро составляют одно целое и объединены общим Именем. Так это и есть главное оружие Семи Лун? Каратели…
– Я говорила, что он придет сам.
– Ты не заставил нас разыскивать тебя, Beloved. Это приятно, – произносят совершенно одинаковые мелодичные голоса. Три Жертвы – а то, что эти похожие на призраков изящные женщины в кимоно – Жертвы, ясно без слов – одновременно поднимаются со скамейки, поворачиваясь в мою сторону.
– Мы ожидали, что с тобой будет младший Аояги. Где Loveless?
– Здесь его нет, – сухо отвечаю, собираясь с мыслями. Происходящее выходит за рамки любых ожиданий. Напоминает галлюцинацию.
– Я еще не решил, стоит ли ради вас отвлекать его от дел.
– О-о, вот ответ истинного Бойца, – смех у этих бестий словно колокольчик. – Что же, ты вскоре убедишься, что все более чем серьезно.
Это уже и так ясно. Всем своим видом Каратели излучают непоколебимую уверенность в собственных силах. Они так спокойны, почти расслаблены – ни капли сомнения в своей власти над ситуацией.
Молча достаю пачку с сигаретами и прикуриваю одну из них. Шестеро Стражей… Какой может быть их Связь? Должно быть, она напоминает многоугольник, где каждый угол связан с остальными – много… много нитей. Если общее имя позволит им вместе войти в систему, то это совершенно не напоминает шутку. Я не в состоянии представить какой мощью может обладать их объединенный удар. И насколько серьезным будет урон, нанесенный Жертве – оковы от атаки подобной силы ее просто сомнут. Такое способен выдержать не каждый взрослый Агнец, что говорить о подростке? На что ты рассчитывал, Сеймей, когда отдавал мне свой приказ?
– Ты можешь призвать свою Жертву, Beloved, – милостиво произносит одна из… я их совсем не различаю. – У нас достаточно времени. Мы подождем.
– В этом нет нужды, – приняв решение, снимаю очки и убираю их в карман сумки. Нехорошо усмехаюсь. – Пожалуй, и одного меня будет достаточно, чтобы как следует потрепать ваши красивые одеяния.
– Как грубо, – в притворном огорчении вздыхает та, что справа.
– Пустое бахвальство, – отстраненно произносит стоящая слева.
– Нам приказано привести вас обоих – живыми или мертвыми, – доверительно сообщает третья из них, пропустив укол мимо ушей. – Это бессмысленно, Beloved. Мы, так или иначе, найдем младшего Аояги. Послушай совета и вызови его – подумай о себе.
Сомневаюсь, что они успеют добраться до Рицки. Сеймей не позволит этому случиться.
– Можете не стараться. Меня устраивает то, что моя Жертва далеко отсюда.
Одна из женщин насмешливо приподнимает изящные брови.
– Как будет угодно. Начинаем!
– Еще нет.
Она замолкает, непонимающе глядя на меня.
Затягиваюсь, наслаждаясь тем, как горький ментоловый дым наполняет легкие. Затем выкидываю сигарету. Быть может, эта была последней. Достаю телефон и, раскрыв, выключаю – синяя бабочка на экране гаснет.
Отбрасываю в сторону ненужную больше сумку.
– Можем начинать.
– Загрузка системы!
Разверзшаяся вокруг Карателей антрацитовая мгла стремительно пожирает траву, аллеи, деревья и кусты. Земля и небо растворяются в необозримом мраке системы.
На миг прикрываю глаза, чтобы мысленно попрощаться. Прости меня, Рицка. Прости за все.
Рицка
Это чувство не спутать ни с чем. Я запомнил его на всю жизнь, когда впервые ощутил внутри эти тревожные волны. Тело словно превращается в арфу, и кто-то невидимый проводит рукой по струнам, но вместо звука приходит дрожь. Физическое ощущение. Соби только что загрузил боевую систему. Без меня…
Словно очнувшись от тягостного сна, в котором пребывал с момента ухода из госпиталя, растерянно моргая, обвожу глазами класс. В нем стоит тишина, слышно только, как шелестят ручки. Тамино-сенсей выдала нам самостоятельное задание и вышла ненадолго. Однако и без нее в классе тихо – все заняты делом. Над дверью мерно тикают часы. Отщелкивают секунды. Секунды боя...
Какого черта!!! СОБИ!!!
Схватив сумку, перепрыгиваю через парту и, промчавшись по узкому проходу между столами, вылетаю за дверь. Она с силой ударяет о косяк за моей спиной. Все происходит так быстро, что вслед мне несутся испуганные девчачьи возгласы. Я напугал кого-то... Среди общего всплеска, различаю тонкий голосок Юико: «Рицка-кун! Куда ты?!». Впрочем, я тут же забываю о ней. Обо всем! Несусь по коридору, делая резкую отмашку локтем, зажав подмышкой непонятно зачем прихваченную сумку. На бегу достаю телефон. Ну, Соби!.. Дай мне только добраться до тебя, узнаешь, как обещания нарушать!
Вызов номера длится пару секунд, но мне и этого хватает, чтобы разозлиться до предела. Но то, что происходит потом, заставляет резко затормозить. Из трубки вместо привычных гудков слышится только: «Аппарат вызываемого абонента выключен или находится вне зоны действия сети. Вы можете оставить сообщение после…». Опускаю телефон. Набираю номер снова. Затем еще раз! Так словно телефон Соби может ожить лишь от моего желания. Он отключил свой сотовый! Само по себе это не лезет ни в какие рамки!.. Что, черт возьми, происходит?!
Вновь бросаюсь бежать. Добравшись до конца коридора, выскакиваю на лестницу. Скатываясь вниз по ступенькам. Запихиваю под рубашку прыгающий на груди, бесполезный мобильник, мысленно проклиная Соби. У него должны быть очень веские причины, чтобы вытворять такое! Хотя я и не хочу, чтобы так было. Веские причины, в случае с Соби, означают крупные неприятности.
Неразборчиво шиплю сквозь зубы, хватаясь за поручень на поворотах и даже не сбавляя скорости, чтобы выиграть лишние секунды. В груди липкой змеей сворачивается страх. Лестница прыгает перед глазами. Слишком долго – да, когда же кончатся эти ступеньки?! Спустившись, наконец, на первый этаж, врываюсь в школьный холл. Парочка старшеклассников, вздрогнув, спешит убраться с моей дороги. Пулей пролетаю мимо, толкнув ладонями входные двери, выбегаю во двор. Яркий свет слепит глаза. Зажмуриваюсь. Хорошо, что сейчас мне не нужно зрение. Я все равно доберусь до тебя, Соби! Хочешь ты того или нет!
Школьные ботинки стучат по мощеной дорожке – для меня ее не существует. Есть только темнота под веками. Есть только мое яростное желание коснуться Соби. Он – моя цель. Он рядом, стоит только протянуть руку! Я уже проделывал этот фокус однажды и смогу сделать это еще раз! Я смогу… Тянусь сквозь призрачное пространство. Подошвы ног перестают чувствовать землю. Я иду, Соби… Я уже на месте…
Слепо рвусь вперед, но хватаю лишь пустоту. Словно в замедленной съемке погружаюсь в непроницаемый, молочный туман и, будто сорвавшись с обрыва, проваливаюсь в эту белую взвесь. Лечу вниз, раскинув руки, как нелепая птица.
Открыв глаза, понимаю, что лежу на земле. Щека зудит от соприкосновения с асфальтом, и горят рассаженные колени. Я даже не помню, как упал.
У меня не вышло! Но почему?.. Я споткнулся? Может, врезался во что-то? В забор?
Сажусь, оглядываясь вокруг. Я даже не успел добежать до ворот. Они высятся в трех метрах впереди.
Это он меня не пустил, вспыхивает в голове догадка. Сам Соби. Ожидал, что я начну прорываться ему на помощь или почувствовал – не важно. Он оттолкнул меня... Как такое вообще может быть?!
Наклонившись вперед, со всей силы бью кулаком об асфальт. Рука взрывается болью, но это не помогает. Не избавляет от страха, что скручивает все внутри. И эта ярость отчаяния, что смешивается с моей паникой, мешает мне думать. Думай, черт возьми! Думай, что еще ты можешь сделать!
– Какая встреча. Привет, Рит-тян!
Услышав этот голос, знакомый до боли голос, с вкрадчивыми, насмешливыми интонациями, я прыжком вскакиваю на ноги. Не веря себе, медленно поворачиваюсь, хотя знаю, кто сейчас стоит за моей спиной.
Не может быть... Только не он! Нет…
Продолжение в комментариях...